Кажется, акценты, действительно, смещаются. И все начинает запутываться. А как углубление этой путаницы, и, в то же время, ключ к будущему прояснению, приведем одно сравнение, которое обнаружилось при чтении Светония. Оказывается, когда Гамлет говорит Полонию о стариках, у которых седые бороды, сморщенные лица, слезящиеся глаза, недостаток ума и слабые ноги, он отправляет читателя не только к Ювеналу. В подтверждение – цитата из «Божественного Клавдия» Светония:
«30. …Лицо и седые волосы были у него красивые, шея толстая. Но когда он ходил, ему изменяли слабые колени <…>. На губах у него выступала пена, из носу текло, язык заплетался, голова тряслась непрестанно. <…> Глупости своей он также не скрывал. <…> Людей удивляла его забывчивость и бездумность».
Светоний сообщает также, что незадолго до смерти Клавдий решил сделать наследником не пасынка Нерона, а своего сына Британика, и составил соответствующее завещание. Из-за этого он и был отравлен Агриппиной.
Все это перекликается и со словами Гамлета и с вышеприведенным отрывком из 10-й сатиры Ювенала. В Комментариях к Светонию сказано, что описание Клавдия он позаимствовал из 5 главы «Отыквления». Действительно, Сенека пишет: Nuntiatur Iovi venisse quendam bonae staturae, bene canum; nescio quid illum minari, assidue enim caput movere; pedem dextrum trahere. (Докладывают Юпитеру, что пришел какой-то верзила, седой совсем; грозится за что-то, видно: все головой трясет; а правую ногу совсем волочит).
Вряд ли такое совпадение означает, что и Светоний и Ювенал пользовались Сенекой как первоисточником. Важно само совпадение. Еще важнее, что Гамлет, говоря с Полонием о стариках, имеет в виду образ императора Клавдия. А когда Полоний откланивается, Гамлет говорит ему вслед: «Эти несносные старые дураки», – тем самым, давая понять, что его инвектива в адрес старика Клавдия относится и к старику Полонию.
Вот теперь, окончательно заблудившись, мы и расстанемся на время и с Клавдием и с Полонием.
X. КРАСНЫЙ ЗВЕРЬ И МАТЬ РОДНАЯ
Король Клавдий при сцене отравления не выдерживает, встает и уходит. Остальные – за ним. Абсолютно необъясним со старых позиций тот факт, что король никак не отреагировал на пантомиму, где уже все было сказано без слов, обрисован весь сюжет, который известен нам от призрака отца Гамлета, и который должен был узнать непосредственный участник и братоубийца Клавдий. Однако это прямое обвинение оставило его совершенно безучастным, зато возмутила сцена с участием племянника короля. Не знаю, как вам, читатель, а мне уже кажется – король Клавдий и не догадывается, что убил своего брата. Потому что не убивал. Он просто увидел в спектакле угрозу своей жизни.
Все уходят вслед за королем. Остаются Гамлет и Горацио. Гамлет декламирует:
2143 Why let the strooken Deere goe weepe,
(Пускай раненый олень/лань идет плакать,
2144 The Hart vngauled play,
(олень-самец неуязвлен резвится),
2145 For some must watch while some must sleepe,
(Один должен наблюдать, в то время как другой – спать,)
2146 Thus runnes the world away.
(таким образом убегая из этого мира.)
Считается, что речь в стишке идет о разоблаченном короле, который убежал «плакать» – что и «подтверждается» далее в пьесе Горацио – Гамлет по пути в спальню матери подслушивает, как король молится. Но так ли все ясно? Исследователи до сих пор ломают голову над двумя оленями, называя одного ланью, другого самцом старше пяти лет, и выводя отсюда указания на королеву и короля. Но тогда остается непонятным, почему олень-самец не уязвлен, да еще играет, когда король как раз был уязвлен увиденным представлением.
Попробуем зайти с другой стороны.
Deere действительно олень, но это слово также обозначает и охотничий термин красный зверь и цвет – рыжевато-красный. Нам уже встречался один красно-рыжий зверь – Пирр, убийца Приама. Намек вырисовывается.
Что же касается второго оленя, то о нем действительно трудно сказать что-либо вразумительное. Догадка, что Hart без огласовки (Hrt) оказывается равен Horatio, слишком причудлива. Вторая гипотеза – в оригинале 1604 года слово hart везде означает современное heart (сердце), и тогда вторая строка выглядит как «это сердце неуязвлено резвится/играет» – ликует, если хотите сердце того, кто отомстил. Вариант, скорее всего неверный, но выглядит удачным заменителем правды – издалека во всяком случае. Уместно вспомнить и тавтологичную игру слов из недавнего разговора Гамлета с Горацио, в котором Гамлет желает замкнуть Горацио в сердцевине своего сердца, в сердце его сердца: In my harts core, I in my hart of hart – почему бы не перевести этот четырехкратный повтор как «в моем оленьем сердце, в моем сердце оленя»? Правила не могут запретить нам сделать это…
Гамлет заканчивает:
2147-50 Would not this sir & a forrest of feathers, if the rest of my fortunes turne Turk with me, with prouinciall Roses on my raz'd shooes, get me a fellowship in a cry of players?
(С этим, сир, и с лесом из перьев, – если остатки удачи/арест фортуны обернутся моим тираном – с провинциальными розами на моих стоптанных башмаках, получу я участие в своре актеров?)
«С половиной доли» – говорит Горацио. Не мог польстить принцу?
«Полностью» – поправляет Гамлет.
Неужели возможен арест Гамлета пресловутой Фортуной, или это наша очередная лингвофантазия? А что означают эти провинциальные розы – уж не королевский ли символ имеет в в иду Гамлет?
Нам уже не кажется, что речь идет о владении просто театральной труппой. Тем более, Гамлет тут же добавляет:
2153 For thou doost know oh Damon deere
(Знай, дорогой Дамон)
2154 This Realme dismantled was
(Это царство было украдено)
2155 Of Ioue himselfe, and now raignes heere
(У самого Юпитера, и сейчас здесь царствует)
2156 A very very paiock
(Настоящий pah – выражение брезгливости, jock – крестьянин)
У Лозинского – павлин – но я не знаю, в каком словаре он его отыскал.
«Вы могли бы сказать в рифму» – замечает Горацио, имея в виду очевидное was – ass (осел). И здесь Гамлет опять играет словами:
2158-9 «O good Horatio, Ile take the Ghosts word for a thousand pound».
Конечно же, эту фразу любой, кто верит сюжету Горацио, переведет как «О добрый Горацио, я бы взял слово Призрака за тысячу фунтов». Но с точки зрения прозы-реальности никакого Призрака нет – отчего же он здесь возникает? Неужели вся концепция лопается мыльным пузырем? Так бы и было, если не знать, что Ghost word переводится как несуществующее слово или слово-призрак. Возражение, что в нашем случае фигурирует именно слово Призрака, а не призрачное слово, достаточно неприятно. Однако выход я вижу в следующем: человек, пишущий прозу должен соблюдать некую конспирацию и не говорить обо всем прямо, должен делать вид, что верит «поэтической» версии, а значит и самому Горацио. Подобная игра слов обеспечивает прозопоэтическую «преемственность» и в то же время своим двойным смыслом разделяет реальность и выдумку. Действительно, если разговор шел о неверно подобранном слове, то со стороны Гамлета логично ответить, что другого слова вместо использованного просто нет, его не существует. Ведь «осел» не отражает низкого происхождения нынешнего короля! Однако и этот осел нам еще понадобиться, так что постараемся не забыть его.
XI. ВЕРНЫЕ ДРУЗЬЯ КОРОЛЕВЫ
Итак, отношения Гамлета и Горацио начинают напоминать борьбу, а не отношения принца и его слуги. Однако первая строка гамлетовского стихотворения, в которой принц называет Горацио Дамоном, вроде бы подтверждает их близость. Дамон и Пифиас – герои греческого мифа, воплощение настоящей дружбы. Но здесь Шекспир ссылается не только и не столько на миф-первоисточник. В Комментариях к «Гамлету» А. Смирнов замечает: «Мой милый Дамон... – вероятно, отрывок из несохранившейся баллады или пьесы». Эта пьеса сохранилась.
В 1571 году вышла из печати пьеса Ричарда Эдвардса «The excellent Comedie of two the moste faithfullest Freendes, Damon and Pithias» (Превосходная комедия о двух наиболее преданных друзьях Дамоне и Пифиасе). По некоторым сведениям, это была вторая редакция – первая, не дошедшая до нас, датируется 1568 г. В пьесе Эдвардса дружба Дамона и Пифиаса подверглась тяжелому испытанию. Король Дионисий приговаривает Дамона к смерти. Пытаясь спасти Дамона, Пифиас предлагает королю свою жизнь в обмен на жизнь друга. Король соглашается, Дамона отпускают, Пифиаса забирают. Однако Дамон возвращается и требует обратного обмена. После длительного торга – жизнь за жизнь – пораженный бескорыстием друзей, король принимает соломоново решение. Он не только отпускает обоих, но и просит принять его в их компанию третьим другом. Друзья соглашаются.
Мораль же сей басни, на которую указывает нам Шекспир, содержится в самом конце пьесы, в заключительной The last song (Последней песне). Она начинается словами:
THe strongest garde that Kynges can haue, Are constant friends…
(Лучшая защита, которую могут иметь короли, Это постоянные/верные друзья…)
