Космонавты-лунники настойчиво готовились стартовать на земной спутник, а «машина» их доставки все не выходила из стадии бесконечных доводок. Их окончание в основном тормозила совершенно недостаточная экспериментальная база. Не удавалось создать надежный двигатель носителя. Страдал Кузнецов. Страдало важнейшее королевское дело. Подошли и прошли сроки высадки наших космонавтов на Луну, установленные правительственным постановлением.
И все же в начале третьей декады февраля шестьдесят девятого начались летные испытания Н-1. Пополудни 21 числа — первый полет. Пуск получился штатным, но на семидесятой секунде на борту носителя возник пожар, приведший к взрыву конструкции. Мощное сооружение рухнуло за пределами космодрома. Установить причину взрыва не удалось. Но главный конструктор Мишин был удовлетворен и мизерным итогом. Василий Павлович хорошо помнил, как радовался Королев, когда опытные ЖРД Глушко работали устойчиво по восемь — десять секунд!
После этой аварии головной институт Мозжорина выступил с рекомендацией об обязательном введении огневого контроля двигателей и ступеней до сборки в составе носителя. В сопроводительной записке было высказано несколько верных замечаний: «Лучше авария на стенде, чем в полете»… Юрий Александрович вновь ссылался на известный опыт соперников: «Американцы затратили на разработку „Сатурна-5“ уже более двенадцати миллиардов долларов, а мы на все про все — менее одного!» Экспериментальная база стала нашей «ахиллесовой пятой».
Именно в то время специалистам королевского ОКБ стало известно, что Глушко принялся за разработку новой мощной ракеты — носителя «Энергия» с ЖРД на переохлажденном кислороде и керосине, отказавшись от синтетических компонентов — азотного тетроксида. Это было как раз то, за что упорно боролся Королев. Но осознание правоты Сергея Павловича, к сожалению, пришло к главному двигателисту страны слишком поздно. Очевидная неуверенность и нежелание идти на риск отняли у нашей космической программы не менее трех драгоценных лет и привели к заметному отставанию от конкурентов.
Конец шестидесятых поставил в повестку дня экстренное создание орбитальных станций. Они выдавались в качестве магистрального пути космонавтики. В их разработке соперничали королевское ОКБ и конструкторское бюро Челомея. У Владимира Николаевича уже имелись хорошо сконструированная ракета «Протон» и межконтинентальные баллистические ракеты на токсичных высококипящих компонентах. Следовало отдать им должное — ведь специалисты челомеевского КБ далеко продвинулись в работах по военной орбитальной станции «Алмаз» и вышли на этап экспериментальной отработки элементов конструкции.
Но в работах по «Алмазу» выявился существенный недостаток. Плохо шли дела с разработкой бортовых систем. Корпуса были уже изготовлены, а бортовых систем и оборудования еще не имелось. С этой стороны предпочтительнее выглядело королевское ОКБ. Для орбитальной станции оно могло использовать почти всю бортовую аппаратуру, агрегаты и двигатели с «Союза». Но Мишин колебался. Такая программа почему-то казалась ему не серьезной, слишком мелкой работой.
В отсутствие главного конструктора, с согласия его заместителя Чертока, начальник проектного отдела Феоктистов обратился в начале декабря к оборонному секретарю ЦК партии Устинову с просьбой принять его по вопросу создания орбитальной станции. Вечером 5 декабря Дмитрий Федорович принял Феоктистова.
Константин Петрович хорошо продумал свои предложения:
— Есть возможность, Дмитрий Федорович, в пределах одного года создать работоспособную орбитальную станцию. Технические возможности для этого сегодня, по-моему, имеются.
— Как это мыслится практически, Константин Петрович? — Устинов положил перед собой лист бумаги, приготовился записывать основные мысли ведущего конструктора.
— Базой для ее создания должны послужить работы нашего и челомеевского КБ, — уверенно сказал Феоктистов. — Я предлагаю взять за основу бортовые системы, двигательную установку, солнечные батареи и стыковочный узел нашего «Союза» и цилиндрическую часть корпуса от «Алмаза» Владимира Николаевича. Потребуются минимальные доработки, в частности, по стыковочному узлу и, возможно, по системе регенерации.
Устинов записал на листе три слова: «Союз» плюс «Алмаз» и тут же поручил помощнику Илларионову пригласить на Старую площадь Смирнова, Келдыша и Афанасьева. Помощник перешел к столу с телефонами, а Дмитрий Федорович продолжил важный разговор с проектантом:
— У тебя есть эскизная проработка станции, Константин Петрович? Она согласована с Челомеем?
— Нет, Дмитрий Федорович, ни то, ни другое еще не сделано. Я не уверен, что наш главный конструктор поддержит мою идею.
— Мишина мы уломаем, если с этим предложением согласятся производственники и Академия наук. Но как в общих чертах мыслится доработка стыковочного узла?
— Стыковочный узел должен позволить прямой переход экипажа из корабля на станцию, — с ходу заявил Феоктистов. — Никаких сложных переходов через открытый космос.
— Что ж, по-моему, правильное решение, — поддержал проектанта оборонный секретарь ЦК партии…
Дискуссия продолжалась до позднего вечера. Прибывшие вскоре председатель Военно-промышленной комиссии Смирнов, президент Академии наук Келдыш и ракетный министр Афанасьев тоже в конце концов согласились с идеей Константина Петровича о создании долговременной орбитальной станции.
Помог «Союз». После полета Берегового прошел совсем небольшой накопительный срок, разразившийся в шестьдесят девятом подлинным штурмом околоземного пространства. Пилотируемые старты многоместных кораблей следовали один за другим. И каждый из них, словно в память о Сергее Павловиче, обязательно нес в себе важную изюминку новизны. Всего за год набралось пять таких стартов. Ни в один год до того не происходило столько. Умный «Союз» вполне оправдывал надежды своих творцов.
Все больше испытателей ракетной техники стартовало в космическое пространство. Командиром «Союза-4» стал Владимир Шаталов. Он взлетел на орбиту 14 января. Вслед, через сутки, стартовал «Союз-5», на борту которого было трое — Волынов, Елисеев и Хрунов. Два пилотируемых корабля встречались на орбите, впервые состыковывались, образуя единый комплекс. Елисеев и Хрунов через открытый космос перешли в «Союз-4» и в нем, вместе с Шаталовым, возвратились на Землю. Волынов, после отстыковки от «Союза-4», совершил спуск один.
В октябре — фейерверк стартов. Один за другим, начиная с 11 числа, через сутки уходят на орбиту: «Союз-6» с Шониным и Кубасовым на борту; «Союз-7» — с Филипченко, Волковым и Горбатко; «Союз-8» — с Шаталовым и Елисеевым. В течение трех суток корабли совершали совместный групповой полет. Во время него Валерий Кубасов провел уникальный эксперимент по сварке различных материалов в условиях космоса и невесомости. Это был первый технологический эксперимент на околоземной орбите!
Очередной «Союз-9» с Николаевым и Севастьяновым на борту стартовал 1 июня семидесятого, но летал значительно дольше предыдущих, почти три недели. Дорога к орбитальной станции была открыта. «Союзы» еще продолжали свою космическую вахту, но на подходе был уже новый корабль, «Салют», ставший в дальнейшем основой долговременной орбитальной станции.
Почти полтора года продолжались доработки Н-1. На рассвете 3 июля семидесятого состоялся второй старт. Ракета оторвалась от пусковой площадки, поднялась на сто метров, и тут последовал взрыв одного из боковых двигателей. Система «Корд» отключила двигательную установку первой ступени. Носитель рухнул на пусковую площадку, разворотив стартовый комплекс.
Такой «кучности стрельбы», что выдалась Шаталову и Елисееву, до них не переживал ни один космонавт Центра подготовки: за два с половиной года — три успешных космических старта! На «Союзе-10», как бы дублером Елисеева, взлетел инженер-исследователь Рукавишников. Чтобы заслужить право на полет с профессионалами, Николаю потребовались исключительные человеческие и деловые качества.
Рукавишникова отличали: эмоционально-волевая устойчивость, ясный аналитический ум, прекрасное знание электроники, физическая выносливость, способность мгновенно реагировать на сиюминутное изменение полетной обстановки. Такие изменения в космосе — не редкость. Они предсказуемы.
Незадолго до старта «Союза-10» первенец в семье Рукавишниковых, тоже Николай Николаевич, обратился к отцу с вопросом:
— Папа, а ты смог бы быть космонавтом?
— Наверное, смог бы, — уклончиво ответил отец.
— Ну, тогда стань им! — продолжил диалог сынишка. — Когда я вырасту, то обязательно полечу к звездам, как Юрий Гагарин!
Откуда было знать парнишке, что его отец уже готовится в Звездном к своему первому космическому старту, чтобы в невесомости, на околоземной орбите испытать новейшие физические приборы. Но самое главное, экипажу предстояло испытать системы поиска, сближения и сцепки их корабля с орбитальной станцией «Салют». От этого полета зависело выполнение большой и сложной программы космических исследований. Дружный экипаж успешно справился со сложной задачей.
