Можно ли массово воссоздать те условия воспитания, какие имели Бетховен, Моцарт, Гёте, Бэкон, Пушкин для сотен тысяч, миллионов детей? Технически это возможно, но, очевидно, мало эффективно, потому что Пушкин в моцартовских условиях не станет великим поэтом, а Моцарт в пушкинских —великим композитором. Технически можно к десяти годам выявить достаточно полно спектр способностей подростка. Но к этому времени будет упущена стадия формирования увлеченности, стадия формирования ценностных критериев, становления совести, человечности, без которых таланты, даже выдающиеся, могут стать эксплуататорами и душителями чужих дарований, в особенности более крупных. (...)
Именно сознавая, что решающее значение для развития имеют условия воспитания и образования в детско-подростковом периоде, что для реализации гения требуется «спрос», социальный заказ на гениальность именно данного типа, можно, изучая проблему, отчетливо убедиться в роли генетики. Начнем от обратного: примем условно, что никаких наследственных механизмов гениальности не существует. Тогда, поскольку гениальные люди все же существовали и существуют, надо изучать (для последующего воссоздания), что же именно, какая констелляция, комбинация средовых факторов порождала каждую данную, достоверно гениальную личность.
Что бы ни считалось источником, причиной, существом и значением реализованной гениальности, каждая гениальная личность мировой истории и культуры подлежит всестороннему изучению (если только не окажется, что гениальности как таковой вовсе не было, а было какое-то стечение обстоятельств, позволившее той личности, которую считают гениальной, сыграть из ряда вон выходящую роль). Можно смело исключить из рядов гениев тех, кто сыграл очень крупную историческую роль в силу занятого ими места или личной близости к выдающемуся деятелю.
Концентрируя прицельно внимание на факторах гениальности, нужно временно отказаться от параметра «реакционный — прогрессивный», потому что гениальность не исключает реакционности. Нужно временно отказаться от этических критериев, потому что история знает немало злых гениев, оказавшихся на стороне реакции или нанесших большой вред своими попытками навязать истории чрезмерно быстрый ход. (...)
Исторически возникновение мышления, отодвигавшего проблему гениальности на второй—третий план в общественной мысли социалистических стран, вполне понятно. Оно исходило из принципа, что «незаменимых нет». Отпугивала ассоциация: если есть гений, значит есть «гений и толпа». По законам социальной преемственности такая точка зрения получила чрезвычайно широкое распространение, а принцип «от каждого по способности...» утратил свое основополагающее значение, потому что по-настоящему стали развивать только особо престижные способности, например спортивные, музыкальные, шахматные и, пожалуй, математические. Но этого мало.
Вовлечение женщин в производство лишило детей важнейшего источника развития интеллекта и этических эмоций —общения с матерью, так как передача ребенка в ясли, а затем и в детсад, не обеспечивает важнейшее — максимально полное удовлетворение и поощрение любопытства «почемучки», от рождении до 8 лет проделывающего, как теперь установлено, наиболее восприимчивый, наиболее установочный этап своего развития.
Может показаться, что самая постановка проблемы гениальности и антидемократична (гений 1 на 10 млн.), и не актуальна (дело идет и без них). Но оба этих, казалось бы, самоочевидных утверждения совершенно неверны. Теперь специальностей стало более 40 тыс., и, вероятно, для каждой оптимальна своя комбинация дарований, хотя во всех требуется раннее развитие талантов, внутренняя собранность и целеустремленность, специфические ценностные координаты.
Опасения, что индивидуализированное обучение может породить элитаризм, естественны. Но надо ли опасаться того, что в классе среди двадцати школьников отчетливо выделится первый математик, первый физик-экспериментатор, первый литератор, первый поэт, первый художник и искусствовед, первый пианист или скрипач, первый шахматист? При таком положении все одноклассники будут терпимо относиться даже к первому ученику, а профилированные школы утратят свою чрезвычайную заманчивость даже для родителей, помешанных на престижности своих детей.
Именно ранний и повседневный контакт со многими яркими индивидуальностями и развивающимися разнообразными дарованиями уже в детстве и юности будет гасить то стремление к превосходству, престижности, тот инстинкт господства, самоутверждения за чужой счет, который перерождается в страсть к верховенству, власти.
Невозможность изучения нереализовавшихся гениев (их круг не определен, почти каждый из них относится к категории спорных гениев), недостаточная изученность их патографий заставляли нас рассматривать только гениев реализовавшихся. Это неизбежно означает, что среди рассмотренных нами лиц непропорционально велика доля венценосцев и знати в целом, а также имущественно состоятельной прослойки. Не является ли эта «прослойка» в целом более одаренной, не выдвинулась ли она вверх по социальной лестнице именно благодаря своим дарованиям, тем более, что мы подчеркивали наличие даровитых династий?
На этот вопрос уже около полувека назад ответили выдающиеся генетики Мёллер, Холдейн, Хогбен, указав, что в эксплуататорском обществе для подъема важны не дарования, а хищнические наклонности, и что очень большую роль играют также браки с наследниками. (...)
Что же касается якобы повышенного генофонда королевских и императорских родов, то Вудс обнаружил среди европейских династий (три тысячи триста человек!) только один даровитый род — потомство Вильгельма Молчаливого[ 22 ]1. (...)
в) принцип неисчерпаемой наследственной гетерогенности
Из всего сказанного легко вывести заключение, что для оптимизации развития достаточно предоставить детворе и юношеству хорошие, равные, соответствующие возрасту условия, и задача резкого повышения частоты развивающихся гениев, тем более выдающихся талантов, да и талантов вообще, будет решена.
К сожалению, этого совершенно недостаточно. С самого появления многоклеточных организмов с половым размножением естественный отбор в рамках каждого вида был направлен на создание максимальной наследственной гетерогенности. За появлением каждого нового вида животных и растений вплотную следовало появление специфически адаптированных к этому виду микробных (бактериальных, грибковых и вирусных) паразитов, ферменты и антигены которых точно адаптировались к полипептидам и антигенам хозяина.
Но приспособленность паразита к молекулам хозяина неизбежно вызывала среди особей—хозяев отбор на устойчивость к данному паразиту. В значительной мере этот отбор мог вести к исчезновению или замене у хозяина той молекулы, которая необходима паразиту (пример — распространение множества «защитных» эритроцитопатий в малярийных зонах обитания человека).
Этот отбор приводил также к распространению у вида—хозяина такой мутации, которая, минимально изменяя структуру необходимой паразиту молекулы, превращала эту молекулу в антиметаболит, блокирующий паразитарный фермент. Если паразит, вирусный, бактериальный или грибковый, адаптируясь к хозяину, начинал вырабатывать в своей оболочке антиген, мимикрирующий антиген хозяина, то среди популяций хозяина начинали распространяться мутации, меняющие мимикрируемый антиген, что восстанавливало способность мимикрируемых особей к образованию противопаразитарных антител.
Поскольку эпителии и слизистые не могут полностью воспрепятствовать проникновению разнообразнейших микробных паразитов во внутреннюю среду хозяина, одним из важнейших путей противостояния постоянному натиску патогенов является максимализация биохимических различий между особями вида—хозяина, что и приводит к созданию неисчерпаемых по своей сложности и многочисленности систем «сбалансированного полиморфизма» по очень значительной части генов любого вида животных, в том числе и человека[ 23 ]2.
Неисчерпаемая наследственная биохимическая гетерогенность не может не повлечь за собой неисчерпаемую наследственную гетерогенность психическую, тем более, что к наследственному полиморфизму молекулярного уровня присоединяется и иерархически более высокий. Можно догадываться, что разнообразие конституциональных типов (эктоморфы, эндоморфы, мезоморфы и их промежуточные комбинации) порождались отбором на приспособленность к различным «нишам» среды и общества. Становление конституций, как скоррелированных целостностей, шло эволюционным путем подчинения развития ряда органов и функций, какой-либо (иерархически высшей) нервной, эндокринной или обменной системе.
