Ознакомительная версия.
Конечно, большим подспорьем извне оказались три взаимосвязанных фактора. Первый связан с поддержкой семьи, второй – с признанием психоанализа в научном мире и растущим авторитетом ученого. В деле противостояния болезни это было лучше любого лекарства. Третьим фактором, способствующим преодолению болезни оказались прочные социальные связи, вовлеченность Фрейда в дело, которое он создал. Он писал многочисленные предисловия к работам молодых людей, своих последователей. Отныне он уже не раздваивался между медициной и исследованием, Фрейд осознал себя как патриарх психоанализа. Он стал работать не столько с пациентами, сколько с людьми, намеревавшимися разобраться в себе, желавших освоить законы психоанализа. Среди них были такие яркие личности, как Лу Андреас-Саломе, принцесса Мария Бонапарт, Вильгельм Райх и ряд других, откровенно им восхищавшихся. Сильные натуры определенно тянулись к нему и питали его своей энергетикой.
Следует отметить, что Фрейд не просто существовал, борясь с физическими мучениями. Все эти годы, в осаде боли и осознания близко подступившей смерти, он создал почти половину из тех работ, которые признаны основополагающими. А из двадцати четырех томов по меньшей мере восемь были написаны между тридцатью тремя мучительными операциями, когда смертельная болезнь удавкой то стягивала, то отпускала горло самого известного и не сразу признанного медика своего времени.
Вообще Фрейд именно после того, как узнал о болезни, стал следовать по пути уменьшения зон напряженности. Нельзя сказать, что он усмирил или подавил свои эмоции; он полностью направил их на развитие учения, которому посвятил жизнь, занимаясь отныне только той деятельностью, которую любил и которая приносила ему безмерную радость. Психоанализ стал мерилом его бытия, а болезненно-разрушительное отношение к славе с некоторых пор у него трансформировалось и приобрело позитивные черты. Фрейд, словно успокоился и меньше обращал внимание на раздражители. Нет, он не изменил к ним отношения, до конца дней оставаясь все таким же непримиримым максималистом во всем. Но он изменил свою реакцию: перестал бурно реагировать на поступки других людей, казавшиеся ему необъяснимыми. Так, он даже не расстроился, когда его комитет распался. В принципе, довольно спокойно принял и приход нацистов (и если бы не реальная опасность для дочери, может быть, и не покинул бы Вену). Фрейд научился терять людей. Если смерть Карла Абрахама его потрясла, то, когда умер Шандор Ференци, он просто заметил: «Очень печальная потеря». Он попросту отказывался замечать тех, кто мог его расстроить. Мэтр стал не просто понимать бытие, с некоторых пор он его чувствовал, слышал его поступь, осознавал бесконечность и ограниченность всякого человеческого существа.
В образе мышления Фрейда многие исследователи отмечают в качестве основной особенности «доводить всякое положение до последних и крайних выводов». Те, кто детально изучал жизнь ученого, небезосновательно приписывали ему «максимализм мысли», который оттолкнул от него большую часть учеников и предопределил одиночество мыслителя в конце жизни. По большому счету, этот же «максимализм мысли» и порождал непрестанное беспокойство, болезненную тревогу и направленные внутрь себя негативные эмоции, которые, как считают, способствовали возникновению смертельного недуга. Курение, которому приписывают основную причину болезни, могло стать лишь катализатором, но не причиной – тело «сдает» тот свой орган, который наиболее ослаблен и незащищен иммунным щитом. Кстати, последний акт воли Фрейда – добровольный уход – также исполнен все того же максимализма и непримиримости с паллиативами. Действительно, прорывается нечто сверхъестественное в том факте, что великий исследователь человеческой души жил ровно столько, сколько посчитал необходимым для завершения своего творческого пути. Через 16 лет после обнаружения опухоли восьмидесятитрехлетний ученый попросил своего врача Макса Шура дать ему смертельную дозу морфия и позволить прекратить долгие мучения своего физического тела. Сакральный шифр этого шага выглядит приблизительно так: «Я ухожу, ибо я уже сказал все, что мог. Больше мне добавить нечего». Не стоит строить иллюзий в отношении недописанных трудов – они были лишь механизмом удержания себя в мире живых. Ирвинг Стоун, глубоко проникший в мотивацию этого великого человека и давший миру великолепную иллюстрацию его жизни, очень точно указал на мысль Фрейда в последние годы жизни: «Оглядываясь на прошлое, он понял, что его жизнь завершила полный круг». Все, чего можно было достичь, достигнуто. Цепляться за нее более не было смысла. Но, так или иначе, Зигмунд Фрейд победил свою болезнь, совершив, может быть, не меньший подвиг, чем продвижение в массовое сознание идей своего психоанализа. Он на собственном примере подтвердил генеральный принцип своего учения – миссия, если только она реализована, позволяет человеку преодолеть смертельную болезнь, трагедию любого масштаба.
Мать Тереза Калькуттская. Миссия служения и милосердия: исцеление любовью
В самых убогих людях я полюбила Иисуса, а когда любишь, то не испытываешь страданий или трудностей.
Мать Тереза
Нередко случается, что болезнь настигает человека, выбравшего миссионерское служение, причем на ее первых, самых трудных этапах. Словно вопрошая, а действительно ли он так решителен, в самом ли деле готов пожертвовать всем остальным ради избранной и объявленной миссии? Ибо миссия всегда связана с жертвой, с неким разрывом сознания, с глубоко выстраданным сомнением. И тогда болезнь играет роль психологической преграды, выставленным счетом личности. Тело, сопротивляясь, уточняет выбор разума, и разрешить их конфликт способен только целеустремленный дух. Тогда миссия, дело поглощают человека, усмиряя его мирские страсти, отодвигая на задний план менее важные задачи бытия. Жизнь-миссия превращает его путь в нескончаемую, непрерывную цепь осознанных усилий, в ходе реализации которых человек сосредоточен на внешних результатах – они же конвертируют последнее во внутреннее состояние благости. И хотя здоровье в этом процессе как бы вторично, его всегда хватает на исполнение миссии.
История жизни и исцеления матери Терезы Калькуттской служат тому подтверждением. Единственно верное, выверенное решение дало ей силы преодолеть свою болезнь – ради спасения и воодушевления многих других людей, и чтобы в итоге жить самой. Когда эта выдающаяся женщина испытывала мучительные сомнения в отношении собственной веры, когда она «не ощущала присутствия Бога вообще», это приносило ей жуткие, болезненные, подтачивающие изнутри эмоции и переживания. Исключительная, беспримерная любовь, выказываемая людям каждый день, помогла ей справиться со смертельно опасной болью сомнений. Наверное, если бы любви от нее исходило меньше, то мать Тереза погибла бы молодой. Но праведные действия побеждали паралич самых горьких, мрачных мыслей.
«Где моя вера? Даже глубоко внутри, <…> нет ничего кроме пустоты и тьмы. <…> Если Бог существует – пожалуйста, прости мне. Когда я пытаюсь обратить мои мысли к небесам, возникает такое осознание там пустоты, что эти самые мысли возвращаются, как острые ножи, и ранят мою душу». С такого откровения нелишне начать, потому что столь явное противоречие, столь ужасная двусмысленность должны тем более убедить, что маленькие, позитивные дела каждый день, исполняемые спокойно и искренне, очищают истерзанную тяжелыми мыслями душу, возвращают здоровье и радость бытия. Поэтому журналисты чаще и с большим энтузиазмом приводят другое высказывание самой знаменитой монахини: «Ад – это место, где дурно пахнет и где никто никого не любит». Конечно, ключевое понятие ее жизни: «любит – не любит». Она зареклась любить, несмотря ни на что. Несмотря на сомнения в существовании Бога. И она выполнила обет любви! И исцелялась благодаря ему, утвердив свою персональную концепцию ежедневных «малых дел». Эти акты чистой, жертвенной, выношенной в сердце любви ко всякому страждущему играли роль особой природной медицины, заветного эликсира жизни. Добровольно и великодушно отдавая любовь, мать Тереза получала взамен наполненную, содержательную жизнь. И такой судьбой доказала: любовь, пусть даже в мыслях разъединенная с Богом, остается такой же сильной по уровню своих целительных вибраций и энергетики. Воистину, вера творит чудеса!
Албанка Агнес Гонджа Бояджиу рано проявила себя как высоко мотивированная личность. В 18 лет она вступила в монашеский орден, оставив идею стать журналисткой. Как часто бывает в таких случаях, идее высшей добродетели – служению – предшествует цепь непредвиденных разочарований. Сначала война и принесенные ею разрушения, смерть отца, тяжелые испытания в юном возрасте. И вдруг осознание, что на самом деле является важным и ценным в этом непредсказуемо меняющемся мире. Конечно, любовь! Вслед за пониманием основополагающего принципа бытия следует нестандартное, может быть, шокирующее близких решение уехать на край земли, в далекую Калькутту, чтобы там служить вечной невестой Христа! Даже ее стойкая, рациональная, мудрая мать была обескуражена решением младшей дочери. Но, очевидно, именно такой кардинальный путь был избран во избежание искушения что-то изменить в будущем, эмоциональным желанием не оставить себе даже малейшей возможности отступления. Агнес жгла мосты, чтобы окончательно и бесповоротно удалиться от мирской суеты, в том числе от семьи, чтобы не искушать себя и не уподобиться многим, делающим светскую карьеру. Девушка была непреклонна в своем решении, хотя интуиция подсказывала ей, что она больше не увидит мать и свою семью.
Ознакомительная версия.
