От редакции
Американские граждане Петр Вайль и Александр Генис, ныне часто выступающие в нашей периодике, не «возвращенные» имена — они приходят к нам впервые: бывшие рижане, Вайль и Генис состоялись как писатели в эмиграции. Обычно происходит иное: на чужбине более или менее реализуется талант, уже заявивший о себе на родине. Но точно так же, в порядке исключения из этого правила, третья волна произвела и совершенно оригинального, сильного писателя С. Довлатова. В этой книге авторы посетуют на то, что «американская Одесса» (Брайтон-Бич в Нью-Йорке) заждалась своего Бабеля, — что ж, может, и его мы получим в свое время. Говоря же в целом, значение литературы русского зарубежья трудно переоценить. Когда «здесь» оттепельные 60-е совсем запасмурились, их свет поддерживался «там» — и конечно, в самиздате, который, впрочем, неизменно уходил в «тамиздат». Иначе говоря, русская литература метрополии и зарубежья взаимодействовали по принципу сообщающихся сосудов (в одном убыло — в другом прибыло), что только подтверждает уже никем, кажется, не оспариваемый тезис об условности и искусственности демаркационной линии между ними. Наши авторы, всегда стоявшие на этой точке зрения, — убедительное тому свидетельство.
Все эти годы (они уехали в 1977 году) не прерывалась их связь с русской культурой. Они истово работали в ней (с учетом их творческого темперамента, можно сказать и так: неистово работали). Выходили книги, регулярно печатались статьи в периодике, шли передачи на радио «Свобода». Они вели жизнь профессиональных литераторов, отвечая на спрос предложением. А предложить им есть что. Умные, думающие историки социально-психологического феномена «Россия», острые наблюдатели советских нравов, они дали выразительный портрет времени в книгах «Потерянный рай. Эмиграция: попытка автопортрета» (1983) и «60-е. Мир советского человека» (1988); проницательные, с глубоким вниманием к новому литературные критики, они отразили существенные моменты современного литературного процесса в «Современной русской прозе» (1982). Основательный культурный багаж, эрудиция и вера в живое, незатухающее Слово внушили им дерзновенную мысль написать «антиучебник» русской литературы — в соответствии с программой нашей средней школы. В «Родной речи» (1990) — хрестоматийные имена и произведения, однако музейного глянца тут нет в помине: авторы предлагают современное прочтение классики, вслушиваются в ее сегодняшнее звучание: что она значит для нас? Конкретно: для каждого из нас. Заинтересованно прочитанная классика обнаруживает мало сказать касательство к нашим делам: она в них прямо участвует. «Заботы «Родной речи», — пишет А. Синявский в предисловии с характерным названием «Веселое ремесло», — экологического свойства и направлены на спасение книги, на оздоровление самой природы чтения». Задорно, заразительно пишут П. Вайль и А. Генис — нигде не щеголяя эрудицией («неназойливая, необременительная ученость», по слову Синявского); у них раскованная, бесшорная мысль, они интеллектуально свободны. У них точное и яркое, художественное слово, они отлично слышат речь круга, среды, улицы, города — нашу сегодняшнюю речь. Неразрывность их связи с Россией обещает, что они всегда поймут ее язык.
Надо сказать о жанре, в котором они пишут, — об эссе. Чтобы разговор набрал необходимую концептуальность, приведем дефиницию этого жанра в одном из наших последних энциклопедических справочников: «Эссе (…) — прозаическое сочинение небольшого объема и свободной композиции, выражающее индивидуальные впечатления и соображения по конкретному поводу или вопросу и заведомо не претендующее на определяющую трактовку предмета. Как правило, эссе предполагает новое, субъективно окрашенное слово о чем-либо …» (ЛЭС). Доводится слышать (о том говорится и в цитируемой статье), что для русской и советской литературы жанр эссе нехарактерен — в лучшем случае находят черты эссеистического стиля у Герцена, Достоевского, Олеши или Пастернака. Однако эта меланхолическая констатация не отвечает на вопрос, почему у нас никак не привьется столь благодарный жанр, буквально обреченный иметь друга-читателя — или недруга, если хотите, — то есть жанр, у которого не может быть равнодушного читателя. Ответ между тем нелицеприятно прост. Жанр требует «личности», для него характерна установка на единственный и неповторимый «голос». Это сольный жанр, и во времена, когда гудит слиянный хор, на него нет спроса. В наших, русских условиях действовало еще и то остерегающее обстоятельство, что литературе вменялось быть сугубо серьезной, «поднимая вопросы» (эта такелажная задача лежит на ней, как каинова печать). Но эссе совершенно не обязано быть (или выглядеть) легкомысленным, смешить: ему предписано быть остроумным в том смысле, который сейчас забывается, — «изобретательность, тонкость, острота ума». Как бывают остроумными теории, вовсе не располагающие к улыбке, — например, о происхождении человека от обезьяны.
Вайль и Генис — записные эссеисты, они сами и жанр счастливо нашли друг друга… Читая их, к ним располагаешься, потому что за каждое свое слово они отвечают — они не вторят хору, и с ними хочется спорить или соглашаться.
Пожалуй, удачнее всего эссе пришлось для «Американы». Ведь этимологически эссе обозначает «проба», «попытка», а что как не попытку или пробу новой жизни представляет нам эта книга? В «Потерянном рае» авторы характерно оговорились: «Мы не приобрели вместе с американским паспортом американскую ментальность. Мы просто стали другими — эмигрантами». С присущей им жизнелюбивой пытливостью П. Вайль и А. Генис постигают далеко не умозрительную для себя науку эмиграции, со-жительства с чужим. Герои (авторы) книги никогда не станут американцами (о чем они не сожалеют): оставаясь русскими, они ищут общий язык с Америкой. Тем же, в частности, озабочены и мы здесь, отчего элементарная полезность этой книги не вызывает сомнений. В отличие от наспех составившихся восторженно-пугливых туристических впечатлений и, за редкими исключениями, аптекарски взвешенных «хорошо» и «плохо» командированных профессионалов, мир «Американы» — для авторов — это вынужденно принятая данность (их «не спрашивали»), и решают они нешуточную, робинзоновскую задачу выживания, сохранения себя. Насколько это удастся — судить читателю, а чем это дается — про то авторы одни знают.
Летом 1990 года П. Вайль и А. Генис приезжали на родину — с творческим отчетом, говорили они. «Американа» — их первая книга, выходящая здесь, а не на Западе.
