«Он умер, – писал один из его биографов, – от истомления, печали и бедности 58 лет, в Регенсбурге, в 1630 году». Его многочисленные дети получили наследство: 22 флорина, 2 рубашки, 57 экземпляров «Эфемерид» и 16 экземпляров «Рудольфовских таблиц».
Среди бумаг покойного отца сын Кеплера отыскал рукопись, которую больной астроном писал в редкие минуты отдыха и, увы, гораздо более частые часы недомоганий. Это очень замысловатое по форме сочинение, некий гибрид юмористических мемуаров и астрономических фантазий. Он пишет о межпланетном полете. Однако полет Кеплера – это уже не колесница мифического Фаэтона, кони которого бьют копытами по облакам. Кеплер понимает, что попасть на Луну и жить там можно лишь при условии сходства атмосфер двух небесных тел.
Французский оптик Пена утверждал в 1557 году, что так оно и есть на самом деле. Он писал, что все «пространство, через которое искусно движутся планеты… есть животворный дух, распространенный во всей природе, которым мы дышим и который никак не отличается от воздуха».
– Нет! – категорически возражал Кеплер, – этого не может быть! Атмосфера простирается лишь чуть выше самых высоких гор. Если атмосфера распространяется беспредельно, значит, неизбежно трение небесных тел при движении, а значит – торможение, остановка небесной круговерти. Но остановки нет, значит, между атмосферами Земли и Луны – пустота, а следовательно, полет на Луну, как полет в воздухе, с научной точки зрения невозможен.
Он не хочет изобретать ирреальных кораблей – он попадает на Луну во сне. Предвидения Кеплера, имеющие самое прямое отношение к космонавтике сегодняшнего дня, поразительны. Он пишет: «Первое ощущение от полета человеком переносится с трудом, потому что он искривляется и выворачивается наизнанку, как бы выстреленный из пушки… Поэтому его предварительно нужно усыпить наркотиками и удобно расположить для того, чтобы удар распределился равномерно по всему телу…». Таким образом, Кеплер рекомендует космонавту при перегрузке воспринимать ее в направлении грудь – спина, это одна из аксиом современной космической медицины. Он замечает: «Затем появляются новые трудности: ужасный холод и проблема дыхания». Из века XVII ставит он инженерам века XX задачу: требуется создать нечто, что сегодня в космической документации называется сокращенно СЖО – системой жизнеобеспечения.
Еще в 1619 году Кеплер высказывает мысль о давлении света, которым совершенно правильно пытался объяснить направление кометных хвостов, обращенных от Солнца. И будет справедливо одну из фотонных ракет будущего назвать «Иоганн Кеплер».
Силой своего воображения великий немецкий астроном словно переносит нас в ту самую идеальную для астрономических наблюдений лунную обсерваторию, о создании которой стали говорить, едва появился над Землей первый искусственный спутник. «Хотя в Левании, – так называет Кеплер лунное государство, – видны те же самые неподвижные звезды, что и у нас, тем не менее движения и размеры планет там совершенно иные, и, значит, вся система астрономии должна быть совершенно отлична от нашей. Левания состоит из двух полушарий: одно обращено к Земле, другое – в противоположную сторону. С первого всегда видна Земля, со второго Землю увидеть невозможно… В Левании, как и у нас, происходит смена дней и ночей… Жителям Левании кажется, что она неподвижна, а звезды вращаются вокруг нее, точно так Земля кажется нам неподвижной. Ночь и день вместе равны одному нашему месяцу».
Ну какой же это «сон»?! Это просто беллетризованное изложение основных особенностей природы Луны. Это не фантазия, это – наука. Необычная по форме, удивительная по содержанию рукопись Кеплера в списках расходится по всей Европе. Он ждет отклика коллег: как оценят ее ученые. Никто не обратил на «Сны» никакого внимания. Зато враги Кеплера распустили слух, что все это не фантазии, а правда: он действительно летал на Луну и в этом богопротивном деле помогала ему мать – колдунья. В XVII веке, который чуть было не показался нам «золотым веком» науки, это было тяжкое обвинение. Матери Кеплера грозит костер. Именно за эту, пророческую книгу – костер! И Кеплер несколько лет хлопочет, и сует взятки, и пишет лицемерные письма. Он так и не успел опубликовать свои «Сны»: книга вышла через четыре года после его смерти…
Примерно в те же 30-е годы XVII века в Англии выходит еще одна книга: «Человек на Луне, или Рассказ о путешествии туда». Кстати, вышла она тоже после смерти автора, которым был епископ Френсис Годвин, человек солидный, с прочным положением в обществе, известный автор толстого каталога всех английских епископов. Решительно не понятно, что заставило его вдруг взяться за фантастику. Научное значение книги невелико, хотя там описывается, как ее герой, севильский дворянин Доминик Гонзалес, испытывал состояние невесомости. Да и доставили смельчака Доминика на Луну прирученные им дикие лебеди – прием не оригинальный. Но написано это сочинение увлекательно, можно сказать, с литературным искусством и стало в свое время весьма популярной книжкой, которую даже перевели на французский и голландский языки. Читателей подкупали детали, придающие всему сочинению четкие контуры достоверности. Ну, скажем, Гонзалес отправляется в свое путешествие не просто «когда-то», а в совершенно конкретный четверг 29 июня 1599 года. Или такая фраза, подкупающая своей искренностью: «Было так страшно, что, признаюсь, я наверняка умер бы со страху, если бы не обладал испанской решимостью и мужеством, достойным ее…»
Кажется, что сидит испанец не на жердочке, которую тянут лебеди, а верхом на «Зонде» или «Аполлоне», когда он рассказывает: «Казалось, передо мною медленно вращают большой глобус, на котором в течение двадцати четырех часов перед моим взором последовательно проходят все страны обитаемой нами Земли…»
Высокое положение автора этих приключений не позволяло ему находиться в стороне от всех тревожных, если не сказать пугающих, событий английской истории первой трети XVII века. Глубокий, затянувшийся конфликт короля Якова I Стюарта с парламентом породил смутное время необоснованных арестов, переполненных тюрем, разорительных штрафов и беззаконных налогов. Люди из окружения Годвина эмигрировали в Америку и Нидерланды. И если Кеплер в «Сновидении» рисует известные ему реальности лунного мира, то Годвин стремится к идеальной социально-политической гармонии, по которой он так истосковался. Луна для него райская страна, населенная умными и образованными людьми, не знающими нужды, голода, бесприютности, беспокойства и кровавых столкновений.
Великий писатель Виктор Гюго говорил, что наши мечты лучше могут рассказать о нас, чем наши труды. Я вспомнил эти слова, когда узнал сочинения Иоганна Кеплера и Френсиса Годвина…
Глава 3
Не все дороги ведут в Рим
Первый человек, который представил себе Луну, планеты, звезды как нечто вполне материальное, как некую твердь, подобную земной, должен был, несомненно, продолжить эту аналогию и сказать себе: «Раз возможен мир, похожий на мой мир, значит, возможно, что он населен существами, похожими на меня», – так ведь получается.
Гипотеза о множественности населенных миров обычно связывается с именем Джордано Бруно. Это правильно, но правильно и то, что гипотеза эта не менее конкретно и категорично обсуждалась задолго до его рождения.
Первым о существовании бесконечных миров сказал античный философ Анаксимандр. Затем ученик Пифагора Петрон насчитал 183 одновременно существующих мира. Выдающиеся умы древности Демокрит и Эпикур поддерживают эту гипотезу. Платон против нее, он считает, что «принятие бесконечного числа миров есть мнение подлинно безграничного невежества». Великий философ Аристотель, истины которого столь же велики, как и упорство в отстаивании собственных заблуждений, тоже полагает, что «невозможно быть многим мирам». Анаксагор, напротив, убежден, что Луна обитаема. В античном мире гипотеза о множественности миров – предмет споров, столкновений, как бы мы сказали сейчас – целых научных школ.
Примерно за семнадцать столетий до Бруно античный философ Лукреций утверждал, что «наш видимый мир не является единственным, и мы должны верить, что в пространстве существуют другие земли, другие существа и другие люди». Более того, Лукреций верил в доступность этих миров для нас, землян, и понимал безграничность небесного океана, куда люди направят свои корабли. «…Для полета всегда беспредельно продлится возможность», – писал Лукреций. И до Лукреция древние египтяне населяли Луну и планеты. И после Лукреция древние кельты – предки нынешних англичан – слагали песни о жизни на других мирах.
Если так, то почему именно Джордано Бруно вспоминаем мы, когда речь заходит о возможных братьях по разуму? Не потому ли, что гипотезу о множественности обитаемых миров и гибель Джордано Бруно на костре инквизиторов мы со школьных лет связываем в нашем сознании? Вроде бы за эту гипотезу, пусть даже изложенную в поэтической форме, его и покарали. Это не совсем так.
