Квинтилиан, римский юрист I века из Северной Испании, который был наставником внучатых племянников императора Домициана, написал 12-томный педагогический трактат «Institutio oratorio», который пользовался большой популярностью в эпоху Возрождения. В этом трактате говорится: «Некоторые утверждают, что детей не следует учить читать, покуда им не исполнится семи лет, ибо только начиная с этого возраста они могут извлекать для себя пользу из наставлений и сносить тяготы учения. Однако я считаю более мудрыми тех, кто не советует позволять лениться разуму ребенка. Хрисипп, к примеру, хоть и считает, что до трех лет ребенок должен находиться во власти няньки, утверждает все же, что формирование разума ребенка входит в ее обязанности. Так почему же дитя, способное обучаться нормам морали, не может быть обучено также и грамоте?»[148]
Но вот буквы выучены, и образованием мальчиков начинали заниматься учителя-мужчины (если семья могла себе это позволить), девочек же обучали матери. Хотя в XV столетии в большинстве богатых домов не трудно было создать подходящие условия для обучения, большинство ученых советовали учить мальчиков вдали от дома, в компании других мальчиков; с другой стороны, средневековые моралисты горячо спорили о преимуществах и недостатках образования общественного или частного для девочек. «Не следует девочкам учиться писать и читать, ежели только им не предстоит стать монахинями, поскольку, войдя в возраст, они могут писать и получать любовные послания»[149], предупреждал аристократ Филипп де Новаре, но некоторые его современники не соглашались с ним. «Девочек нужно учить читать, чтобы они научились узнавать истинную веру и могли защитить себя от опасностей, угрожающей их душам», — заявлял Шевалье де Ла Тур Ландри[150]. Девочек из богатых домов часто отсылали в школы учиться читать и писать обычно для того, чтобы подготовить их к монастырю. В аристократических семьях Европы встречались прекрасно образованные женщины.
До середины XV века преподавание в латинской школе Селесты было упрощенным и схематичным, поскольку следовало традициям схоластов. Схоластика — учение, разработанное в XII и XIII веках философами, для которых «мышление — это искусство, действующее по строжайшим правилам»[151], — оказалась весьма действенным методом для примирения канонов веры с человеческим разумом, выразившимся в concordia discordantium, или «гармонии среди разных мнений», которую, в свою очередь можно было использовать в качестве аргумента. Но вскоре, однако, схоластика стала скорее способом сохранения новых идей, чем способом их синтеза. В исламе она помогала укрепить официальные догмы; поскольку исламисты не собирали специальных советов или синодов по этому поводу, concordia discordantium, мнение, устоявшее против всех возражений, стало ортодоксальным[152]. В христианском мире принципы схоластики довольно существенно различались в разных университетах. Раннехристианские философы твердо следовали заветам Аристотеля таким был, например, философ V века Боэций, чей труд «De consolatione philosophiae» (который перевел на английский Альфред Великий) в Средние века пользовался огромной популярностью. Фактически метод схоластов представлял собой не что иное, как обучение студентов рассматривать текст согласно определенным официально принятым критериям, насильственным образом внушенным им. В отношении обучения чтению этот метод требовал от студентов скорее упорства, чем ума. В середине XIII века испанский король Альфонс Мудрый втолковывал: «Учителя должны показывать студентам свою ученость, читая им книги и помогая понять их лучшие качества; когда же те сами начнут читать, нужно продолжать обучение, покуда не будут прочитаны все начатые книги; находясь в здравии, учителя не должны просить других читать вместо них, если делается это не для того, чтобы оказать почесть читающему, а чтобы самому увильнуть от чтения»[153].
В XVI веке метод схоластов был самым распространенным во всех университетах, а также приходских, монастырских и соборных школах Европы. Эти школы предшественницы латинской школы Селесты начали возникать в IV и V веках, когда римская система образования пришла в упадок, и достигли своего расцвета в IX веке, когда Карл Великий приказал всем соборам и церквям создать школы для обучения духовных лиц чтению, письму, пению и счету. В X веке, когда бурное развитие городов привело к необходимости создания центров начального обучения, школы базировались вокруг отдельных талантливых учителей, которые впоследствии и приносили школе широкую известность.
Внешне школы не особенно изменились со времен Карла Великого. Классы помещались в большой комнате. Учитель обычно сидел на специальном возвышении, иногда за столом или на простой скамье (кресла получили распространение в христианской Европе только в XV веке). Мраморная скульптура середины XIV века из гробницы в Болонье изображает учителя, сидящего на скамье и смотрящего на своих учеников, перед ним на столе лежит раскрытая книга. Левой рукой он придерживает страницу, правой же делает некий пояснительный жест, возможно, объясняя ученикам смысл прочитанного абзаца. На большинстве иллюстраций студенты сидят на скамейках, держа разлинованные листы бумаги или восковые таблички, где они делают пометки, или стоят вокруг учителя с раскрытыми книгами. Так, на одной вывеске 1516 года нарисованы два юных ученика, склонившихся над текстом, а справа от них женщина занимается с ребенком помладше, водя пальцем по странице; слева еще один ученик, с виду не более десяти лет от роду, стоит у кафедры и читает, в то время как расположившийся рядом учитель похлопывает его по заду пучком розог. Да, розга, так же как и книга, стала эмблемой учительства на много веков.
В латинской школе Селесты студентов первым делом учили читать и писать, а потом начинали преподавать тривиум курс, состоявший из трех предметов: грамматики, риторики и диалектики. Поскольку далеко не все студенты прибывали в школу уже грамотными, обучение чтению начинали с алфавита или простых молитв вроде «Отче наш», «Богородице дево радуйся» и «Символа веры». После этого начального курса студенты переходили к более сложным книгам, принятым в большей части средневековых школ: «Ars de octo partibus orationis» Доната, «Doctrinale puerorum» монаха-францисканца Александра де Вилледье и «Руководству по риторике» Петра Испанского. Немногие студенты были настолько богаты, чтобы покупать книги[154], и часто дорогие тома были только у учителя. Он переписывал сложные грамматические правила на доску обычно ничего не объясняя, поскольку, согласно педагогике схоластов, понимание не обязательно для познания. Потом студентов заставляли заучивать правила наизусть. Неудивительно, что результаты довольно часто оказывались разочаровывающими[155]. Один из студентов, посещавших латинскую школу в Селесте в 1450-х, Якоб Вимпфелинг (который, как и Ренанус, стал одним из самых известных гуманистов своей эпохи), говорил позже, что никто из обучавшихся по старой системе «не мог ни говорить на латыни, ни написать письмо или стихотворение, ни даже объяснить значение молитв, входящих в мессу»[156]. Несколько факторов делали чтение особенно сложным для новичков. Как мы уже знаем, пунктуация в XV веке все еще была никак не регламентирована, заглавные буквы употреблялись беспорядочно. Использовалось много сокращений, иногда это делали студенты, стремясь успеть за лектором, но часто такова была общая манера письма — возможно, ради экономии бумаги, — так что читатель не только вынужден был читать фонетически, он еще должен был понять, какая аббревиатура что означает. И наконец, не существовало единых правил орфографии, одно и то же слово могло писаться совершенно разными способами[157].
Следуя методам схоластов, студентов учили читать ортодоксальные комментарии примерный эквивалент наших подстрочных примечаний. Оригинальные тексты — принадлежали ли они Отцам Церкви или (гораздо реже) перу язычников Античности нужно было не давать напрямую студентам, а подводить к ним через несколько последовательных этапов. Сначала lectio, грамматический разбор, в процессе которого анализировались синтаксические элементы всех предложений; оттуда переходили к littera или к разбору буквального значения текста. Через littera студенты достигали sensus, значения текста по различным интерпретациям. Процесс заканчивался экзегезой — sententia, в которой обсуждались мнения одобренных комментаторов[158]. Смысл такого чтения был не в том, чтобы постигать значение текста, а в том, чтобы научиться цитировать и сравнивать комментарии признанных авторитетов, и таким образом стать «хорошим человеком». Размышляя об этом, профессор риторики XV века Лоренцо Гвидетти так описывал истинную цель обучения чтению: «Ибо когда хороший учитель берется разъяснить какое-то место, его цель — научить своих учеников говорить красноречиво и жить добродетельно. Непонятная фраза не послужит ни одной из этих целей, но ведь ее можно объяснить, и объяснение принесет мне пользу. Если смысл фразы неочевиден, я не сочту его нерадивым, коль скоро он не сможет объяснить ее. Но если он настаивает на внимании к мелочам, на объяснение которых уходит много времени и усилий, я сочту его просто педантичным»[159].
