Ознакомительная версия.
Сначала, как всякий начинающий психотерапевт, я формулировал для себя некоторые ожидания от терапии. Но факты никогда их не подтверждали. Как всякий дебютант, я сомневался в эффективности недирективного подхода и позволял себе вмешиваться в процесс сновидения наяву. Когда сегодня я перечитываю отчеты о сеансах, в ходе которых пациент был удивлен или даже огорчен моим вмешательством, то правда становится очевидной. Я отдаю себе отчет, что эти вмешательства были отражением моего желания, моего страха, что пациент не пойдет по предполагаемому мной пути, то есть отражением моих проекций. Это становится еще более очевидным, когда я прослушиваю записи сеансов и слышу интонации обескураженности пациента, повествование которого было нарушено моим вмешательством! Мне бы хотелось быть максимально убедительным, когда я заявляю: вмешательство терапевта во время сеанса сновидения, как минимум, мешает пациенту, а чаще всего разрушает порыв, который мог бы привести к важному эпизоду психического изменения. Но утверждать в данном случае недостаточно, необходимо показать это на примере. Сценарий седьмого сна Аллана показывает, насколько губительным могут быть благожелательные вмешательства психотерапевта. Весь сценарий, очень продолжительный, содержит в себе несколько сцен преодоления порога, в которых присутствуют шесть из семи признаков, подтверждающих этот переход, что само по себе исключительно редко. Инверсия символического значения в промежутке между началом и концом отрывка, который я привожу в качестве примера, показывает всю его важность. Именно поэтому мои вмешательства, прерывавшие повествование, были неуместны:
«Я нахожусь на чердаке замка… не знаю почему, но мне кажется, что это исключительное место… мне тяжело идти, так как приходится переступать через балки… и вдруг летучая мышь, взлетает и кричит, она вылетает через окно наружу… ощущение достаточно неприятное, потому что мало света, и по мере продвижения попадаешь лицом в паутину… Я иду дальше <…> я вижу гнездо с птенцами, которые пищат… гнездо ласточки… я вылезаю наружу через небольшое окошко, которое выходит на нечто вроде башни с зубцами… я вижу, что я поднялся гораздо выше, чем я думал… когда я смотрю вниз, то у меня кружится голова… мне хочется спуститься, но в момент, когда я подхожу к лестнице, летучая мышь возвращается на свой чердак, она приземляется…» (долгое молчание).
Жорж Ромэ: «У вас в руках лампа, луч которой вы направляете на летучую мышь, и вы спрашиваете ее, кто она такая».
(В тоне ответа содержится непонимание). «Но она вернулась на чердак!.. она больше не двигается… она висит, зацепившись лапами, и она смотрит на меня… и, несмотря на отвращение, которое мы обычно испытываем по отношению к этим существам, мне она кажется достаточно симпатичной… и у меня странное ощущение: когда вы смотрите на кого-то, кто лежит на полу, вы видите его глаза наоборот, но через какое-то время этот взгляд становится прямым, и это пугает… она висит головой вниз, зацепившись ногами, но она на меня смотрит, как будто она стоит на своих нога!.. Я смотрю на нее, она смотрит на меня… она должна меня бояться, но она совершенно меня не боится…»
ЖР: «Направьте на нее вашу лампу… она вам скажет, кто она…»
«Я направляю на нее луч света, и она мне говорит: „Я – ночное животное, и не надо меня ослеплять… мне не нужны глаза, поскольку у меня есть радар“. Она пытается дать мне понять, что если у нее есть глаза, то это для того, чтобы со мной разговаривать, поскольку я – человек, но для нее самой глаза не нужны…»
ЖР: «Разговаривать с вами, чтобы вам сказать что?»
«Она мне ничего не говорит… мне кажется, что надо что-то понять… она на меня смотрит так, как будто я что-то должен понять… она ждет момента, когда она увидит, что я понял… после этого ее глаза не будут ей больше нужны… но я не знаю, что я должен понять!»
ЖР: «И вы возвращаетесь к лестнице…»
«Да, но я все же хочу знать, в чем дело! Я так хочу понять! Нет! Я все же вернусь к лестнице… она мне говорит, что мы еще встретимся… однако любопытно… я взволнован… у меня ощущение, что я почти понял… она дает мне понять, что это случится не в этот раз… она мне назначает встречу… но она не скажет мне, что я должен ей сказать. Она здесь просто для того, чтобы быть свидетелем того, что я смогу ей сказать… это будет при другой встрече… я чувствую после этой встречи большую симпатию к этому животному… я вернусь… теперь я иду к лестнице…»
Летучая мышь – символ переворота (инверсии), то есть принятия противоположного тому, что было в поле сознания, определяет основное направление динамики развития в данном сновидении. И если в целом оно имело обнадеживающие результаты, то это вопреки моим злополучным вмешательствам.
Аллан был в течение семи лет моим сотрудником, когда я работал в консультационном кабинете для промышленности. После того, как он занял другой пост вне кабинета, он попросил меня провести с ним курс терапии сном наяву. Еще больше, чем с кем бы то ни было, мне хотелось получить с этим пациентом, которого я высоко ценил, хорошие результаты. Может быть именно это желание – плохой советчик – мне подсказало эти несвоевременные вмешательства. У меня сохранились другие записи этого же периода, в которых такие же вежливые уклонения были ответом на мои попытки направления сновидений. То, что я испытываю сегодня, слушая их, сильно напоминает стыд, стыд спасительный.
На встречу с непредсказуемым
Столкновение директивного и недирективного подходов потеряет всякий смысл, когда я наглядно покажу, что терапевт не обладает никакой защитой от непредвиденности. Я должен подчеркнуть тот факт, что в преддверии сна как пациент, так и терапевт находятся перед лицом неожиданного. Несколько лет назад я был в Монреале для проведения занятий и участия в телевизионных передачах, и я провел несколько сеансов терапии свободным сном наяву с пациентами, которые хотели попробовать предлагаемый мною метод. Именно таким образом я встретился с Седериком. Этот сорокалетний неженатый мужчина, уроженец Квебека, был участником семинара, который я проводил. В этой связи в рамках учебного ателье он воспроизвел свой первый сон наяву, в котором он обвинил свою мать в инцестных действиях в свой адрес, когда он был маленьким мальчиком. Следующий отрывок точно воспроизводит содержание этого повествования: «Я вижу луну, теперь… а! Она меня любит… она мне об этом говорит!.. она хочет заниматься любовью со мной!.. я шокирован!.. это – запрещено!.. я не согласен с ней… я говорю ей, чтобы она ушла!..»
Будучи очень взволнован тем, что он пережил в ходе этого первого сна, Седерик попросил меня принять его частным образом для проведения второго сеанса. Этот сеанс произошел пятью днями позже. Во время начальной части сеанса (встречи) Седерик преумножил количество упреков в адрес своей матери и похвалил себя за то, что всегда поддерживал хорошие отношения со своим отцом. Следующие фразы дословно повторяют слова Седерика во время начальной фазы сеанса:
«В восемнадцать месяцев я добивался ласки моей матери… она этого не любила… она резко отвернулась… мне на грудь пролилась горячая вода,… я получил ожег третьей степени! Я пережил это как отторжение… Я должен вам рассказать о другом воспоминании: мне было пять или шесть лет… моя мать меня мастурбировала… она положила мою голову между своих грудей… она гладила меня по затылку (с тех пор я этого не выношу!..). Я почувствовал себя изнасилованным. Во время причастия меня заставили исповедаться… я не мог об этом рассказать, не затронув ее! Я все взял на себя… Я совершил кощунство во время моей исповеди! С моим отцом случился несчастный случай, когда он работал с лошадьми… он потерял сознание… Я испугался, что он умрет, и моя мать получит всю свободу действий. В тринадцать лет я принял решение ее убить! Да! Я был очень жесток с ней! У меня очень хорошие отношения с отцом… он меня любит: он меня спас!»
Искренность выражаемых Седериком чувств не может быть подвергнута сомнению. Его возмущение выражено очень убедительно. Выслушивая факты, о которых рассказывает Седерик, терапевт не может не разделять это возмущение. Неприятное сопереживание, о котором приходится пожалеть после ознакомления со следующим сном наяву.
Этот сон начинается с длинного повествования, в котором Седерик говорит о своем одиночестве, грусти и ностальгической тоске. «Я думал о самоубийстве, но это – не то, что я хочу! У меня была потребность быть любимым… появилась женщина… сильно накрашенная… проститутка». Женщина ему сказала, что она его любит, но что он не обязан заниматься с ней любовью. «Мы беремся за руки… мы идем рядом… я ей говорю, что не знаю, как поведут себя мои отец и мать… Чем больше я настаиваю, тем больше она меня любит…» (он плачет).
Ознакомительная версия.
