ли Наркомпросом или ГУСом к началу нового 1929/30 учебного года выпущено обещанное письмо? В случае задержки с его выходом губоно планировал выпустить свое письмо. Главсоцвос ответил, что письмо «будет напечатано» [367].
М.С. Эпштейн, выступая 25 мая 1929 г. на Всероссийской конференции школьных работников с глухонемыми детьми, пояснял, чем вызвана задержка методических писем: «Если бывают иногда в нашей практической работе случаи, когда запаздывает то или иное методическое письмо (это имело место, скажем, в отношении методических писем по антирелигиозному и интернациональному воспитанию), то это меньше всего зависит от “злой воли” нашего аппарата. В значительно большей степени это зависит от того, что целый ряд вопросов еще в значительной степени не проработан и, пожалуй, эти вопросы должны войти в планы наших научно-исследовательских педагогических институтов» [368]. Как видим, Главсоцвос не решался выпускать методические письма без их проработки в научно-педагогических кругах. Объяснение с задержкой письма для школ I ступени легко объяснить. Эпштейн недаром говорит о том, что «целый ряд вопросов еще в значительной степени не проработан» и он должен «войти в планы наших научно-исследовательских педагогических институтов». Дело в том, что ввести антирелигиозный материал в содержание учебных дисциплин II ступени не представляло особого труда. Многие темы по физике, биологии и пр. и без того, по сути, его содержали. В школе же I ступени, в которой обучение велось навыкам и умениям, а не конкретным знаниям, введение такого материала представляло сложности с педагогической точки зрения.
Потому методическое письмо для школ I ступени и не было выпущено. 22 марта 1930 г. И.А. Флеров на II Всесоюзном пленуме ЦС Союза воинствующих безбожников, иронизируя, что методическое письмо, подготовленное два года назад, так и не выпущено, привел слова М.С. Эпштейна на одном из собраний учительства. Когда Эпштейна там спросили: «Что же вы маринуете методические письма?», тот ответил: «Пусть они полежат под сукном, от этого они лучше выдержатся» [369]. Ирония Флерова лишь доказывает непонимание СВБ СССР таких тонкостей.
М.С. Эпштейн прекрасно понимал необходимость методических указаний для учителей. В марте 1929 г. в письменном отчете коллегии Наркомпроса о поездке по городам РСФСР (Ростов, Воронеж) Эпштейн высказывал опасение шаблонного подхода. Он говорил о необходимости распространять в отдельных брошюрах опыт антирелигиозного воспитания лучших школ, фиксируя его изо дня в день по всей линии учебно-воспитательной работы школы [370].
Эти тонкости понимали и многие учителя. В Воронеже на общегородском собрании учителей М.С. Эпштейну советовали: «Не бойтесь давать рецептурки. Они нам нужны не для того, чтобы работать по шаблону, а чтобы иметь образцы практической работы» [371]. Часто учительство «перекладывало» на плечи Наркомпроса ответственность. Общегородское собрание учителей Калуги, заслушав доклад Эпштейна, просило Наркомпрос и губоно усилить руководство, «организуя свою методическую работу таким образом, чтобы просвещенец знал не только то, что делать, но как делать» [372]. Но именно в этом и заключалась проблема. В проектах подготавливаемых писем отсутствовали примеры практического применения методических указаний.
Вместо методического письма Главсоцвос совместно с Институтом повышения квалификации педагогов в 1929 г. издал брошюру С.П. Егорова «Антирелигиозное воспитание в начальной школе» [373]. Второе, переработанное издание этой брошюры вышло в 1930 г. [374].
Постановка антирелигиозного воспитания в школах с преобладанием национальных меньшинств требовала особого внимания. Но методические разработки по атеистическому воспитанию в таких школах откладывались из-за задержки выхода основных методических писем. «Конечно, замедление страшно неприятно, – писал инспектор Главсоцвоса А.С. Пчелко заместителю председателя Комитета национальных меньшинств (Комнацмена) Наркомпроса Г.В. Гасилову, – но до выхода основного письма вряд ли мы ускорим проработку этого вопроса по нацмен» [375].
1 марта 1929 г. Национально-антирелигиозная комиссия ГУСа в основном утвердила составленное Гали Ибрагимовым (Комнацмен) инструктивное письмо по антирелигиозному воспитанию в советской национальной школе. Было решено разослать письмо на отзыв специалистам [376]. 27 марта 1929 г. Гали Ибрагимов докладывал на заседании Комиссии по борьбе с религией Наркомпроса РСФСР о том, что инструктивное письмо, на основе которого можно составить аналогичные письма для отдельных национальностей, разработано. Имеется и пособие для татарских школ, разрабатывается методическое письмо для еврейских школ. Он обратил внимание и на то, что в национальных школах антирелигиозное воспитание отсутствовало и учительство в них в большинстве религиозное. Комиссия постановила охватить «антирелигиозной пропагандой… школы всех национальностей» [377].
Несмотря на постановление комиссии, рукопись методического письма Г. Ибрагимова пролежала в Главсоцвосе несколько месяцев. Только 13 декабря 1929 г. ее утвердила Комиссия по учебникам Главсоцвоса [378]. «Задержку издания рукописи более чем на десять месяцев, и после того, как [она] обсуждалась в комиссии с участием т.т. Крупской и Попова, – возмущался рецензент М.С. Кобецкий, – надо отнести к формальному отношению к делу лиц, коим надлежит ведать этой отраслью работы» [379]. Инструктивное письмо Г. Ибрагимова «Как вести антирелигиозное воспитание в советской национальной школе» вышло лишь в 1930 г. Правда, вне официальной серии писем Наркомпроса, и никакой особенной национальной специфики в антирелигиозной работе его содержание не представляло [380].
Г. Ибрагимов активно работал в подкомиссии по национальной книге Главсоцвоса. 14 сентября 1929 г. подкомиссия заслушала его оценки методических писем об антирелигиозном воспитании в школах I ступени на башкирском и татарском языках [381]. Эти письма были подготовлены Наркомпросом Башкирской АССР и Средневолжским крайоно. В своей брошюре Г. Ибрагимов отметил, что в них уделялось больше внимания содержанию антирелигиозного воспитания, но недостаточно прорабатывались его методы [382]. Но и в его брошюре давались лишь рекомендации общего характера применительно к тому или иному вероисповеданию или национальности. Например, Г. Ибрагимов советовал в школах, где обучаются дети мусульман, «остановиться» на намазах, уразе, Курбан-байраме, шахсее-вахсее, на происхождении ислама [383]. Однако как нужно «остановиться» на этих вопросах в брошюре не разъяснялось. Предлагалось учитывать религиозно-бытовые особенности различных национальностей, исповедующих ислам. Например, в татарских школах предлагалось «остановиться на тех религиозных предрассудках, которые остались от шаманизма, остановиться на суеверии татар, на религиозных способах лечения болезней» и т. д. А в тюркских, узбекских, туркменских, черкесских школах «остановиться на фанатизме, на адате, на святых, на дервишах, на затворничестве женщин, на чадре, парандже и т. д.» [384] Остается непонятным, почему предлагалось ограничиться подчеркиванием только «суеверий» у татар и не останавливаться на их «фанатизме»? Не рассказывать об их святых, что предлагалось делать в отношении узбеков, черкесов и других?
Подкомиссия по нацменкниге в проекте информационного письма рецензентам и авторам требовала при оценке программ, методических писем, учебников и учебных пособий отмечать наличие или отсутствие в рукописях антирелигиозного воспитания. Авторам же учебных и методических материалов рекомендовалось обращаться по вопросам антирелигиозного воспитания в национальный отдел ЦС
