Ознакомительная версия.
Зато более явными симптомами могут быть изменения психического состояния писателя. Напомним, что свой «нобелевский» роман («Сто лет одиночества») Маркес написал в 40 лет, а премией был отмечен в 55 лет. Есть основания полагать, что именно с этого времени начинается внутренняя эпопея «складывания собственного образа». Маркес получил весомое подтверждение, что он не просто хороший писатель, но эпохальный мастер. И он должен писать, работать дальше, потому что разве уже сказано все? Как отменный аналитик и превосходный знаток психологии, Маркес отлично осознавал: инерция деятельности возможна, но губительна, и действовать она будет разрушительно. Тем более он лучше Нобелевского комитета знает о несовершенстве своей «программной» книги. Когда ему было 40 лет, на вопрос друга об этой книге он ответил: «Сам пока не знаю, что получилось: роман или килограмм макулатуры». Конечно, в его словах присутствовала известная доля лукавства – каждый автор знает истинную цену своей работы. А Маркес – упорный и добросовестный труженик. Но все же… Речь, в конце концов, не об оценке романа, а о его восприятии писателем в разные годы своей жизни. Нет сомнения, что за 15 лет он превратился в мастера, но беспокойство его, очевидно, росло совсем по-другому поводу. Маркес не мог не знать (и не мог не чувствовать), что четыре последующих романа оказались слабее «нобелевского», второго по счету в его жизни. Что бы там ни твердили биографы «о бешенном успехе» книги «Любовь во время чумы» (изданной через 20 лет после «нобелевской»), сам Маркес прекрасно осознавал: ему необходимо было что-то менять, но что именно, сам он не понимал. Не мог прийти к пониманию, то есть узреть, где возможна корректировка своего пути. «Люди, знавшие Маркеса большую часть его жизни, отметят, что после Нобелевской премии он стал более осторожен», – указывает в биографической книге о писателе Джеральд Мартин. Но эта осторожность – не что иное, как результат внутренних тектонических сдвигов, непонимания, куда и как двигаться. Слава, этот «постоянно включенный свет», изнуряла его, точила изнутри, но совсем не так, как, скажем, Бориса Пастернака, травимого, испытывавшего горечь от славы и умершего от рака легких, вызванного, в том числе, разрывом социальных связей, утратой чувства физической безопасности и выросшей вследствие этого смертельной тревогой. Душевное самоистязание Маркеса иное, но вызвано похожими мыслями – сомнениями в соответствии созданному образу, чувством вины за невозможность написания произведения уровня «Ста лет одиночества». Может быть, в этот период у него были даже приступы отчаяния и неадекватной усталости. Это сложно утверждать. Однако конфликт с собой не позволял ему, также как и Пастернаку, «дышать полной грудью».
«Теперь моя основная задача – быть самим собой. Вот это действительно трудно», – заметил Маркес через некоторое время после обрушившейся на него всемирной славы. Он все больше стал втягиваться в политику, полагая, что улучшение мира с ее помощью принесет ему облегчение. Он искренне жаждал перехода на новый уровень и непрестанно искал для себя выход на подходящую орбиту.
Кроме прочего, с возрастом у писателя стал усиливаться страх смерти, отсюда и его откровение: «у меня никогда не было времени на то, чтобы задуматься об этом. И вдруг – бах! – черт, никуда ж от этого не деться». Конечно, в первой части цитаты не обошлось без закономерного, традиционного лукавства. Но сущая правда сквозит в его мысли о возможности избавления от страха смерти благодаря настойчивой, захватывающей деятельности. Кроме того, еще более важным для Маркеса становилась самореализация, дающая право умереть «лишь физически», оставив потомкам свое наследие, свои книги. Довольно трудно сказать, когда именно наступило время, что он стал, говоря словами его биографа, «до самозабвения увлеченным, опьяненным работой». Но очень важно, что такое время периодически наступало. Оно сохраняло писателю здоровье долгие годы и позволило выбраться из онкологического капкана.
Какими были шаги Маркеса после получения первого приговора? Первое, что он сделал, сумел осуществить контроль над страхом смерти, путем ревизии своего отношения к этому вопросу, путем принятия неизбежности и неугасимого желания более тонко наслаждаться жизнью в дальнейшем. Трансформацию удивительно точно описал Джеральд Мартин: «Гарсия Маркес всю жизнь испытывал страх перед смертью и, соответственно, боялся заболеть. С тех пор как к нему пришла слава, он внимательно прислушивался к врачам и по их совету старался вести здоровый образ жизни. И вот, несмотря на все принимаемые меры предосторожности, заболел. Причем у него нашли не что-нибудь, а рак легких. Однако он удивил и себя самого, и всех, кто его знал. Он мобилизовал все свое мужество, настоял на том, чтобы ему рассказали все про его болезнь и сообщили, какой может быть исход». Это был важный психологический момент. Фактически – половина победы.
Далее после операции Маркес отказался от отдыха, почти сразу же отправившись представлять свою новую книгу (сборник рассказов, изданный тиражом 500 тысяч экземпляров). Это мероприятие обеспечило ему максимальную социальную вовлеченность. «На севильской выставке Гарсия Маркес затмил всех». За этой фразой биографа подразумевается осознание писателя, что он живет, что он нужен, что жизнь побеждает угрозу забвения. Тень смерти отступила, ретировалось.
А Маркес опять взялся за работу. И деятельность писателя стала несколько иной: кроме работы над книгами, он втягивался в реализацию таких идей, которые можно обозначить как «глобальные». Такая форма деятельности обеспечивала не только активную социальную жизнь, но и решение проблем более высокого порядка. Это то, что было ему необходимо для обретения согласия с собой. Например, в это время он стал членом «Форума мыслителей» ЮНЕСКО, и принимал участие в обсуждении неотложных международных проблем. Несколько позже он встречался с президентом США Клинтоном и первой леди. Подобные маневры убеждали его самого в размахе своей деятельности, и среди прочего символизировали жизнь, масштабировали ее в собственных глазах. Это позволяло строить «грандиозные планы» и писать, уже не заботясь о том, чтобы превзойти «Сто лет одиночества». В одной из своих программных речей, предназначавшейся журналистам, Маркес проговорился, заметив: «Просто быть лучшим – мало; нужно, чтобы тебя считали лучшим». Вот над чем он работал. И этот активный рабочий цикл заслонял весь горизонт, закрывал солнце. Ритм неутомимой деятельности играл, как ни странно, двоякую роль: и позволял спокойно жить и работать, реализовываться в общественной деятельности и литературе, и… игнорировать законы бытия. Философ западного толка сказал бы, что Маркес – прекрасный пример всеобъемлющего успеха, величия достижений и реализации. Восточный мудрец заметил бы, что, как и прежде, Маркес жил в неведении и суете, так и не сумев достичь понимания мироздания. И тот и другой были бы правы.
Когда обнаружилась лимфома, которую часто называют раком иммунной системы, близкие люди говорили о неимоверной усталости писателя, «синдроме истощения организма». Как и прежде, писатель лечился, используя новейшие технологии и достижения традиционной медицины. Биограф говорит: «Надо же, он всю жизнь боялся смерти, но в решающий момент проявил себя несгибаемым борцом». Думаю, дело не совсем в борьбе или совсем не в ней. Бороться с болезнью бессмысленно – это все равно, что бороться с самим собой. Он нашел, для чего жить дальше – вот результат и следствие чудесной креативности Маркеса. Например, когда пятью годами ранее от лимфомы скончалась Жаклин Кеннеди, у нее попросту не было смысла жить – она устала, обесточилась от бессмысленности существования. Жаклин не перенесла рак в 64 года, Маркес преодолел коварный недуг в 72 года. «Как сказал мне писатель, он многие месяцы ничего не делал, но теперь опять просматривает свои наброски к мемуарам». Он взялся писать для журнала автобиографические статьи, создал рубрику «Габо отвечает» на письма читателей, приступил к мемуарной работе под названием «Жить, чтобы рассказывать о жизни». Великолепный пример жизнелюбия! Кстати, уже тогда Маркес держался в стороне от политики – явилось озарение, что это лишнее, действо со слишком малым смыслом. Он нашел нишу той сосредоточенной деятельности, которая дает возможность жить дальше, находясь в соответствии со своей истинной природой. Этим он неизменно и вполне заслуженно приковывал внимание публики. «За три недели только в Латинской Америке было продано около миллиона экземпляров. Ошеломляющая статистика», – не преминул заметить биограф. В самом деле, Маркес, как никто иной, мог бы подтвердить, что реализовавшемуся человеку гораздо легче прощаться с миром.
Нельзя забыть еще один важнейший аспект двух поистине чудесных выздоровлений – забота любящего человека. Его Мерседес неизменно находилась рядом и поддерживала мужа, исполняя этим свою женскую миссию. В самые тревожные моменты жизни именно она вселяла в Маркеса дух надежды, излучала спокойствие и свет подобно ангелу-хранителю.
Ознакомительная версия.
