Ознакомительная версия.
Популярность гламурного направления обусловлена не только желанием приобщиться к кругу избранных, перешагнуть барьер недоступности, но и самими сюжетами. Можно смело сказать, что они воспринимаются как современные сказки с архетипическим сюжетом «Золушки», но представляя «красивую жизнь» как обременительную рутину. Как ни парадоксально, но модная литература в этом приближена к фольклору. Поскольку фольклорный дискурс отвечает основным требованиям процесса социализации, выражая социальную и индивидуальную зависимость субъекта от общества и власти, «социальное значение фольклора заключается в большей степени в функции набора средств, позволяющих предвосхищать и контролировать коммуникативные реакции внутри коллектива, а тем самым предоставляющих индивиду и коллективу возможность определиться и сориентироваться в границах своей идеологической территории» (Богданов 2001: 58). Мода, как культурный ритуал, имеет функцию направленной стратегии, определяя рамки дозволенного и желаемого. Фольклор как хранитель традиций задает парадигму повседневности, является транслятором ролевого поведения, идентификации и основы жизненного сценария. Суть сказки – трансформация (из слабого стать сильным, самодостаточным) сходна с юнговским (Юнг 1995: 331–378) процессом индивидуализации – процессом обновления и расширения эго-сознания, истории пути взросления. Фольклор так же имеет воспитательную функцию как целенаправленное формирование системы ценностей для способности к самоуправлению своим поведением (Каган 1997: 175). И особенность личности состоит в самореализации своего поведения, т. е. «в действии согласно ее ценностным ориентациям и в подчинении только тем нормам, которые приобрели для нее ценностное значение» (Каган 1997: 175). Здесь прослеживается сходство с моделью короткой терапии, особенно нейро-лингвистического программирования; универсальность и единство сказочных образов находит соответствие в понятии архетипов. Поэтому новый гламурный роман содержит в своем основании архетипы моды. Например, стерва, у ног которой весь мир; несчастная светская львица, у ног которой тоже целый мир; рыцарь-миллионер и др. Тяга к эталонному и парадигматическому типу поведения обусловлена тем, что любое действие и любой предмет обретают реальность путем повтора, и, не имеющее образца для подражания, лишено смысла. Важным становится определение и пропаганда образов функционально востребованных социумом, а значит, нацеленных на заведомо положительный результат. Эта «результативность» образа – готовый инструмент для достижения цели – и определяет его популярность. К числу одних из первых авторов модных сказок XX века с готовым рецептом успеха можно отнести Поль Маргеритт – автора романа «La Garconne». Сегодня к числу таких гламурных писательниц можно отнести Л. Вайсберберг («Дьявол носит Прада»), и отечественных Оксану Робски, Ксению Собчак, Лену Ленину и др. Они так же работают со своим медийным обазом, тиражируя стратегии поведения.
Кстати, необходимо отметить, что на поприще литературы реализовывают себя именно женщины. Ни для кого не секрет, что гламурные романы, авторство которых принадлежит светским персонажам, часто написаны профессиональными литераторами или копирайтерами, а имя «светского автора» является залогом популярности как произведения, так и псевдоавтора. Карьера писательницы может быть преподнесена покровителем в подарок, как, например, дарили песни, клипы и эфирное время в 90-е годы прошлого века. Таким образом, за счет повышения статуса своей партнерши мужчина повышает свой социальный статус (См.: Петров 1997). Так же это может быть рекламным ходом самого издательства, предлагающего деловое сотрудничество представителям паблисити. Третий фактор, который влияет на популярность писательства как хобби, часто доходного – это стремление стать модным, т. е. производить модный продукт. К тому же процесс писательского творчества достаточно закрытый, что в современных условиях затрудняет определение истинного авторства текста.
Таким образом, можно сделать следующие выводы. Определить субъекта как «модного» можно через качественные характеристики профессиональной деятельности, поскольку в условиях современной культуры реакцией на феномен всеобщего потребления стал феномен созидания. С одной стороны, легкодоступность, с которой можно «купить» модное хобби, определяет характеристику «общедоступности» моды, а с другой стороны, стать обладателем творческой сферы деятельности может человек, который уже стал обладателем некого статуса и материального положения. Так же видимая легкость продвижения представителей паблисити в профессии-хобби делает ее привлекательной среди остальных участников модного процесса.
Творческие профессии можно определить как «социально опасные» с позиции материальной выгоды. Мода в современной культуре реабилитирует авторство как синоним модности (полезности, перспективности, нужности) и именно оно отвечает за популяризацию и распространение данного товара. Поэтому обладание модной сферой деятельности так же становится нормой успешности и показателем социального статуса и ее можно определить как «вторую профессию», которая так же направлена на тиражирование и распространения модных стандартов и объектов посредством готового медийного образа самого автора. Также необходимо отметить, что модные профессии сегодня осуществляют основные функции моды – отбора, распространения и создания модного объекта (вещи, идеи), а также отвечают законам существования моды – массовость, доступность, демонстративность.
1. Андреева Р. П. Энциклопедия моды. – СПб.: Литера, 1997.
2. Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости // Избранные эссе. – М.: Медиум, 1996.
3. Берн Ш. Гендерная психология. – М.: Олма-пресс, 2001.
4. Богданов К. Фольклорная действительность: перспективы изучения // Повседневность и мифология – СПб.: Искусство, 2001.
5. Богданов К. Фольклорная действительность: перспективы изучения // Повседневность и мифология – СПб.: Искусство, 2001.
6. Бранский В. П., Пожарский С. Д. Социальная синергетика и акмеология. – СПб.: Политехника, 2002.
7. Демшина А. Ю. Мода: реабилитация эстетики или продвижение образов // Мода в контексте культуры. Материалы 2 научно практической конференции. – СПб.: СПбГУКиС, 2007.
8. Каган М. С. Философская теория ценности – СПб.: Петрополис, 1997.
9. Килошенко М. Психология моды. – СПб.: Речь, 2001.
10. Коэн С. Средства массовой коммуникации, моральная паника и девиантность // Средства массовой коммуникации и социальные проблемы. – Казанский Университет, 2000.
11. Леви-Стросс К. Структурная антропология. – М.: Эксмо-Пресс, 1983.
12. Петров В. М. Параметры женской привлекательности // Искусство в контексте информационной культуры. Проблемы информативной культуры. Вып. 4. – М.: Смысл, 1997.
13. Юнг К. К феноменологии духа в сказке // Культурология XX век. Антология. – М.: Юрист, 1995.
Ю. Б. Балашова. Концепт переходности и поэтика периодического издания (литературный альманах)
Изучение переходных явлений культуры – одно из перспективных направлений современного гуманитарного знания. Достаточно пристальное внимание уделяет исследованию переходных процессов фольклористика, филология, искусствоведение; культурология рассматривает переходность в более широком контексте, выводящим к сфере маргинальности. Теорию переходности в плоскости обрядовой культуры разработал ещё в 1908 г. Арнольд ван Геннеп. К обрядам перехода ван Геннеп относил широкий круг разнородных явлений: это и обряды, связанные с пересечением пространственных границ, обряды жизненного цикла, календарные обряды. В структурном описании самого обряда перехода антрополог выделял центральную стадию – лиминальность («пороговость», промежуток), характеризующуюся утратой прежнего статуса с целью приобретения более значимой социальной роли.
Концепт переходности дополняется и уточняется в более поздних работах, которые относятся к разряду классических. Так, формируя свою концепцию карнавала, М. М. Бахтин отмечал, что именно в переходные эпохи обостряется потребность в празднике (Бахтин 1990). Если обобщить представления Ю. М. Лотмана о случайных факторах в истории культуры (Лотман 1992), Д. С. Лихачёва о первичных и вторичных стилях (Лихачёв 2001), Й. Хёйзенги о смешении стилей в переходные (кризисные) эпохи (Хёйзенга 1992), то следует сделать вывод о том, что в переходные культурные эпохи на первый план выдвигаются те явления, которые отличались маргинальностью, «вторичностью», меньшей зависимостью от чисто идеологического фактора. Аналогична точка зрения классиков формальной школы литературоведения Ю. Н. Тынянова и В. Б. Шкловского на логику литературной эволюции. В работах современного авторитетного культуролога Н. А. Хренова выделяются те черты переходных процессов, которые можно назвать типичными: переходным эпохам свойственна подражательность (Хренов 2005: 75–78), а сам переход – это резкий разрыв, скачок, мутация (Хренов 2002: 18).
Ознакомительная версия.
