дел, направленных против сторонников идеи о «транс-детях» и тех, кто призывает к медицинскому и хирургическому вмешательству, уже начало расти. В Великобритании один молодой человек, которого в пути к смене пола сопровождала знаменитая Тавистокская клиника, теперь получил разрешение подать в суд на это учреждение. Рассказы о тревогах, высказанных некоторыми сотрудниками клиники, в частности, напоминают об одной из истин, которые пытается подчеркнуть эта книга: наша эпоха делает некоторые вещи, которые мы бы не стали делать, если бы позволили себе продолжать думать.
Еще один аспект транс-дискурса, в котором что-то изменилось с момента публикации книги, – это раскол внутри ЛГБТ-сообщества, или «алфавитных людей», как назвал их Дэйв Чаппель в комедийной передаче на «Netflix», которая вышла примерно в то же время, что и «Безумие толпы». Чаппель заметил, что воображаемая машина, в которой ехали «ЛГБ», похоже, замедлилась или отклонилась от курса, когда в нее сели представители группы «Т». В этом и других профессиональных вмешательствах я заметил нарастающее осознание того, что, хотя трансгендеры, безусловно, заслуживают того же достоинства и понимания, что и другие люди, у «Т» мало чего общего с «Л», «Г» и «Б».
Поскольку, как я пытался здесь показать, виды борьбы за права не одинаковы, и к настоящему моменту должно быть ясно, что споры о «Т» не следуют пути развития споров о «Л», «Г», «Б». Если выразить разницу между «ЛГБ» и «Т» кратко, то вот что мы получим: активисты движения за права геев никогда не говорили: «Мы существуем, мы квиры, а это значит, что нет такой вещи, как биологический пол». Или: «Мы существуем, мы квиры, а это значит, что мы считаем, что пенисы и вагины – это навязанные социальные конструкты». Они делали заявления о правах, но не требовали от остального общества коренным образом изменить свое представление о биологии, например, для того, чтобы эти права получить. Таковы утверждения транс-экстремистов сегодня, и что еще более тревожно – это то, что они успешно убедили податливую часть населения согласиться с ними. До недавнего времени никто не призывал к использованию фразы вроде «гендер, приписанный при рождении» вместо слова «пол». Но просто обратите внимание на то, какая совершается работа в связи с этой часто используемой фразой – она предполагает, что ребенок мог бы успешно родиться с тем гендером, который ему хочется иметь, если бы ему не помешали фанатичные, гетеронормативные врачи родильного отделения.
Тот факт, что такие сводящие с ума идеи больше не таятся в каком-то темном идеологическом углу, можно увидеть по их принятию в политический мэйнстрим. В октябре 2019 года кандидаты от демократов на пост президента США приняли участие в «ЛГБТ-Таунхолле» – событии, которое, по крайней мере для наблюдателя, больше было похоже на побег из психиатрической клиники. Дело было даже не в том, что чернокожая транс-активистка запретила (чернокожему и гомосексуальному) ведущему Дону Лемону говорить просто потому, что она победила его в соревновании по количеству обид в области идентичности, но в том, что Элизабет Уоррен (среди прочих) реагировала только при помощи возгласа «ура» и аплодисментов каждый раз, когда появлялся некий родитель с «транс-ребенком». В Великобритании дела обстояли не лучше. В феврале 2020 года член парламента от лейбористской партии и теневой госсекретарь по делам женщин и равноправия, Доун Батлер, заявила в рамках студийной дискуссии, что «ребенок рождается без пола». Прежде чем отругать своего интервьюера за упоминание анатомии, Батлер устало сказала: «Разговоры о пенисах и вагинах не помогут дискуссии». Как если бы это было устаревшим, прошлым веком.
Я испытал на себе прикосновение этого безумия в ту неделю, когда книга была опубликована. Так совпало, что это произошло на той же неделе, когда певец Сэм Смит объявил себя «небинарным». Это случилось уже после того, как он объявил себя геем (в 2014 году) и «гендерквиром» (в 2017 году). До сих пор я не получил объяснений тому, что означает слово «небинарный», не считая настойчивых слов о том, что это человек, который не идентифицирует себя исключительно как мужчина или женщина. Как и не нашел я никаких объяснений разницы между «гендерквиром» и «небинарностью». На самом деле я все еще готов предложить денежное вознаграждение тому, кто доходчиво объяснит мне разницу между тем, чтобы объявить себя «небинарным» человеком, и тем, чтобы попросту сказать «обрати на меня внимание». Но опять же, интерес из себя представляли не действия Смита, а реакция людей и медиа. Сайт ВВС, к примеру, немедленно уступил требованию Смита о том, чтобы к нему отныне обращались при помощи местоимения «они» (множественное число) и моментально начали терзать язык, обращаясь к нему как к «ним». В течение моего появления на программе «Today» на ВВС я упомянул, что это была не слишком желательная уступка. Другая гостья отругала меня за то, что я не выполнил требование Сэма Смита, хотя, к моему удовольствию, она позже продемонстрировала сложность выполнения этого требования, когда неоднократно называла Смита «он».
Этот эпизод вызвал всплеск интереса ко мне, в рамках которого еще сохранившиеся гей-издания в США и Великобритании незамедлительно опубликовали статьи о моем появлении на ВВС, описав меня соответственно как «правого британского писателя» и «консервативного журналиста». Оба издания утверждали, что я был «эпически научен уму-разуму», был повинен в «мисгендеринге» и был «мастерски заткнут». Ни одна из этих кликбейтных статей не вызвала у меня и малейшего интереса. Что меня интересовало вместо этого, так это то, что обе публикации скрывали от своих читателей тот факт, что я гей. При этом я был рад быть включенным в список людей, которых я цитирую в этой книге, чьи черты характера были стерты из-за того, что они придерживались «неправильных» взглядов.
Теперь стало довольно очевидно, почему дискуссия о трансгендерности оказалась столь острой. Помимо того, что существовали профессионалы, которым нужно было новое дело, эта дискуссия явно подпитывается общим страхом, что мы будем заблуждаться по отношению к трансгендерам – точно так же, как наше общество однажды слишком долго распознавало расизм, сексизм и гомофобию. В этом смысле он вписывается в более широкий контекст, который я описывал как «сверхкомпенсацию»: что безумие, во времена которого мы живем, является чрезмерной реакцией на тот факт, что в прошлом против людей существовало предубеждение и что самый быстрый и самый лучший способ справиться с этим – это гиперкомпенсация в течение какого-то времени для того, чтобы быстрее достичь равенства. На самом деле это привело к тому, что некоторым группам общества попросту было сказано, что они менее ценны, чем другие группы: мужчины не так умны, как женщины, белые люди более достойны
