городской реальности. Тем не менее поэзия и ритмическая проза Белого постоянно использовали пронзительные звуки и темпы городской жизни, о чем свидетельствуют такие произведения, как его знаменитый роман «Петербург» [68]. С помощью поэзии, вдохновленной городом, Белый и его коллеги – символисты привнесли в русскую поэзию целый набор формальных новшеств, в первую очередь тонические размеры, такие как дольник (стихи с переменным числом слогов между иктами) и свободный стих, – в русском контексте это означало отказ от классической силлаботонической поэзии (которая состоит из строк с регулярным чередованием ударных и безударных слогов) [69]. Дольник и свободный стих можно найти, например, в творчестве Блока, стихи которого, часто погруженные в современную городскую жизнь, повлияли на русскую футуристическую поэзию в ее динамическом аспекте и в ее стремлении порвать с традицией. Многие футуристические произведения были лишены не только привычных стихотворных размеров, но также и синтаксиса, и смысла – так авангардисты пытались найти наилучшие формы для «ускоренной» выразительности [70].
Многие русские поэты-футуристы опирались на творческое исследование современного города символистами [71]. При этом ни символисты, ни представители авангардных течений, в том числе футуристы, не воспевали урбанизм с безусловностью итальянского футуризма, но тем не менее они использовали темы и приемы, вдохновленные темпом оживленных улиц города. Слова, подчеркивали русские футуристы, могут выразить стремительный темп урбанистического мира. «Развилась в России нервная жизнь городов, требует слов быстрых, экономных, отрывистых», – отмечал Маяковский в 1914 году [Маяковский 1955,1: 324] [72]. В стихах Маяковского, Шершеневича, Елены Гуро, Константина Большакова и других поэтов-авангардистов преобладал энергичный дух урбанизма, поскольку футуристы стремились воспроизвести скорость города с помощью ритмов, образов и нетрадиционных форм своих стихов.
Писательница и художница Елена Гуро, ключевая переходная фигура между символизмом и футуризмом, разделяла настороженное отношение символистов к городу, изображая городскую жизнь в чрезвычайно импрессионистической поэзии и прозе, однако именно эти опыты стали предвестниками формального принятия русскими футуристами современного динамизма. Гуро была согласна с Белым, что характерный для городской жизни тип движения обезличивает и подавляет человека, – тем не менее среди шумных, многолюдных проспектов она различала и непрерывный поток творческих возможностей для современного поэта [73]. Разрозненные образы и дезориентирующий темп урбанистического мира соответствовали импрессионистскому стилю Гуро, который позволил ей исследовать городскую жизнь посредством чрезвычайно субъективных описаний случайных деталей и неповторимых, мимолетных уличных происшествий. В практически бессюжетном прозаическом произведении «Перед весной», напечатанном в ее сборнике урбанистической поэзии и прозы «Шарманка», Гуро ярко передает непрерывное движение городской среды: «Улицы изгибаются по городу без конца и начала. Окна. Капли. Подоконники. Кошки, голуби. [Город] Развертывается впереди, замыкается, открывается» [Гуро 1909: 10]. Уводя на второй план любое повествование как таковое, разрозненные впечатления от оживленного города здесь сливаются воедино.
В известном стихотворении Гуро «Город» (1910) множество внезапных действий, звуков и эмоций составляют жалобную оду жестокой городской среде, ее суматохе и современному поэту, который должен понять город и его резкий темп:
Пахнет кровью и позором с бойни.
Собака бесхвостая прижала осмеянный зад к столбу.
Тюрьмы правильны и спокойны.
Шляпки дамские с цветами в кружевном дымку.
Взоры со струпьями, взоры безнадежные
Умоляют камни, умоляют палача…
Сутолка, трамваи, автомобили
Не дают заглянуть в плачущие глаза.
…………………………………………………..
Красота, красота в вечном трепетании,
Творится любовью и творит из мечты.
Передает в каждом дыхании
Образ поруганной высоты [74].
[Сажин 1999: 259–260]
Хотя «сутолока, трамваи, автомобили» отвлекают внимание от страданий, которые в городе встречаются повсеместно, Гуро видит красоту, возникающую из «вечного трепетания», давая новую эстетическую оценку непрерывному движению, присущему только городской среде. Говоря в другом месте «Города», что поэт должен войти в «мир мясников и автоматов», чтобы ощутить неуловимую красоту городской жизни, Гуро подчеркивает, что «поруганная высота» – то, что она считала подавленной, скрытой духовностью, – все же существует среди всей этой сутолоки улиц. Это стихотворение Гуро, оказавшее влияние на позднейший русский футуризм, представляет неоднозначный, но решительно метафизический взгляд на стремительный темп города, который продолжит развиваться в творчестве кубофутуристов и других авторов [75].
Для многих русских поэтов-авангардистов город был вихрем сутолоки, скорости и резких преобразований. Константин Большаков, участник «Мезонина поэзии», исследовал городской динамизм с тревожной, апокалиптической точки зрения, предполагавшей, что быстрый темп современной жизни таил в себе потенциал для светлого, утопического будущего. Вторая книга Большакова, «Le Futur» (1913), включала в себя только одноименную поэму – полупорнографическую историю, где обнаженная женщина появляется в безымянном городе, заманивая возбужденных мужчин на смерть. Городская среда в этом произведении заряжена эротикой, полна похоти и насилия, но также стремительных преобразований. «Бе Futur» с иллюстрациями Ларионова и Гончаровой в стиле лучизма передает дух и темп современности с помощью выразительного языка и ярких образов; книга делает особый акцент на грядущем переходе от современного города к новой, идеальной реальности.
Большаков предваряет свою жестокую городскую сказку упоминанием о грядущем появлении утопического мира:
Скоро, скоро к счастью иному,
К новым солнцам возлетит наш путь,
И колышет знойную истому,
Умирая, дряхлая земная грудь.
[Большаков 1913]
Возводя стремительный темп современного существования («Скоро, скоро <…> к новым солнцам полетит наш путь») в космическое пространство, Большаков изображает «дряхлую» повседневную жизнь как уступающую место «счастью иному», он представляет апокалиптические видения смерти и разрушения, за которыми без промедления следует рождение счастливого мира, будущей утопии. Современная скорость, полагает Большаков, приближает достижение этого идеального мира. Как и многие другие произведения русского авангарда того периода, «Бе Futur» показывает, что художественное воплощение городского динамизма может дать концептуальную основу, на которой возникнет светлое будущее.
В центральном разделе «Бе Futur» Большаков подчеркивает быстрое развитие современной истории, соединяя вопросы модернизации с человеческими представлениями о времени. В передаче Большакова современная городская жизнь развивается явно ускоренными темпами:
Все пролетает, как быстрая птица,
Как аэроплан над землей,
И станок истории, выстукав страницей страница,
Над землей.
Соединив природу («быструю птицу») и динамизм современности (аэроплан), Большаков характеризует развитие истории как быстрое и механизированное. Этот стремительный исторический процесс представлен в несколько эллиптической манере, где литература – это процесс самосознания: «станок истории» производит «страницей страницу». Как бы не имея времени на условности синтаксиса, Большаков опускает предлог «за» («за страницей страница»). Страницы истории «выстукиваются» с большой скоростью, обещая преображение жизни «над землей», а также в городе,
