Боюсь, однако, что, если бы кто-нибудь из прежних наших учеников стал премьер-министром, я бы посчитал это неудачей Саммерхилла.
Идет ли кто-нибудь из учеников Саммерхилла после школы служить в армию?
До сих пор пошел только один, он вступил в военно-воздушные силы. Возможно, армия чересчур нетворческая организация, чтобы привлекать свободных детей. Война ведь в конце концов разрушение. Саммерхиллские дети стали бы воевать за свою страну с такой же готовностью, как и все остальные, но они, скорее всего, захотели бы точно узнать, за что именно воюют. Наши давние ученики участвовали во второй мировой войне, и несколько человек погибли.
Почему мальчики и девочки спят у вас в разных комнатах?
Потому что Саммерхилл находится в Англии, и мы должны уважать нравы и законы Англии.
Считаете ли вы, что каждый родитель, прочитавший ваши книги и прослушавший ваши лекции, станет обращаться со своим ребенком по-другому — лучше, раз уж он знает, что к чему? Может быть, удастся спасти изуродованных детей, распространяя знания среди родителей?
Какая-нибудь властная мать, прочитав эту книгу, может горько воскликнуть, защищаясь: «Я вовсе не хочу уродовать своего ребенка, но я ничего не могу с собой поделать. Хорошо вам ставить диагноз, но где лекарства?»
Она права. Где лекарства? Или, вернее, есть ли лекарства? Не слишком ли много мы просим?
Какое можно предложить лекарство для женщины, чья жизнь скучна и полна страхов? Какое лекарство существует для мужчины, который считает, что его нахальный сын — предел совершенства? Более того, какое существует лекарство для родителей, которые не отдают себе отчета в том, что они делают, и впадают в ярость при малейшем предположении, что в чем-то не правы? Нет, знания сами по себе не помогают, если только родители не готовы эмоционально получать эти знания и у них есть внутренние силы на основе этих новых знаний действовать самостоятельно.
Почему вы так много говорите о том, что ребенок должен быть счастливым? Разве кто-нибудь вообще счастлив?
Это нелегкий вопрос, потому что каждый понимает счастье по-своему! Конечно, никто не бывает постоянно счастлив. У всех случаются зубная боль, неудачные романы, скучная работа.
Если слово «счастье» вообще что-нибудь означает, то, скорее всего, это — внутреннее чувство благополучия, равновесия, удовлетворенности жизнью. Все они могут существовать только в том случае, если человек чувствует себя свободным. Дети, которых наказывают, выглядят запуганными, несчастными.
Счастье можно было бы определить как отсутствие подавленности. В доме, где живет счастливая семья, правит любовь, а несчастливая семья постоянно живет в напряжении.
Я отдаю счастью первое место, потому что на то же первое место я ставлю личностный рост. Лучше не иметь никакого представления о том, что такое десятичная дробь, но быть свободным и довольным, чем успешно сдать школьные экзамены и ходить с лицом, покрытым прыщами. Я никогда не видел прыщей на лице счастливого и свободного подростка.
Если ребенку предоставлена абсолютная свобода, то скоро ли он поймет, что самодисциплина есть сущность жизни, и поймет ли он это вообще когда-нибудь?
Такой вещи, как абсолютная свобода, не существует. Тот, кто позволяет ребенку все делать по-своему, идет по опасному пути.
Никто не может быть свободен от общества, потому что необходимо уважать права других. Но всякий человек должен иметь личную свободу.
Было бы вполне правильно сказать: никто не имеет права заставлять мальчика учить латынь, потому что учение — дело индивидуального выбора. Но если на уроках латинского языка какой-нибудь парень все время валяет дурака, класс должен вышвырнуть его вон, потому что он нарушает свободу других. Что же касается самодисциплины, то это вещь весьма неопределенная. Слишком часто это означает дисциплину, навязанную ребенку нравственными представлениями взрослых. Подлинная самодисциплина не предполагает подавления человека или навязывания чужих представлений, она учитывает права и счастье других и самым определенным образом приводит человека к стремлению жить в мире с окружающими, в чем-то уступая их точке зрения.
Вы действительно искренне считаете правильным позволять мальчику, по природе ленивому, идти по легкому пути — делать то, что он хочет, напрасно теряя при этом время? Как вы усадите его за работу, если она ему неприятна?
Лени вообще не существует. Ленивый мальчик либо физически болен, либо не имеет интереса к тому, что, как полагают взрослые, он должен делать.
Среди детей, поступивших в Саммерхилл в возрасте до 12 лет, я не видел ни одного ленивого ребенка. Многие якобы ленивые ребята были отправлены в Саммерхилл из строгих школ. Такой мальчик остается «ленивым» довольно долгое время, пока не излечится от своего предыдущего образования. И я не принуждаю его делать работу, которая ему не нравится, потому что он еще не готов к этому. Как вам и мне, позднее ему в жизни придется делать многое такое, что ему ненавистно, но он будет готов встретиться с любой трудностью, если сейчас оставить его в покое и дать прожить свой игровой период. Насколько мне известно, ни одного бывшего саммерхиллца никогда не обвиняли в лени.
Как вы считаете, нужно ли ласкать детей?
Однажды, когда моя дочь Зоя была еще маленькой, она вздрогнула и заплакала от громкого хлопанья двери. Жена взяла ее на руки, нежно обняла, подержала на руках, причем так, чтобы Зоя могла свободно двигать конечностями.
При любом признаке скованности родителям следует играть с ребенком именно так, чтобы он мог свободно работать своими мышцами. Я считаю очень эффективной с детьми 4–5 лет шутливую борьбу, в которой я всегда должен проигрывать. Очень важен для освобождения эмоций и снятия телесного напряжения смех, здоровый ребенок много смеется и часто хихикает. Щекотание обычно вызывает взрывы счастливого смеха и… но здесь я должен упомянуть об одной школе детской психологии, которая не одобряет прикосновения к ребенку, по той причине, что оно якобы приводит к фиксации на матери или отце. Я уверен, что это ерунда. Не существует вообще никаких причин, по которым родители не должны ласкать своих детей — щекотать, гладить, тискать. Не следует слушать тех застенчивых психологов, которые говорят, что никогда не надо брать ребенка к себе в постель, не следует тискать его. За подобными запретами лежит подсознательное представление о том, что всякий телесный контакт может вызывать у ребенка сексуальные эмоции. Такая опасность, возможно, существовала бы, но только в том случае, если бы сам родитель оказался настолько невротичным, что находил эгоистическое удовольствие в физическом контакте с ребенком. Но я пишу все-таки для более или менее нормальных людей, а не для тех родителей, которые сами так и не выросли из младенчества.
Что может поделать прогрессивный родитель с агрессивностью чужих детей?
Если родители отправляют саморегулирующегося Вилли в закрытую школу, где он обречен столкнуться с жестокостью, агрессивностью и злобностью других детей, следует ли им предупредить Вилли, что он может встретиться с ненавистью и жестокостью?
Когда Питеру было 3 года, его отец сказал мне, что научит сына боксировать, чтобы тот сумел противостоять ненависти, исходящей от других детей. Живя в так называемом христианском мире, в котором подставлять другую щеку является знаком вовсе не любви и милосердия, а трусости, этот отец был прав. Если мы не придумаем чего-то по-настоящему позитивного, наши саморегулирующиеся дети будут совершенно беспомощными.
Что вы думаете о телесных наказаниях?
Телесные наказания — это зло, потому что они жестоки и продиктованы ненавистью. Они вызывают ненависть у обоих: и у наказывающего, и у наказываемого. Это — бессознательное сексуальное извращение. В сообществах, где специально подавляется мастурбация, наказание переносится на руку — орудие мастурбации. В закрытых мужских школах, где подавляются гомосексуальные отношения, бьют ниже спины, по объекту желаний. Ненависть к греховной плоти делает телесные наказания распространенными в религиозных районах.
Телесное наказание всегда акт проекции: наказывающий ненавидит себя и проецирует отношение к себе на ребенка. Мать, шлепающая ребенка, ненавидит себя и, как следствие этого, ненавидит своего ребенка.
Если речь идет об учителе, работающем с большим классом, использование ремня — дело не столько ненависти, сколько удобства. Это легкий путь. Наилучшим способом покончить с ремнем в данном случае стало бы уничтожение больших классов. Если бы школа была местом для игры со свободой учиться или не учиться, порка отмерла бы сама собой. В школе, где учителя знают свое дело, они никогда не прибегают к телесным наказаниям.
