Ознакомительная версия.
Итак, возможно утверждение, что маргинальные поля, лишенные профессионально-штампованной оформленности, позволяют восстановить креативно-художественную идентичность мастера, вскрывая наиболее чувственные и глубинные интенции человека.
«Маргинальные территории души, откуда исходит творческий импульс, в то же время располагают в себе источники экзистенционального самоопределения человека. Они питают сознание импульсами бессознательного, формирующими смыслы, и те же импульсы создают творческое напряжение в душе. В связи с этим можно говорить об экзистенциональной концепции художественного творчества, в связи с которой субъектность художника может быть обозначена как маргинальная.
Таким образом, маргинальная эстетика выражает идею эстетического отклонения от имеющегося канона, а маргинальное – это то, что обретается на границе освоенного культурой пространства. И можно предполагать, что именно маргинальный художник достиг в настоящее время подлинной самореализации в своем творчестве» (Старовойтов 2006: 24).
Маргинальное искусство (по мнению автора) является закономерным психо-этно-историко-культурным явлением художественной эволюции в историческом времени.
И если проследить истоки явления, то, вероятно, возможно обратится к Великим географическим открытиям, и даже глубже, к экспансиям Римской империи и Византии.
Ситуации внутри империальных, а впоследствии межконтинентальных миграций создавали совершенно новую модель пространственно-временных ощущений (расширение представляемого пространства в ускоряющемся течении времени).
В рефлексию эмоциональной вовлеченности проникали все новые и новые впечатления и далее обобщения размывающие, а затем и стирающие границы различных явлений видимого мира.
Расширение сознания неминуемо приводило к расширению спектра бессознательных импульсов. Постоянные войны исторического времени этому помогали.
Этнические границы также размывались в ретроспективе исторического времени, создавая открытие маргинальные поля, не «поверхностного слоя коммуникации», а наоборот, глубинных психических процессов. Нуминозное стремление в необходимости постоянной защиты апеллировало к мифопоэтическому мышлению, художественно оформляющему паттерны бессознательного. Архетипы Матери и Воина-героя создавали мутированные персонажи индоевропейской традиции, а затем включения в них мифологем вновь открытых континентов.
Христианская религия Византии, а впоследствии Ислам Османской империи, сформировали новый пласт маргинальных полей, на уровне мистического опыта этих религий.
Универсальный сплав языческого коллективного бессознательного, религиозного сознания средневековья и устойчивой мотивации на прибыль и успех в индустриальном обществе Нового времени, с его урбанистически-технически массовой формой мышления, усиленной появлением транспорта и массовых коммуникаций, действительно породили трансментальный уровень мышления лиминалов, стремящихся уйти от состояния пограничного существования (не только в пространстве, но и в социально-ролевом статусе), но уже не имеющих яснопредставляемой модели подражания этнической сопричастности.
Маргинальные поля культуры XX века расширились также за счет ризомного мышления полифункционального опыта наукознания.
Эволюционирование философской мысли от платонизма, неоплатонизма, учения гностиков к классической философии привело в середине XX века к стремлению структуралистов понять и исследовать внутренне-глубинную структуру явлений.
Обращаясь к ментальным глубинам мировой истории, также происходит закономерное погружение в глубины «младенчества человечества», для которого базовыми концептами освоения мира была мифопоэтика бессознательного, непрерывно порождающая художественные образы зримой защиты – архетипы. Архетипы – микро-образы человеческой ментальности, вбирая в себя элементы взаимодействующих традиций в историческом времени, создают поэтическую макросферу художественных представлений о космосе, выраженных в формуле Уробороса.
В ситуации современного изобразительного искусства обращение к героике Святого Георгия – змееборца-воина-защитника, изображение которого своеобразно своей двойственностью: сакрально-иконографичным содержанием и экспериментально-светской манерой исполнения в искусстве XX—XXI веков.
Сюжет «Чуда Георгия о змие» в пространстве современной России один из наиболее популярных. Огромное количество произведений в различных видах искусств – от графики, живописи, росписей по стеклу, тканых картин до монументальной скульптуры и различных визуальных объектов.
В искусстве сегодняшнего дня не существует точных обозначений стилистики и техники художественных произведений. Смешанная, часто коллажная техника заняла доминирующее место в творчестве мастеров живописи. Также терминология «народная», «академическая», «современная» скорее относится ко вчерашнему дню, нежели к обозначению искусства сегодняшнего дня. Пожалуй, наиболее адекватным времени является термин, пока не получивший научного обоснования, но часто употребляемый в художественной среде – «живое искусство». Этому искусству свойствен плюрализм, уничтожающий рамки между элитарным, массовым и народным, художники которого, наработав свой единственный, неповторимый прием, зачастую обращаются к игре смыслов и форм выражения – искусству ар-брюта, воплощая гончаровское «всёчество» в инверсию окружающих объектов.
Отринув правила академического канона, маргинальный художник довел до совершенства несоответствия: его перспективы не выверены, пространство основывается на комбинациях различных точек зрения: не соблюдаются ни соотношения размеров, ни анатомические пропорции использование контуров, цветовых плоскостей, фактуры полутонов противоречат оптическому восприятию, нереалистические упрощения чередуются с чрезмерно преувеличенными деталями фигуративных ременесценций.
Маргиналы «живого искусства», взяв на вооружение опыт наива, дадаизма, ар-брюта проявляют совершенное безразличие относительно эстетических и культурных норм. Не соблюдаются ни выверенность сюжета, ни привычные техники исполнения, ни наработанные приемы. Используются материалы, которые они видят вокруг себя и которые несут некий отпечаток, намек на присутствующую культуру.
Часть художников включает объекты окружающей среды в континуум своих произведений, и каждый из этих артефактов предметного мира может получить статус эстетического. Все, что видит глаз и чувствует художник, может быть объектом творчества – решающее значение здесь имеет выбор наблюдателя, специфика его восприятия и способ наблюдения.
В работах современных художников вариативность цвета, линии, комбинаторики предметов и состояний непредсказуемы: колорит, привидевшийся сначала таким звучным, может быть темен и сдержан, вспышки яркого цвета очень скупы, а чернота решительно преобладает в картинах, придавая им некоторую суровость, порой даже мрачность. В них не изображено решительно ничего сверхъестественного, небывалого: сюжеты, как правило, почерпнутые из обыденной жизни, заурядно просты; иные детали, фигуры, даже целые эпизоды повторяются в разных вариантах, что могло бы даже навести на мысль об однообразии или недостатке воображения. В некоторых работах нет ни аллегорий, ни символов, ни скрытых намеков, требующих комментария, композиция которых состоит из комбинаций предметов быта, вырванных из их функциональной необходимости и соединенных в нелепых несоответствиях. Другие же произведения сплошь наполнены личностно-субъективной символикой, понятной лишь самому автору, что является предложением к диалогу между художником и зрителем.
Художники «живого искусства» показывают обесцененные ценности вечного мира, размышляя над их необходимостью в жизни людей, они пытаются определить статус человека и предмета в современной культуре. Эпатируя своим искусством, художники стремятся доказать, что каждое их произведение – это огрубленная оболочка мифологемы четко рефлексирующей души. Быть понятным реальным миром – не всегда их удел.
«XX век всем строем стремительно-парадоксального исторического движения вызвал к жизни в искусстве нечто «новое», не представимое ранее – по яркому вызову, по интенсивности, – что сразу же поставило художество в совсем иные ряды его культурной значимости» (Делёз, Гваттари 1998: 208).
«Живому искусству» приходится нелегко в определении значимости художественного статуса произведения. Критерии оценки весьма размыты, а штампованных правил, подобных оценке произведений академических стилей, вообще нет.
Методы осмысления и описания произведений искусства расширяются, захватывая в свой круг различные объекты художественной реальности.
Ознакомительная версия.
