проехаться по репутации обвиняющего [72]. В частности, они требовали, чтобы было «утверждено достоинство Ронелл, по праву заслуженное ее международным статусом и репутацией». Из этого следует, видимо, что обвинения в насилии действительно всегда должны приниматься всерьез, если только жертвой насилия не является мужчина, а обвиняемой – преподавательница феминистской литературной теории. Во всех делах такие противоречия просто должны быть преодолены.
Ради контраста: каждый, кто стоял на пути такого развития событий, был разбит с поразительной энергией. Оружием (обвинения в расизме, сексизме, гомофобии и, наконец, трансфобии) было слишком легко завладеть, а наказания за несправедливое, необоснованное и даже легкомысленное его использование не было. Критики этой новой ортодоксии, включая ученых, обвинялись в том, что ими двигали самые примитивные мотивы. Как писал Стивен Пинкер в 2002 году, «многие писатели страстно хотят дискредитировать любое предположение о врожденном устройстве человека, что выкидывают логику и цивилизованность в окно… Анализ идей теперь часто заменяется политической клеветой и личными выпадами… Отрицание человеческой природы распространилось за пределы академического сообщества и привело к разрыву между интеллектуальной жизнью и здравым смыслом» [73].
Конечно, это так. Поскольку целью большого количества академических кругов перестали быть исследования, обнаружение и распространение истины. Целью стало создание, взращивание и пропаганда конкретного – и любопытного – вида политической деятельности. Целью стало не знание, а активизм.
Этот факт скрывается несколькими способами. В первую очередь путем притворства, будто эти академические политические заявления есть не что иное, как наука. Десятилетиями, в течение которых социальные науки разрабатывали основы интерсекциональности, они постоянно преподносили свои заявления так, будто слово «социальный» в их названии не было, зато слово «наука» было истинным. Опять же, здесь они следовали путем, который отсылает к Марксу через Николая Бухарина, Георгия Плеханова и II интернационал. Во всех этих случаях утверждения преподносились как научные, в то время как они представляли собой не столько даже политику, сколько магию. Это было притворство, маскирующееся под науку.
Другой любопытной особенностью интерсекционального движения является маскировка, которую оно использует. Не считая самой популярной работы Макbнтош, одной особенностью, которой обладают и которую разделяют все распространители идеологии социальной справедливости и интерсекциональности, является то, что их работы совершенно нечитабельны. Их письмо обладает умышленно запутанным стилем, используемым тогда, когда автору нечего сказать или когда ему нужно скрыть тот факт, что то, что он пишет, не является правдой. Вот одно предложение из книги Джудит Батлер во всей своей полноте:
«Переход от структуралистского взгляда, согласно которому капитал формирует социальные отношения относительно гомологичным образом, к точке зрения гегемонии, в которой властные отношения подвергаются повторению, конвергенции и реартикуляции, подняли вопрос о темпоральности в размышлениях о структуре и обозначили сдвиг от формы альтюссеровской теории, которая считает структурные тональности теоретическими объектами, к той, в которой понимание условной возможности структуры знаменует новую концепцию гегемонии как связанную с условными объектами и стратегиями реартикуляции власти» [74].
Такой плохой язык применяется только тогда, когда автор пытается что-то скрыть.
Физик-теоретик вроде Шелдона Ли Глэшоу не может себе позволить писать нечитабельным стилем социальных наук. Он должен передать чрезвычайно сложные истины как можно более простым и понятным языком. Взвешивая последние данные в области теории струн, он заключает, что это «не отвечает ни на какой из наших вопросов, ничего не предсказывает и не может быть опровергнуто». «Если ваша теория ничего не может предсказать, – заметил Питер Уойт с некоторой суровостью, – она неверна, и вам следует попробовать что-то другое» [75]. Эта ясность и эта честность еще могут существовать в науке. Но они мертвы – если и вовсе существовали – в социальных науках. Кроме того, если бы практики фемисследований, квир-исследований и расовых исследований, когда их теории ничего не могли предсказать, попробовали бы что-то другое, здания их факультетов опустели бы.
Тем не менее, популяризаторы теорий социальной справедливости сделали свое дело, предоставив целую библиотеку работ, которые (какими бы они ни были нечитаемыми) представляют интеллектуальную парадигму, с высоты которой можно принимать политические позиции и делать политические заявления. Любой, кто считает нужным утверждать, что гендер или раса – социальные конструкты, может процитировать целую библиотеку материалов, подкрепляющих его позицию, и процитировать бесконечное количество академиков, которые могут «доказать» это. Обожествляется персона X, которая потом становится объектом изучения со стороны персоны Y, и уже вскоре появляется персона Z, чтобы написать о реартикуляции темпоральности, демонстрируемой любым альтюссеровским сравнением их работ. Любому студенту, размышляющему о том, действительно ли мир таков, может быть мгновенно представлена библиотека устрашающих свидетельств того, что абракадабра, которую он никак не может понять, – его вина, а не вина автора абракадабры.
Конечно, иногда, когда практически невозможно сказать, что написано, может быть написано почти все, что угодно, и исключительно нечестные аргументы могут быть втиснуты в текст под маской сложности. Это – одна из причин, почему Батлер и другие пишут так плохо. Если бы они писали яснее, они вызвали бы больше возмущения и насмешек. Также это причина того, почему в этом поле исследований так сложно понять, где искренность, а где – сатира. Утверждения, которые выдвигались в социальных науках в последние годы, стали настолько оторванными от реальности, что когда их стены были атакованы извне посторонними, оказалось, что у них нет никакой обороны, позволившей вычислить и отпугнуть незваных гостей.
Одной из наиболее прекрасных вещей, случившихся за последние годы, была работа «Концептуальный пенис как социальный конструкт». Это была академическая статья, опубликованная в 2017 году, в которой говорилось:
«Пенис по отношению к мужественности – бессвязный конструкт. Мы заявляем, что концептуальный пенис более понятен не как анатомический орган, но как гендерно-перформативный, в высшей степени изменчивый социальный конструкт» [76].
Это исследование было отрецензировано и опубликовано в академическом журнале под названием «Cogent Social Sciences». Проблема была лишь в том, что это был розыгрыш, устроенный двумя учеными – Питером Богоссяном и Джеймсом Линдси – которые погрузились в академическую литературу нашего времени. Как только авторы розыгрыша сознались в том, что пошутили, журнал удалил их статью. Но злоумышленники успешно повторили свой трюк с другими академическими изданиями в последующие годы.
В 2018 году те же ученые вместе с Хелен Плакроуз смогли опубликовать статью под названием «Человеческие реакции на культуру насилия и квирперформативности в городском парке для собак города Портленд, штат Орегон» в журнале, посвященном «феминистской географии». В этой статье говорилось, что приставания возбужденных собак в портлендских парках являлись свидетельством «культуры изнасилования», которую многие академики и студенты к тому моменту начали называть самой перспективной линзой, сквозь которую можно смотреть на наше общества. Другая статья, опубликованная в журнале, посвященном «феминистской социальной раб» оте»,
