иной мере друзья. Тем, что сплачивает людей, что позволяет им держаться в политическом сообществе, является в том числе и дружба. Видов дружбы может быть много, люди становятся друзьями по разным причинам. Но высший вид дружбы – это дружба между самыми лучшими людьми, которые поклоняются одним богам, исполнены добродетелями, – в этой дружбе раскрывается природа дружбы. Вот, говорит Гоббс, это правильно, а остальное забудем. Настоящая дружба именно такова, дружба в высшем смысле. Людей много, дружбы, исходя из критерия добродетели, достойны все – они все примерно одинаковы, выбирать сложно, а дружить со всеми тоже нельзя. Для чего тогда нужно понятие дружбы? Оно не работает ни тотально, ни избирательно. Итак, то, что человек животное общественное, не работает. То, что люди спаяны в обществе узами дружбы, тоже не работает. Тогда как можно доверять Аристотелю в этом важнейшем деле? За этими рассуждениями стоит собственное представление, там стоит большая полемика против современного Гоббсу аристотелизма. Школьная философия в то время еще рассматривает Аристотеля как высший авторитет, потому что, говоря совсем грубо, Фома Аквинский доказал, что Аристотеля можно хорошо употребить на благо христианской церкви. И для Фомы Аквинского дело обстоит следующим образом. Вот существует мир, он управляется разными законами (вечным, божественным, естественным), и каждый из этих законов вечный и неизменный, но они немного по-разному развернуты в сторону разных аспектов бытия. Когда возникают человеческие сообщества, они подчинены этим законам. Законы, еще раз подчеркиваю, это мировые законы. Человек может придумывать разные законы, но это лишь приспособление существовавших от века божественных и известных законов к тем или иным местам и в разное время. Что существуют естественные законы, иначе говоря, законы природы – было известно с глубокой древности. И с самой глубокой древности, до Аристотеля и Платона, было известно это различение: есть такие законы, которые диктует сама природа, а есть такие законы, которые зависят от договоренности людей между собой. Установить, какой закон естественный, а какой является результатом сугубо человеческой конвенции, всегда важно.
Почему? Представьте, вы живете в каком-то обществе, в какой-то социальной среде и вынуждены подчиняться установленным законам. Но по каким-то причинам вас эти законы не устраивают. И вы говорите: «С ними надо что-то делать, их надо менять». На что слышите возражение: «Этот закон является естественным законом, то есть установленным самой природой». Изменять этот закон невозможно, потому что такова, извините за тавтологию, природа природы, то есть природа человека. Человек – часть природы или мира, а мир управляется законами (это либо законы, установленные Создателем, либо законы независимого от Бога мира)… Так или иначе мы приходим к тому, что есть законы, с которыми невозможно спорить, потому что это – законы естественные. Проблема состоит в том, чтобы различить естественные законы и конвенциональные. И кто будет решать, что здесь можно менять, а что менять нельзя?
Точка зрения, что большинство законов стран и народов, с которыми мы имеем дело в истории, – это законы, производные от вечных и естественных, была очень сильной на протяжении многих веков. А объявление тех или иных законов не вечными, а конвенциональными, всегда наталкивалось на ожесточенное сопротивление.
Теперь, сделав это довольно длинное отступление, которое, увы, лишь в самой малой мере отражает сложные позиции и ходы мысли средневековых авторов, мы возвращаемся к Гоббсу и его полемике с Аристотелем. Гоббс отказывается слушаться Аристотеля, он отказывается от уважения к схоластической университетской философии в любом ее виде. И он говорит о том, что необходимо заново рассмотреть вопрос, как устроена совместная жизнь людей. Почему они живут вместе? Почему они слушаются закона? Почему необходимо слушаться закона? И что нужно понять людям, чтобы их дальнейшая совместная жизнь была как можно более мирной, приятной и устраивающей каждого из них?
Делаем следующий шаг. Для того, чтобы понять, как устроена совместная жизнь людей и почему они слушаются законов и властителей, Гоббс делает несколько важных допущений. Одно из них заключается в том, что весь мир состоит из тел и человек также является телом. «Разум есть некоторая телесная способность ориентации среди других тел. Человек – это естественное тело, – говорит Гоббс, – которое обладает способностью создавать искусственное тело». Это и есть государство, Левиафан, commonwealth. Здесь мы сразу наталкиваемся на очень тонкий, сложный вопрос. Что значит «человек создает искусственное тело»? Это значит – от природы человек не обществен. То есть в человеческую природу не заложено проживание в государстве, в политическом сообществе – он его только создает для некоторой цели.
Теперь посмотрите – мы попадаем неожиданно в самую сердцевину наиболее сложных рассуждений Гоббса. Итак, еще раз. Есть человек. Это тело, которое наделено разумом и иными способностями ориентации в окружающем мире. Все эти способности так или иначе сводятся к следующему: человек как тело испытывает воздействие других тел. Он запоминает, что за чем следует. Чтобы не запутаться в том, что с ним произошло и какой опыт он получил от воздействия внешнего мира, он изобретает имена для того, что ощутил. Человек начинает оперировать этими именами для того, чтобы договориться с другими людьми, чтобы понимать, что говорят они – он должен использовать те же имена, что и другие люди. Причем у них могут возникнуть непонимания из-за того, что они называют одну и ту же вещь разными именами, но стараются договориться. Человек может запутаться, но может и правильно решить те задачи, которые являются его жизненными задачами. Чем больше у него опыта, чем больше он испытал разных воздействий и обнаружил, что за чем следует, – тем больше у него рассудительности, то есть способности из предшествующего опыта выводить правильное поведение на будущее. И чем лучше он устроен, собственно, как человек, тем больше у него разума, потому что разум, а вовсе не рассудительность, отличает его от животных – а именно, способность не только запоминать последовательности, но и высказывать общие суждения об устройстве тех или иных вещей, будь то кораблестроение, геология, архитектура и тому подобные вещи, касающиеся не каждой отдельной операции, но некоторых общих принципов.
Пока человек рассуждает о некоторых общих принципах один, сам для себя, он, конечно, может обойтись без речи, но когда он вступает посредством речи во взаимодействие с другими людьми, они могут обнаружить несогласие. Отчего? Оттого, что они оперируют только знаками, и правильность этих знаков не может быть обнаружена непосредственно в опыте. Но когда речь идет об общих суждениях, проверка бывает иногда затруднена, а иногда вообще
