Единственное, что Фрейду удалось получить у Шарко, – его произведения для перевода на немецкий. Он перевел несколько толстенных книг по гипнозу, овладеть которым так и не сумел.
Возвращение в Вену было тягостным. Рухнули все надежды. Он все же женился, влез в долги, переехал в большую квартиру на Берггассе, 19. Его доклад про истеричек, сделанный по итогам стажировки, вызвал у ученой братии глубочайшую скуку. Продолжать исследования он не мог, врачи не подпускали Фрейда к своим больным. Ему, правда, предложили было управлять невропатологической службой при больничном институте, но он отказался: должность хотя и хорошая, но почти бесплатная.
А Фрейд хотел денег. Выход один – частная практика. Он дает объявления в газеты: «Лечу нервные расстройства разного типа». Оборудует одну из комнат в своей квартире под кабинет. Клиентов пока нет. Но Фрейд уверен, что будут. Он ждет. И вот появились первые. Присланные друзьями-врачами. Как же это утомительно – часами выслушивать их жалобы! Приходят, торчат в кабинете по полдня. И непонятно, что с ними делать.
– Чего мне с ними делать, Марта, а? – недоумевает Фрейд. – У меня и практики нет. Может, учебник почитать?
Учебник – по электротерапии – принес университетский друг. Фрейд тут же втыкает электроды в несчастных пациентов. Результатов – ноль. Пробует по образу и подобию Шарко гипноз. Тоже ничего не получается. Не любит он смотреть людям в глаза – еще с тех самых лицейских пор. Потом изобретает метод концентрации, накладывает руки или палец на лоб больному и начинает давить и спрашивать: что вас беспокоит, что, что? Потом от отчаянья пробует массажи, ванны, отдых, диеты, усиленное питание. Все напрасно. Трогать пациентов руками и мучить вопросами он перестал после 1896 года, когда больная Эмма фон Н. пожаловалась, что Фрейд ей только мешает.
После этих неудач Фрейд одумался и попытался сделать процесс неудачного лечения комфортным хотя бы для себя. «Я не могу, когда меня рассматривают по 8 часов в день, – говорил он вечерами Марте. – И в глаза пациентам тоже смотреть не могу». Решение было найдено: пациента уложить на кушетку и сесть за его головой. Обоснование: чтобы он расслабился и ничто его не стесняло. Другое обоснование: чтобы не видел идиотских гримас доктора в ответ на бред, который он несет. Третье обоснование: чтобы тот чувствовал давящее присутствие врача. И никаких вопросов: пусть говорит, что хочет. Это и есть метод свободных ассоциаций, обнажающий подсознание. Так рождались основные нормы и догмы новой профессии. Фрейд старался подстроить практику и законы психоанализа под себя самого. О многом из этого он рассказывает 15 марта в немецком медицинском журнале, впервые употребив термин «психоанализ».
Денег пока мало, но Фрейд чувствует – дело пошло. Он много работает, пишет книги и статьи, избегает праздности, курит по 20 сигар в день (это помогает ему сосредоточиться). Его кабинет уже иной: диван с креслом у изголовья, журнальные столики с античными статуэтками, картина, изображающая сеанс Шарко, приглушенное освещение. Постепенно Фрейд додумывает и прочие детали, обеспечивающие психоаналитику комфорт. Такую, например: сеанс должен стоить дорого. «Плата за терапию, – говорит Фрейд, – должна существенно сказываться на кармане пациента, иначе терапия идет худо». В доказательство этого он еженедельно принимает одного бесплатного пациента и разводит потом руками: больной совершенно не прогрессирует (почему не прогрессируют – тема отдельная и достойная особых теорий, которые Фрейд излагал в безупречно яркой литературной форме и за которые в 1930 году получил премию Гете по литературе). В общем, за работу Фрейд брал много. Один сеанс стоил 40 крон или 1 фунт 13 шиллингов (столько тогда стоил дорогой костюм).
Постепенно Фрейд открыл и остальные основы ремесла. Например, ограничил время сеанса 45—50 минутами. Многие пациенты были готовы болтать часами, стремились задержаться подольше, но он выгонял их, объясняя, что временной прессинг – именно то, что поможет им поскорее избавиться от недуга. И, наконец, последнее и самое важное, основа основ – принцип невмешательства, отсутствия сочувствие, равнодушия к пациенту. Тоже чтобы стимулировать различные благотворные процессы. Понятно и другое: испытывать сочувствие – утомительно и неразумно, вредно для психического здоровья доктора. Практическая инструкция выглядит так: «Психоаналитик должен подолгу слушать, не выказывать реакции и только время от времени вставлять отдельные реплики. Психоаналитик не должен удовлетворять пациента своими оценками и советами».
Поворот к настоящей славе и большим деньгам произошел 5 марта 1902 года, когда император Франсуа-Жозеф I подписал официальный указ о присвоении Зигмунду Фрейду звания профессора-ассистента. Экзальтированная публика начала века – дамочки, попыхивающие папиросками и грезящие самоубийством, – хлынула к нему рекой. Фрейд работал по 12—14 часов в день и был вынужден призвать на помощь двух молодых сподвижников – Макса Кахане и Рудольфа Райтлера. К ним вскоре присоединились и другие. Через некоторое время Фрейд уже регулярно по средам устраивал у себя дома занятия, получившие название Психологического общества среды, а с 1908 года – Венского психоаналитического общества. Здесь собирался декадентский бомонд, заседания вели не только врачи, но и писатели, музыканты, поэты, издатели. Все разговоры о книгах Фрейда, несмотря на то что расходились они плохо (1000 экземпляров «Трех очерков по теории сексуальности» с трудом разошлись за четыре года), только увеличивали его славу. Чем больше критики говорили о непристойности, порнографии, покушении на мораль, тем дружнее декадентствующее поколение шло к нему на прием.
Показателем настоящей славы было чествование в 1922 году Лондонским университетом пяти великих гениев человечества – Филона, Мемонида, Спинозы, Фрейда и Эйнштейна. Венский дом на Берггассе, 19 наполнялся знаменитостями, запись на приемы Фрейда шла из разных стран, и он был расписан уже, кажется, на много лет вперед. Его приглашают на чтение лекций в США. Сулят $10 тыс.: по утрам – пациенты, днем – лекции. Фрейд подсчитывает свои расходы и отвечает: мало, вернусь уставшим и еще более бедным. Контракт пересматривают в его пользу.
Однако полученные такой ценой деньги и слава омрачаются тяжелой болезнью: в апреле 1923 года его оперируют по поводу рака ротовой полости. Ужасный протез и мучительные боли делают жизнь отца психоаналитиков невыносимой. Он с трудом ест и говорит. К болезни Фрейд относится стоически, много шутит, пишет статьи о Танатосе – боге смерти, выстраивает теорию о влечении человека к смерти. На этом фоне бешеная слава лишь досаждает ему. К примеру, знаменитый голливудский магнат Самюэль Голдвин предлагал Зигмунду Фрейду $100 тыс. только за то, чтобы поставить его имя в титрах фильма о знаменитых любовных историях человечества. Фрейд пишет ему гневное письмо с отказом. Та же участь постигла и немецкую компанию UFA, пожелавшую поставить фильм собственно о психоанализе. В 1928 году на европейские экраны выходит кино «Тайны души», в рекламе которого широко используется имя Фрейда. Фрейд устраивает скандал и требует компенсации.
Приход фашизма еще более омрачает его жизнь. В Берлине публично сжигаются его книги, любимая дочь Анна, пошедшая по его стопам и возглавившая Всемирное психоаналитическое общество, схвачена гестаповцами. Семья Фрейда бежит в Лондон. К тому времени состояние здоровья Фрейда стало безнадежным. И свой конец он определил сам: 23 сентября 1939 года лечащий врач Фрейда по его просьбе ввел ему смертельную дозу морфия.
15 story. Элеонора Черняева. ДЕНЬГИ № 1 (155) от 21.01.1998
Сергей Дягилев. Бессребреник серебряного века
Согласно распространенному мнению, двадцатилетнее существование Русских сезонов Дягилева – сплошной триумф, звездная дорога, вымощенная золотым кирпичом и усыпанная розами. В действительности же «величайший импресарио всех времен» ВСЮ ЖИЗНЬ ИСКАЛ ДЕНЬГИ и балансировал на грани банкротства. ОН НАЧИНАЛ БЕЗ СРЕДСТВ И УМЕР В БЕЗДЕНЕЖЬЕ.
Ровно 100 лет назад Сергей Дягилев метался в поисках средств на организацию Русских исторических концертов в Париже.
Деньги обещали дать владельцы резиновой мануфактуры. За это Дягилев обязался устроить им «чашку чая» у великого князя Владимира Александровича. Нувориши чаю выпили, но денег не дали. Пришлось по грошам занимать у друзей. Возвращать долги Дягилев, как всегда, не спешил. Бенуа слезно просил Бакста: «Добейся, дорогой, чтобы Сережа вернул мне 500 франков... все же он мастер доставать деньги...»
Дело в том, что существовал он не по средствам – его проекты были слишком дорогостоящими. Приходилось морочить голову кредиторам, обещая вернуть долги – а денег на это заведомо не было.
