возможности обратиться к правоохранителям за помощью.
Самая секретная, самая анонимная и приватная из всех криптовалют имеет культовый статус среди поклонников радикального криптоанархизма и, видимо, акул преступного мира. Анонимность Монеро обеспечивается хитрыми алгоритмами Confidential Transactions и так называемыми Ring Signatures.
«Конфиденциальные транзакции» (CT) — это криптографический протокол, шифрующий размер транзакции. Шифрование это особого рода, позволяющее убедиться, что дополнительные монеты не могли быть созданы и существующие не уничтожены внутри транзакции, но без раскрытия точной суммы сделки.
Что касается кольцевых подписей, то этот алгоритм позволяет отправившему монеты участнику скрыть свои адреса от других участников группы. Для создания кольцевой подписи в платформе Monero используется комбинация ключей аккаунта отправителя и открытых ключей на блокчейне, что делает ее как уникальной, так и частной. В этом «клубке» невозможно разобраться и вычислить, чьи ключи из числа членов группы были использованы для создания сложной подписи. Алгоритм Bulletproof представляет собой тип неинтерактивного доказательства, которое исключает двойное использование токенов, проверяя операции без оповещения отправителя, получателя и без трансляции суммы. А еще есть Kovri — хитрый алгоритм, скрывающий IP-адрес участников сети, транслирующих свою заявку на совершение той или иной сделки.
Количество токенов XMR, которые можно «намайнить», в отличие от Биткоина, не ограничено.
Строго говоря, когда говорят о чудесных свойствах и огромном потенциале блокчейна, то это не совсем точно. Великолепные возможности решения стоящих перед людьми проблем создают в основном одноранговые децентрализованные сети peer-to-peer, позволяющие быстро и эффективно достигать консенсуса между большим количеством «пэров», то есть компьютерных нодов. В будущем, вероятно, такие сети смогут находить решения самым головоломным, в том числе и глобальным проблемам. Но уже сегодня-завтра они, например, могут стать основой самой современной международной платежной системы, избавить производителей и потребителей финансовых продуктов от дорогостоящих и замедляющих трансакции посредников — как стриминг позволил музыкантам выходить напрямую на любителей музыки. Но без блокчейна одноранговая сеть ничего этого сделать не сможет. Ни за что и никогда. Так космонавт не может работать в открытом космосе без скафандра. Танкист имеет огромное преимущество перед пехотой на поле боя, но заберите у него танк, и все это преимущество тут же испарится. Самолет не взлетит без двигателя.
Блокчейн придает одноранговой сети смысл, он охраняет ее целостность, «наводит порядок» внутри сети, обеспечивая в ней права собственности, то есть в каком-то смысле играя для нее роль и правоохранительных органов, и адвокатов, и судей. И все это при помощи распределенного леджера — сверхнадежной, фактически вечной, неизменной системы регистрации всех транзакций, которые видны всем участникам без того, чтобы позволить кому-либо из них недобросовестно воспользоваться этой информацией в корыстных целях. Именно блокчейн позволяет сети оставаться одноранговой и децентрализованной и, соответственно, обходиться без координирующего центра.
Понятие peer-to-peer известно как минимум с 1984 года, когда созданием такой компьютерной архитектуры занималась компания IBM. Идея, без сомнения, замечательная, если не сказать гениальная. Но блокчейн придумал Сатоши Накамото (кто бы он или они ни были). И это уже гениальность без всяких оговорок, без всяких «почти». Просто что-то потустороннее. Некоторые даже верят, что за этим феноменальным открытием стоят пришельцы — то ли с далеких планет, где цивилизация достигла более высокого уровня развития, чем земная, то ли из будущего…
А может, просто союз выдающихся умов, объединившихся в своего рода «одноранговую сеть» гениев.
Хотя, конечно, и у блокчейна, и одноранговых сетей есть свои противники и критики. Самый знаменитый из них — один из наиболее авторитетных экономистов планеты, уже цитировавшийся в этой книге Нуриэль Рубини. Он утверждает, что идея блокчейна при всей своей эстетической красоте никогда не сможет оправдать преувеличенных надежд.
У меня всегда вызывала сомнения теория французского философа Жана Бодрийяра о симулякрах и симуляции, при том, что я нахожу ее, без сомнения, весьма эффектной и остроумной. Конечно, думал я, мы воспринимаем реальность сквозь призму наших умственных способностей и обстоятельств, но так уж мы устроены, что ж тут такого? Но куда более точный ответ Бодрийяру дал модный израильский писатель Юваль Ной Харари.
Французский философ утверждал, что главные категории современного общества — лишь симуляция, подмена настоящих вещей и смыслов символами и знаками, моделями, зачастую утратившими всякую связь с реальностью. Как если бы кто-то составил карту страны и потом менял бы произвольно ее границы, рисовал бы на ней новые города, дороги, реки, а население верило бы в выдуманную реальность и исходя из нее выстраивало свою жизнь. Но Харари предположил, что коллективно принимаемые большими массами людей мифы есть как раз способ достижения социального прогресса, без которых мы попросту жили бы еще в пещерах. Примеры таких абстрактных мифов — это и организованные религии, и государства, и межнациональные объединения, такие как ООН или НАТО. Мифы-то абстрактны, но их влияние на реальное поведение людей колоссально, они определяют и жизнь, и смерть, и трудовую деятельность миллионов, объединяющихся ради общей цели. Не важно, что это абстракция, не имеет решающего значения, насколько она связана с кондовой реальностью. Главное, чтобы в эту абстракцию, в этот миф поверили большие человеческие массы. Вера в древнеегипетских богов и божественную сущность фараона построила гигантские, невероятные, величественные пирамиды. Буквальное прочтение христианской веры породило Крестовые походы, миф коммунизма создал могущественную советскую империю, а абстракция либерализма — кампании за права человека. А сколько гениальных произведений искусства сотворено из коллективных верований и мифов — и Нотр-Дам де Пари, и Пьета, и Сикстинская капелла Микеланджело, иконы Рублева, «Страсти по Матфею» Баха и «Реквием» Моцарта. А во второй половине ХХ века жители Европы приняли на веру как бы нарисованную в воображении абстрактную концепцию, карту нового, небывалого межгосударственного образования, сверхдержавы нового типа — Евросоюза, — и в соответствии с той придуманной, мифической «картой» ЕС стал реальностью, одной из главных сил современного мира. «Настоящее различие между нами и шимпанзе, — пишет Харари, — это мифологический клей, который склеивает друг с другом большое число индивидуумов, семей и групп, этот клей и сделал нас властелинами этого мира».
Впрочем, если термин «мифы» кажется вам несущим отрицательную коннотацию, то можно заменить его другим, сугубо научным: интерсубъективные реальности. Смысл от этого не меняется.
Таким интерсубъективным мифом, симулякром, абстракцией — называйте как угодно — являются, разумеется, и деньги. Харари пишет, что они — «единственная система доверия, созданная человечеством, которая способна проложить мосты через любую культурную пропасть; которая не допускает какой бы то ни было дискриминации, будь то различия в религии, поле, расе, возрасте или сексуальной ориентации.
