Однажды воспитатель детского сада миссис Дж. застала трехлетнего Джерри за разглядыванием порнографического журнала, принесенного с собой в ранце. Указывая на изображение обнаженной женщины в интимной позе, мальчик заявил: «Это тетя Рут». Миссис Дж. также обратила внимание, что Джерри стал замкнутым и держался в стороне от своих товарищей. Она сделала заявление в Службу защиты детей. Специалисты этой службы вошли в контакт с родителями и нанесли им визит. Родители были шокированы. Выяснилось, что тетя Рут — симпатичная молодая родственница, которую Джерри однажды мельком видел на одном из семейных свадебных торжеств. Родители согласились показать Джерри психотерапевту, который нашел, что у мальчика развивается нормальный, хотя и немного преувеличенный, интерес к сексу.
Во многих штатах работают телефоны доверия, по которым можно поделиться соответствующими подозрениями, даже если оснований для них не вполне достаточно и заявитель не желает себя назвать.
Цель всех этих мер — защитить детей и ради такой цели лучше перестраховаться. Но все же многие считают, что система обязательных рапортов вышла из-под контроля. Когда взрослого (а чаще всего это родители, родственники или друзья) обвиняют в посягательстве на ребенка, нельзя забывать и о его правах, поскольку из-за ложного доноса его репутации может быть нанесен непоправимый ущерб.
Существуют способы усиления ответственности заявляющих. Бешаров предлагает прежде всего четко указать, что является посягательством, а не использовать туманные выражения «ребенок в опасности», «следы дурного обращения». В случаях сексуальных злоупотреблений одних поведенческих проявлений ребенка недостаточно. В уже упомянутом случае с трехлетним Джерри, возможно, следовало избрать иной путь: поговорить с родителями, а не писать жалобы.
Бешаров рекомендует еще одну страховочную меру: проверять обвинение перед тем, как начинать полное расследование. Телефоны доверия бомбардируются сигналами о школьных проблемах, подростках-прогульщиках и их сексуальном самовыражении[130].
Дело «Маммо против штата Аризона» демонстрирует пример того, как был выигран судебный процесс против службы защиты детей за то, что она отказалась от рассмотрения жалобы лишенного родительских прав отца на опасное поведение матери ребенка. В действительности мать убила ребенка. Это дело породило страх в душах инспекторов, рассматривающих жалобы на плохое обращение с детьми, но тем не менее квалифицированный специалист должен отличать правомерные жалобы от необоснованных обращений.
Разумное использование детских свидетельских показаний
Огромный резонанс, который имели дела Макмартин, Джорданское и им подобные, заставил общественность усомниться в надежности свидетельских показаний детей. Широко обсуждались все те неясности, которыми сопровождались обвинения в посягательствах на детей при рассмотрении дел об опеке. В одной из самых популярных юридических телепередач был разыгран эпизод, как мать побуждает дочь ложно обвинить своего отца в сексуальных посягательствах на нее. На экране мать, разумеется, прижалась, и было достигнуто согласие.
На самом же деле последние исследования надежности свидетельских показаний детей вселяют больше оптимизма. Эксперименты показывают, что дети уже 4 лет способны дать надежные показания Существуют, конечно, и ограничения. Например, чем младше ребенок, тем меньше подробностей он может вспомнить. Это отчасти связано с недостаточно развитой способностью понимать, особенно новые и необычные явления. Но, когда вспоминаемое событие относится к разряду обычных (например, вспоминание деталей впервые демонстрируемого мультфильма), ребенок может воспроизвести больше подробностей, чем взрослый[131].
Основная проблема со свидетельскими показаниями детей моложе 10 лет состоит в том, что чем младше ребенок, тем более затруднительно для него произвольное припоминание. Чтобы побудить ребенка вспомнить, допрашивающий должен стимулировать его мнемические процессы[132]. А это чревато опасностью внушения.
Внушаемость ребенка определяется степенью легкости, с которой его можно побудить припомнить детали никогда не имевшего места события. В юридическом делопроизводстве главная опасность внушаемости связана с наличием повторных допросов и новой информации, в которую свидетель начинает «верить» и которая в ходе каждого допроса становится уже частью его воспоминаний.
Внушаемость свойственна не только детям. Я сама участвовала в наглядной демонстрации этого феномена, которую проводила одна из ведущих исследователей в области внушаемости — Элизабет Лофтус. (Был показан фильм, в котором красный автомобиль медленно ехал по тихой улице и в конце ее сталкивался с другим автомобилем. Потом зрителям стал задавать вопросы о местонахождении знака «Стоп» тогда как на самом деле на улице имелся лишь знак «Уступите дорогу». Я уверенно указала, местоположение знака «Стоп». А после, в ходе дополнительных расспросов, я уже утверждала, что видела и сам знак «Стоп». Так же поступили и большинство испытуемых.)
Вопрос поэтому состоит не в том, склонны ли дети к дезинформации, а в том, склонны ли они к ней больше, чем взрослые. Этому вопросу посвящено множество исследований, но результаты их противоречивы. В целом признается, что дети к 10–11 годам восприимчивы к ложной информации не более, чем взрослые. О детях 6–10 лет данные неоднозначны. В некоторых исследованиях доказано, что эти дети не более внушаемы, чем взрослые, при восприятии ложной информации. Но есть и противоположные данные. О детях моложе 7 лет установлено, что они особенно внушаемы относительно второстепенных деталей, но не основного содержания события. На дошкольников также очень сильно влияют вопросы, которые им задают взрослые[133].
Когда Варондек интересовался у детей цветом бороды их безбородого учителя, не исключено, что дети называли определенный цвет, чтобы угодить спрашивавшему. Во многих опытах экспериментатор давал ложное описание события, которое до этого ребенок видел своими глазами. Между тем эта ложная информация оказывала четкий внушающий эффект. Причем дети более восприимчивы к дезинформации, когда их первоначальное знание об описываемой сфере недостаточно; когда дезинформация касалась второстепенных, а не основных событий; когда дезинформация произносилась устами взрослого, которого дети уважали. В одном из экспериментов, в котором дезинформация преподносилась ребенком, а не взрослым, она воспринималась вдвое реже[134].
Проблема внушаемости возникает с первого же допроса. Ребенка может допрашивать социальный работник или офицер полиции, не имеющий необходимой подготовки. Но даже тот, кто считается опытным, может сбить ребенка с толку. Стандартная процедура допроса состоит в том, что ребенку предъявляют две куклы, точно копирующие человеческую анатомию, и просят показать, что произошло, в нескольких исследованиях ученые подвергли серьезному сомнению диагностическую надежность этой процедуры. В одном исследовании 25 реально пострадавших от сексуальных посягательств детей сравнивались с 25 непострадавшими; при этом различия в том, как обе группы действовали с куклами, оказались очень малы. В другом исследовании из 100 не подвергавшихся насилию детей почти 50 % манипулировали куклами так, что это можно было истолковать как свидетельство сексуального посягательства. Не свойственные обычным куклам точные копии гениталий могут провоцировать у маленьких детей соответствующие игровые действия[135].
Очевидно, что необходимы дальнейшие исследования, которые позволили бы обеспечить всех допрашивающих методиками, исключающими внушение. Специалисты в этой области Кинг и Юлли рекомендуют отказаться от манипулирования куклами, а использовать иные методики, основанные на знании закономерностей возрастного развития. Один из возможных путей — использовать уменьшенные модели комнат и мебели, которыми можно манипулировать, чтобы помочь детям вспомнить. Еще один способ задания вроде узнавания по фотографии, с тем чтобы ребенок мог лучше понять задачу. Хотя маленькие дети все же нуждаются в словесных подсказках, чтобы инициировать процесс воспоминаний, задача допрашивающего — сообщить ребенку, что он вовсе не должен вспомнить все; ответ «я помню» следует признать допустимым[136].
Если дети, даже маленькие, могут адекватно пересказать происшедший инцидент, когда их правильно спрашивают, необходимо ли судье проверять уровень их способностей? Начиная с XVIII в. было установлено, что судья в каждом индивидуальном случае должен посредством вопросов выяснить, демонстрирует ли ребенок нормальный уровень интеллекта, памяти и речевого развития. Судьи задавали вопросы типа: «Знаешь ли ты разницу между хорошим и плохим?», «В чем смысл клятвы?» В зависимости от возраста ребенка судья может попросить его повторить алфавит, назвать адреса и телефоны или имена учителей.
