Его смерть – и на совести землевладельцев, которые оскорбляли меня за то, что я защищал львиное племя, которые подвергали мои выступления цензуре. Но этой смерти им не замять. Я предупреждал, что популяция львов Тули под угрозой. Меня не слушали. Меня убеждали, что я не прав. Теперь не стало последнего в Тули вожака львиного прайда.
В августе я покинул дикие земли. Мы с Джулией планировали пожениться, но это не сбылось. Джулия, которая в Йоханнесбурге залечивала душевные раны, поняла, что не в состоянии выйти за меня замуж. Да, ее можно понять. Сочетаться со мной браком – значит сочетаться с моей болью и покалеченной душой. Позже Джулия напишет мне, объясняя, что она в тот момент чувствовала: «Внезапно меня охватил самый настоящий испуг. Внутренний голос подсказывал мне: «Сердце Гарета отдано львам и землям Тули, его душа травмирована». Ты как будто воплотил в себе всю боль и скорбь, пережитые нами… Скажу тебе прямо – в других условиях все бы кругом говорили, что мы созданы друг для друга… В конце концов, между нами были особого рода отношения, да отчасти и сейчас остались».
Моя мать предложила нам вместе прилететь в Англию – ей хотелось познакомиться с Джулией. Я позвонил ей и сказал, что наш брак отменяется. На мой вопрос, хочет ли она по-прежнему, чтобы мы прилетели в Англию, она ответила положительно. Мы съездили в Англию вместе, но по возвращении я отправился на север Ботсваны, а Джулия – в Южную Африку, в Наталь, где ей предложили работу в заповеднике.
Время шло, и я все реже наведывался в дикие земли. Рафики постепенно отвыкала от меня, а ее детеныши вообще меня не знали. В конце концов она окончательно покинула долины Таваны и Питсани и ушла вслед за Нелионом в Тули-сафари. Теперь и она, и ее детеныши – собственность народа Зимбабве, находятся под защитой законов этой страны и под неусыпным надзором Дэвида Мупунгу. Землевладельцы, которые из кожи лезли вон, чтобы удалить ее со своих земель, могут спать спокойно: она к ним больше не придет. Спасибо Господу, что он послал ей Нелиона.
Прошел год с тех пор, как погибли Исаак, Фьюрейя, Сала и Тана. До и после годовщин их смерти произошло немало темных дел. Жена егеря, который первым наткнулся на тело Исаака, была схвачена вместе с еще одним членом своей семьи при попытке продать бивни слона в Северном Трансваале. Ее разоблачил тайный агент бригады по защите исчезающих видов южноафриканской полиции. Она и ее сообщник были приговорены к штрафу в размере десяти рэндов каждый. В том же месяце был схвачен, также при попытке продажи слоновьих бивней, директор школы, расположенной на западе Тули. С ним обошлись куда более жестоко – мне сообщили, что его приговорили к десяти годам заключения. Я подумал: вдруг эти два случая – звенья одной цепи? Цепи, тянущейся к чему-то большему…
Всего через месяц после этих скандалов я получил сенсационную информацию касательно смерти Исаака. Один человек (имя которого я и сегодня не могу назвать, чтобы не ставить его под удар) сообщил моему другу Бейну Сесе следующее. Один из работников лагеря, где трудился Исаак, сказал ему по секрету, что покойный стал жертвой отнюдь не львов. Его действительно убили и бросили в кустах с расчетом, что его тело непременно будет найдено хищниками. Там его и отыскали львы. Сказанное удивительно напоминало то, что мне сообщила прорицательница.
Мы с Сесой немедленно связались с угрозыском: мы чувствовали, с нашей помощью правда о происшедшем в ночь на 29 октября может быть наконец установлена. В угрозыске нашу информацию с благодарностью приняли к сведению… и после этого мы мало что слышали об их расследовании. Видимо, потому, что не было свидетеля разговора между человеком, сообщившим сенсационные сведения, и тем, кто передал их нам. Значит, и тот и другой могли – из страха – запросто отказаться от своих слов и похоронить истину. Кстати, как раз в это время брат Исаака Соломон сообщил мне нечто весьма странное. Соломон работал в той же компании, что и брат, но после его смерти ушел со службы, опасаясь за свою жизнь. В течение многих месяцев я часто бывал в гостях у него и у семьи Исаака, и мы не раз обсуждали происшедшее, сходясь на том, что злой умысел и убийство нельзя исключать. И вдруг Соломон во время одной из бесед говорит, что врач, который проводил патологоанатомическое исследование, написал, что причиной смерти Исаака были не львы.
На той же неделе мне в руки попало только что вышедшее в свет биографическое повествование о Джордже и Джой «Великое сафари», написанное Адрианом Хаузом. Адриан упомянул и о том, что Фьюрейя «встретила бессмысленный конец»: ее убили до того, как было проведено патологоанатомическое исследование тела Исаака, а два месяца спустя «врач сообщил, что «человек был убит пулей, и мясо его было съедено не львами, а гиеной». Я тут же кинулся к Адриану с расспросами, откуда у него такие сведения. То, что врач лишь через два месяца сообщил о непричастности львов к происшедшему, показалось мне весьма странным.
Адриан обещал еще раз просмотреть свои записи, а позже сообщил мне в письме, что не смог установить точно, откуда взял эту информацию – то ли прочитал в газете, то ли получил наряду с прочими сведениями, когда собирал материал в Африке.
Позже я передал всю эту информацию – вместе с другой поступившей к тому времени – в угрозыск. Там я узнал, что врач вернулся к себе на родину в Замбию, поскольку контракт в Ботсване у него закончился.
Патологоанатомическое исследование вообще оказалось самым темным местом следствия. Мало того что оно было проведено после того, как убили моих львов, – в нем отсутствовали точные сведения о причине смерти. Если бы львы умели говорить и могли сказать за себя на суде, им не был бы вынесен смертный приговор.
Начальник угрозыска заверил меня, что по вновь выявленным фактам будет проведено дальнейшее расследование и что, возможно, удастся установить связь с врачом. Но что-то слишком уж медленно вертелись колеса следственной машины. Видимо, если что и делалось, то только для отвода глаз.
Сейчас, когда я пишу эти строки, дело остается открытым. Но я по-прежнему верю – то, что сегодня маскируется за рассуждениями, завтра предстанет в истинном свете.
Работая над этой книгой, я время от времени наведывался в дикие края – поискать следы Рафики и детенышей, удостовериться, что с ними все в порядке. Я больше не искал встречи с нею. Мы были некогда одним прайдом, связанным одной судьбой, – пусть все это останется в прошлом! Ее детенышам исполнилось полтора года – пусть себе охотятся, отдыхают, играют, услаждая мамашу, а я-то им зачем?
Недавно, побывав в очередной раз в этих землях, я задержался у водопоя в тихом месте на самой границе Ботсваны и Зимбабве. После обильных дождей вода поднялась до нормального уровня – разительный контраст с прошлыми засушливыми годами! А вот и впечатавшиеся в мягкую почву следы Рафики и детенышей – они приходили сюда напиться всего несколько часов назад. А чего дожидаются кружащие в небе грифы? Ну, ясно: Рафики только что успешно поохотилась и теперь отдыхает где-нибудь в кустах. Мы не могли видеть друг друга, но я чувствовал, как соприкасаются наши сердца и души.
Стоя один посреди диких, заросших кустарником просторов, я подумал о своих львах, которых не было в живых. Их образы, словно постоянно меняющаяся картинка в калейдоскопе, вставали у меня перед глазами. «Если бы вы теперь были здесь!» – тихо произнес я. Но мои слова слышал только ветерок, обвевавший лицо.
Сейчас я пишу и думаю о Джулии. О ее преданности львам. О той поддержке, что я получал от нее. О той огромной, безмерной любви, которой она щедро одаривала нас всех.
Через некоторое время после того, как мы расстались, она написала: «Гарет избрал жизненный путь, которым я могу только восхищаться. Я надеюсь, что смогу пройти по параллельной с ним тропе, хотя думаю об этом с некоторым волнением. Я боюсь за Гарета, и он, по-видимому, тоже испытывает страх – за тех, кого взялся защищать. Львы – сама суть жизни Гарета, и он стоит лицом к лицу с теми же опасностями, которые грозят его любимцам».
До конца 1994 года, когда моя книга уже была близка к завершению, я еще не раз наведывался в дикие земли. К несчастью, мой друг Альфеус Марупане страдает хронической болезнью, и я часто навещал его в лагере на берегу Лимпопо, где он живет с семьей. Мне было очень тяжело, что я так мало могу сделать для человека, который всегда подставлял свое плечо, когда мне бывало туго. То, что он находит в себе силы и отважно борется за жизнь, как нельзя лучше свидетельствует о сопротивляемости человеческого духа.
А между тем враги – и на диких землях, и за их пределами – не оставляли меня в покое. Недавно я задумался над тем, что ждало бы меня, если бы я благоразумно не подался на юг – завершить книгу, отдохнуть и подлечиться, – а остался бы в лагере. Я несколько раз заезжал туда – лагерь стоял заброшенным и покинутым. Он напоминал обиталище духов – духов моих львов, теней прошлого. Старые палатки трепетали на ветру, выгорали на солнце, мокли под внезапно налетавшими дождями. Как всегда, прилетели птицы-ткачики – здесь они устраивали свои гнезда и выводили птенцов.
