– Я получил твою телеграмму, – сказал я. – Что она означает?
– Она означает, что тебя хочет видеть крупный нью-йоркский банкир, – был ответ.
– Кто такой? – спросил я. Не мог вообразить, кому и зачем я мог понадобиться.
– Скажу, когда приедешь в Нью-Йорк. Иначе это бессмысленно.
– Говоришь, он хочет видеть меня?
– Хочет.
– А зачем?
– Скажет тебе лично, если дашь ему возможность, – съязвил Лу.
– Ты не можешь написать подробнее?
– Нет.
– Тогда объясни толковее, – настаивал я.
– Не хочу.
– Скажи хотя бы вот что, Лу, я не проезжу впустую?
– Конечно, нет! Тебе очень выгодно приехать.
– Ну, дай мне хоть намек, в чем там дело!
– Нет, – отрезал он. – Это будет нечестно по отношению к нему. К тому же я и не знаю, что он хочет тебе предложить. Но послушай моего совета: приезжай-ка побыстрее.
– А ты уверен, что ему нужен именно я?
– Ты, и никто другой. Лучше приезжай, поверь мне. Телеграфируй мне, на каком поезде ты приедешь, и я тебя встречу на вокзале.
– Отлично, привет! – И я повесил трубку.
Мне не нравилась такая чрезмерная таинственность, но я знал, что Лу всегда хорошо ко мне относился и у него должны были быть серьезные причины для такой скрытности. Мои дела в Чикаго шли не настолько блестяще, чтобы я не мог его покинуть с легким сердцем. Масштаб моих операций был таков, что потребовалось бы полжизни, чтобы вернуться на прежнюю высоту.
Я вернулся в Нью-Йорк, не имея ни малейшего представления о том, что меня ожидает. Во время поездки меня мучил страх, что ничего меня здесь не ожидает и что я напрасно потратил время и деньги на эту поездку. Я не мог и вообразить, что я на пороге самого занятного периода в моей жизни.
Лу встретил меня на вокзале и, не теряя времени, тут же сообщил, что вытащил меня из Чикаго по настоятельному требованию мистера Даниеля Уильямсона из известной биржевой фирмы «Уильямсон и Браун». Мистер Уильямсон объяснил Луцию, что у него есть для меня деловое предложение, которое я не смогу отклонить, потому что оно для меня очень выгодно, и попросил меня разыскать и доставить. При этом сам Лу божился, что не имеет понятия, что за предложение меня ждет. Репутация фирмы гарантировала, что речь идет о чем-то солидном и достойном.
Дан Уильямсон был старшим партнером фирмы, основанной в 1870-х годах его отцом Эгбертом Уильямсоном. Браун вошел в дело уже через много лет после основания фирмы. Отец вел дело твердо и успешно, и Дан унаследовал немалое состояние и занимался почти исключительно делами фирмы. У фирмы был клиент, стоивший сотню других, и это был Элвин Маркуанд, шурин Дана, который мало того что директорствовал в полудюжине банков и трастовых компаний, но еще был президентом великой железнодорожной сети Чесапик-Атлантик. В мире железнодорожных баронов не было более колоритной фигуры, если не считать Джеймса Д. Хилла. Чтобы закончить портрет, добавлю, что Элвин Маркуанд был официальным представителем и персонажем могущественной банковской группы, известной как «банда из Форт-Даусона». Его состояние оценивали, в зависимости от силы воображения и завистливости рассказчика, величиной от пятидесяти до пятисот миллионов долларов. Когда он умер, выяснилось, что истина была почти посередине – двести пятьдесят миллионов долларов, и каждый цент был сделан на Уолл-стрит. Так что это был тот еще клиент.
Лу объяснил мне, что с недавнего времени он работает на фирму «Уильямсон и Браун», которые создали под него новую должность. Он должен был стать чем-то вроде разъездного управляющего. Фирма занималась предоставлением общих посреднических услуг, и Лу убедил мистера Уильямсона открыть несколько отделений, одно в большой гостинице рядом с университетом, а другое – в Чикаго. Тут я сообразил, что, наверное, мне предложат стать чем-то вроде управляющего чикагским отделением, и огорчился, потому что мне такая работа не нравилась. Но я сдержался и не набросился на Лу, решив, что лучше подождать, пока мне действительно не предложат это место, чтобы тогда уж и отказаться.
Лу привез меня в личный кабинет мистера Уильямсона, представил шефу и ретировался с такой поспешностью, как если бы не хотел стать свидетелем чего-то неприятного. Я приготовился выслушать и отказаться.
Мистер Уильямсон оказался очень приятным и обходительным человеком. Это был лощеный джентльмен с весьма отточенными манерами и обаятельной улыбкой. Сразу было видно, что он с легкостью заводит и сохраняет друзей. И это было понятно. Он был богат, а потому и добродушен. У него была уйма денег, и его нельзя было заподозрить в корыстных мотивах. А если прибавить еще образование и светский лоск, то, понятное дело, ему легко было быть не только вежливым, но и дружелюбным и даже доброжелательным.
Он говорил, а я помалкивал. Говорить мне было нечего, да я и предпочитаю дать высказаться другому, а уж потом сам открывать рот. Кто-то мне рассказывал, что покойный Джеймс Стиллмен, президент Национального городского банка, который, кстати говоря, был близким другом Дана Уильямсона, имел обычай молча, с непроницаемым выражением лица, выслушивать любого, кто приходил к нему с деловыми предложениями. Посетитель уже все рассказал, но мистер Стиллмен продолжал молча смотреть на него, как будто ожидая продолжения. Так что тому приходилось говорить еще и еще. Вот так, молча поглядывая на собеседников, Стиллмену нередко удавалось добиться того, что банк получал намного более выгодные предложения, чем первоначально планировал посетитель.
Я-то обычно молчу не для того, чтобы выжать из собеседника более выгодное предложение, но просто чтобы лучше понять обстоятельства дела. Дав человеку полностью выговориться, получаешь возможность сразу принять решение. Это очень экономит время. Можно обойтись без дебатов и длительных обсуждений, которые не дают никакого толка. Предлагаемые мне деловые проекты обычно бывают такого рода, что мне нужно ответить «да» или «нет»: приму я участие в этом или отказываюсь. Но чтобы ответить «да» или «нет», нужно полностью понять обстоятельства дела.
Итак, Дан говорил себе, а я молча слушал. Мне было сказано, что он много наслышан о моих операциях на фондовом рынке и что он сожалеет о том, что я покинул свою стезю и в результате потерпел крах на хлопке. Мне еще не повезло с тем, что он явно наслаждался этими своими рассуждениями. Он, видите ли, считает, что я просто рожден для рынка акций, что здесь я силен как никто и что мне не следует изменять своему призванию.
– Вот именно по этой причине, мистер Ливингстон, – обаятельно улыбаясь, заключил он наконец, – мы хотели бы с вами сотрудничать.
– Сотрудничать в чем? – спросил я.
– Быть вашими брокерами, – ответил он. – Моя фирма хотела бы посредничать в ваших операциях на рынке акций.
– Был бы рад работать через вас, – мне стало скучно от бесполезности моей поездки в Нью-Йорк, – но не могу.
– Почему же? – изумился он.
– У меня нет денег.
– Ну, с этим все в порядке, – он облегченно и дружелюбно улыбнулся. – Это я сейчас устрою. – Он достал из кармана чековую книжку, выписал на мое имя чек на двадцать пять тысяч долларов и протянул мне.
– Зачем это? – спросил я в недоумении.
– Чтобы вы положили на счет в своем банке. Вы будете выписывать чеки от своего имени. А я буду очень вам признателен, если вы будете использовать для своих операций наших брокеров. Меня не интересует, выиграете вы или проиграете. Если эти деньги уйдут, я выпишу вам еще один чек. Так что не стоит уж так осторожничать с этими деньгами. Договорились?
Я знал, что фирма настолько богата и успешна в своем деле, что вряд ли нуждается в привлечении клиентов, не говоря уж о том, чтобы еще и давать им деньги на маржу. И к тому же он был так предупредителен! Вместо того чтобы просто открыть мне кредит у себя, он дает мне настоящие деньги, так что только мы вдвоем знаем, откуда они, и я буду связан только тем, что вести торговлю я должен через его фирму. Да плюс еще обещание в случае чего дать еще денег! За этим должно что-то крыться.
– Что у вас за идея? – спросил я.
– Вся идея только в том, что мы хотим, чтобы в этой конторе появился клиент, известный как крупный и активный торговец. Все знают, как вы умеете крутить большие линии акций при игре на понижение. Мне, кстати, это в вас больше всего нравится. У вас репутация смелого и сильного игрока.
– Я все-таки так и не схватил суть, – сказал я.
– Буду с вами откровенен, мистер Ливингстон. У нас есть два или три очень богатых клиента, которые с большим размахом ведут покупку и продажу акций. Я не хочу, чтобы каждый раз, как мы продаем десять или двадцать тысяч каких-либо акций, их подозревали в том, что они сбрасывают долгосрочные вложения. Если будет известно, что вы торгуете через нас, никто не сможет определить, вы ведете продажу без покрытия или другие наши клиенты продают принадлежащие им акции.
