Это в достаточной степени типичная картина распространения книг в то время. Вот, например, результаты росписи данных о продаже Соборного уложения, которые приводит в своей книге С.П. Луппов: из 1173 экземпляров книги (цена 1 руб.) более 45 % купили не москвичи, а жители почти 100 населенных пунктов, а также монастырей. На первом месте по количеству приобретенных экземпляров стоит Новгород (45 книг), на втором – Рязань (44), на третьем – Смоленск (31 экз.). Далее идут: Ярославль, Кашира, Суздаль, Кострома, Галич, Коломна, Вологда, Казань и т. д.
Наиболее объективную картину распространения книги по стране в середине века, очевидно, можно составить на основе обобщения достаточно обширного материала о покупках разных типов изданий. Для этого можно использовать указатель в уже упомянутой книге С.П. Луппова[65] и наш анализ росписей продаж 5667 экземпляров шести изданий Учебной псалтыри 1645–1649 гг. Вот перечень 10 городов, жители которых сделали самое большое число покупок всех 17 учтенных в указателе С.П. Луппова изданий: Новгород – 47 покупок, Вологда – 46, Ярославль – 45, Кострома – 42, Рязань – 36, Вятка – 32, Нижний Новгород – 29, Казань – 26, Галич и Смоленск – по 24 покупки.
1631 экземпляр (около 23 % тиража) вышеупомянутых изданий Учебной псалтыри в самое ближайшее после выхода книги время купили жители 67 городов, сел и монастырей буквально всей России. И тем не менее основными адресами аккумуляции печатных книжных богатств в первой половине XVII в. традиционно оставались те самые регионы, которые были названы в таблице 2 (с. 64–65): костромичи приобрели 185 Учебных псалтырей (32 покупки), новгородцы – 122 (9 покупок), жители Вологды – 71 книгу (15 покупок).
Неопровержимым доказательством того, что в первой половине XVII в. московская печатная продукция действительно попадала фактически во все населенные места России, являются записи на сохранившихся экземплярах московских изданий.
Обработка 25 изданных каталогов различных собраний ранней кириллической печати[66] позволила сделать следующие наблюдения. На каждых 100 экземплярах ранних кириллических изданий в записях XVII (!) в. в среднем сохранились упоминания о бытовании этих книг в 53 населенных пунктах, церквях и монастырях. Например, на 528 экземплярах старопечатных книг, описанных в каталоге собрания Научной библиотеки МГУ[67], обнаружено 637 вкладных, владельческих, дарственных, запродажных и иных записей XVII в. Они зафиксировали бытование печатной московской книги в 140 населенных пунктах и 63 монастырях России – от знаменитой церкви в с. Янидор Чердынского уезда, Перми и Соликамска до Львова и Астрахани. Таким образом, как и говорилось в послесловиях многих изданий, книга рассеивалась действительно «по всей… великой Русии… аки благое семя в доброплодные земли…».
Мы уже говорили о важном консолидирующем значении московских изданий, как общекультурном, так и политическом. Поэтому упомянем еще одну проблему, важную для оценки исторического значения ранней московской печати, о которой необходимо напомнить в данном контексте, – это ее международная роль. Речь прежде всего идет о славянских странах Балканского полуострова, находившихся в XVII в. под властью Османской империи, в которых национальная культура и национальные языки сурово преследовались, книгопечатание на них было абсолютно исключено. В этих условиях московские издания и в XVII, и в последующие века, вплоть до времени блестящего болгарского возрождения XIX в., были важнейшим и незаменимым инструментом сохранения общеславянских и национальных народных традиций этих стран. Упомянутой проблеме посвящена значительная литература, к которой и может обратиться читатель[68]. Значение же московского книгопечатания для украинских и белорусских земель в первой половине XVII в. достаточно очевидно.
Хотя выше кратко и упоминалось политическое значение многочисленных вседневных литургических текстов, существование ряда служб «на потребу» именно государственных учреждений, но значение книгопечатания для жизни государства было много шире. Недаром новая династия Романовых, пришедшая к власти в сложнейшее время в разоренной и неспокойной Руси, вынужденная задабривать поддержавшие ее силы и идти на компромисс с бывшими противниками, тем не менее одним из первых своих дел избрала восстановление книгопечатания. Еще до венчания Михаила Романова на царство, 5 января 1613 г., «начато быть боговдохновенное и трудолюбное дело новая штанба – сии речь печатных книг дело», – писал в своем так называемом Нижегородском памятнике мастер-печатник Н.Ф. Фофанов. Царь «для печатного дела» «дом превелик устроити повеле» и, несмотря на пустую казну «делателей», «преизобилно своими царскими уроки навсегда удовляя»[69].
Именно при Михаиле Романове окончательно складывается структура московского печатного издания, каждый экземпляр которого, независимо от содержания книги, включает специально написанное послесловие (а позднее – и предисловие), которое является почти государственным документом, построенным по законам дипломатики и рассчитанным на каждого читателя «любого чина и звания». Вот как говорится об адресате, на которого рассчитаны все эти сотни тысяч сопровождающих издания текстов: «…всякому роду, возрасту и сану: царем и князем, начальникам и начальствуемым, воином и простым, богатым и убогим, инокам и мирским, мужем и женам, юным и престаревшим, безчисленно всем». Именно поэтому царь и повелевает: «Типографским художеством, печатным тиснением издати ю (книгу. – И.П.) во общую пользу».
В каждом экземпляре московского издания послесловие прежде всего славило царя, создавая идеальный образ самодержавного правителя «Богом избранной» страны и ее столицы – града Москвы, «третьего Рима» христианской цивилизации.
Впервые в истории России эти тексты не только были написаны для массового читателя, но действительно стали государственной публицистикой. Высокий панегирический стиль, граничащий, с одной стороны, с литургикой, а с другой – с гиперболическими образами народного эпоса, создавался талантливыми, традиционно анонимными авторами, которые в XVII в. несомненно были сотрудниками Печатного двора. Для восхваления царствующего государя использовались самые различные доводы и ассоциации – от угроз «казнением» до умиления милосердием владыки земного и одновременно заместителя Владыки Небесного, единственного, кто может реально обеспечить всем читающим защиту земную и вечное спасение[70].
Эти идеальные образы царя и Отечества сопровождали или предваряли каждый экземпляр печатной продукции государевой Московской типографии, расходившейся действительно во все концы Великой Руси, к южным и западным славянам, на далекий Афон, в сотни иных мест, где книга продолжала еще долго сохранять свое первоначальное предназначение и функцию.
Послесловия излагали не только собственно «царистскую» идею, но также основные положения всего комплекса актуальных идей государственной идеологии, вплоть до идеальных целей внешней и внутренней политики, непререкаемого единства государства и церкви, верности ортодоксальному православию.
Все вышесказанное позволяет утверждать, что уже во второй четверти XVII в. московская печатная книга в результате очень точного государственного подхода к выбору книг для тиражирования, благодаря значительным для своего времени тиражам, особенно в отношении книг, необходимых для обучения грамоте и вере, благодаря политике цен на печатную продукцию действительно стала важнейшим фактором всей русской жизни. Продуманная политика развоза книг, раздача их в торговые ряды, открытие книготорговой лавки – все эти действия правительства, направленные на «рассеивание книг», «аки семян», в «доброплодную» землю всей страны, окончательно сделали московскую печать общерусским явлением.
Очевидно, что доказательным этот вывод мог стать только в результате впервые проведенного комплексного анализа материалов архива Московского печатного двора в сопоставлении с исследованием его продукции, которая была не только фактом, но и важнейшим и во многом определяющим фактором русской государственной, церковной, семейной и частной жизни, просвещения и консолидации всех слоев русского общества, его религиозного и национального патриотического воспитания, инструментом, создающим и поддерживающим общеславянское единство.
Историческое бытование изданий Московского печатного двора первой половины XVII века[71]
Московский печатный двор – крупнейшая типография XVII в., печатавшая кириллическим шрифтом, – издал за годы от восстановления после пожара (1614) до перехода фактически в руки патриарха Никона (1652) более 350 тысяч экземпляров книг, каждая из которых была и фактом, и фактором культурной, религиозной и политической жизни общества. В том числе были напечатаны шесть типов книг для разных уровней обучения[72]; несколько кругов литургической книги; основные типы книг, необходимых для религиозной полемики; полный комплекс светского и церковного права; несколько важнейших компендиумов календарных чтений, содержащих многие из лучших произведений раннехристианских, византийских, славянских и русских авторов; календарь, содержащий хронологический, исторический, агиографический комментарий, тропари и кондаки основной службы каждого дня, и многие иные издания, на века вошедшие в русскую и славянскую культуру.
