Примечания
Блок А. Искусство и революция (По поводу творения Рихарда Вагнера). — А. Блок. Собр. соч. в 12ти т., т. 8. М.Л., 1936, с. 59.
Там же, с. 62.
Там же, с. 67.
Блок А. Указ. соч., с. 63.
Оценка русскими и советскими исследователями социально-политических позиций Вагнера и их художественное отражение в его творчестве подробно рассмотрены в работе: Лосев А. Ф. Проблема Рихарда Вагнера в прошлом и настоящем, — «Вопросы эстетики» № 8. М., 1968, с. 67 — 196.
Маркус С. А. Музыкально-эстетический становления, — В кн.; История музыкальной эстетики в 2х т., т. 2. М., 1968, с. 433–545. Это исследование представляет собой одну из глав книги.
Эти акты переведены на русский язык в кн.: Грубер Р. Рихард Вагнер. 1883–1933. М., 1934, с. 125–126.
Цит. по: Маркус С. А. Указ. соч., с. 473–474.
Цит. по: Маркус С. А. Указ. соч., с. 473–474.
Подробнее об истории создания «Кольца» мы говорим в нашей работе: Лосев А. Ф. Проблема Рихарда Вагнера в прошлом и настоящем (В связи с анализом его тетралогии «Кольцо Нибелунга»). — В кн.: Вопросы эстетики Вып. 8. М., 1968, с. 144–153.
Об обязательном обобщении в мифе явлений природы и общества см. статьи: Лосев А. Ф. Мифология. — «Философская энциклопедия», т. 3. М., 1964, с. 457; Его же. Мифология. — БСЭ, т. 16, с. 340.
Цит. по: Лихтенберже А. Рихард Вагнер, как поэт и мыслитель. Пер. С. М. Соловьева, М., 1905, с. 194.
Цит. по: Лихтенберже А. Указ. соч., с. 353.
Там же. с. 329–330.
Маркус С. А. Указ. соч., с. 539–540.
Героическая симфония (итал.). — Примеч. пер.
Банковского артельщика (франц.). — Примеч. пер.
Успеха (франц.). — Примеч. пер.
Вкуса (франц). — Примеч. пер.
«Любовный напиток» (итал.) — Примеч. пер.
В оригинальном первом издании вместо этих слов: «бесконечно повышающаяся выразительность». — Примеч. пер.
В оригинальном первом издании: «по-настоящему». — Прим. пер.
Весь этот абзац был выпущен Вагнером при перепечатке статьи в Собр. соч. — Прим. пер.
Искусство вообще, и искусство будущего в особенности.
Чем честнее человек, тем меньше он питает надежд на успех своей реформаторской деятельности.
К торжественному ритму второй части присоединяется страстная жалоба побочной темы; эта просящая мелодия обвивается вокруг торжественного ритма, уверенным шагом проходящего через все произведение, как дуб оплетается плющом, который без поддержки могучего ствола остался бы лежать спутанными пышными гирляндами на земле, а теперь богатое украшение шершавого ствола — благодаря четким контурам дерева сам обретает твердую форму. Как бездумно использовано это знаменитое открытие Бетховена нашими современными композиторами с их вечными «побочными темами»!
Тот, кто собирается писать историю инструментальной музыки, начиная с Бетховена, обнаружит в этот период отдельные явления, заслуживающие особого внимания. Тот, кто рассматривает историю искусств с той широтой, какая здесь необходима, должен держаться лишь основных, решающих моментов, Он должен оставлять без внимания все, что лежит в стороне от них или является производным. Чем очевиднее, однако, проявляются в отдельных случаях большие возможности, тем несомненнее именно они доказывают бесперспективность подобных художественных начинаний, невозможность что-то еще открыть если не в области техники искусства, то в области живого духа, когда в них уже сказано то, что сказал в своей музыке Бетховен. В области великого всеобщего произведения искусства будущего вечно будут существовать возможности новых находок в открытий, но не в области отдельных искусств, если они — подобно музыке Бетховена — уже достигли всеобщности и тем не менее стремятся развиваться обособленно.
Хотя сравнительно с другими видами искусства я слишком распространенно написал о сущности музыки (что, впрочем, объясняется как своеобразием, так вытекающим отсюда особо поучительным характером процесса развития музыки), я тем не менее отдаю себе отчет в отрывочности моего изложения. Потребовалась бы, однако, не одна, а несколько книг, чтобы исчерпывающе показать нравственный, разлагающий и низменный характер связи нашей современной музыки с публикой, чтобы раскрыть роковую чувствительную, эмоционально-чрезмерную особенность музыки, из-за которой она превращается в предмет спекуляций наших «народных просветителей», которые хотели бы пролить освежающие капли музыки на покрытый кровавый потом лоб замученного фабричного работника как единственный способ облегчения его страданий (примерно же, как наши политические и биржевые мудрецы стараются засунуть мягкую вату религии в щели полицейских забот о людях); чтобы, наконец, объяснить печальное психологическое явление, заключающееся в том, что человек может быть не только трусом и негодяем, но в дураком, оставаясь при этом вполне порядочным музыкантом.
Мы подразумеваем композиторов французской школы начала нашего века.
Конечно, забота о пользе является первейшей и необходимейшей, во время, которое не может подняться над этой заботой, пренебречь ею ради красоты и превращает ее в единственную религию во всех областях общественной жизни и в искусстве, является воистину варварским. Только ложная цивилизация может порождать подобное варварство: она постоянно и повсюду препятствует полезному, чтобы казаться озабоченной одной лишь пользой.
Слово это употреблять опасно, но нет другого, которое лучше и точнее обозначало бы понятие, противоположное эгоизму. Тот, кто стыдится ныне слить эгоистом — а этого не хочется никому, — должен примириться со словом «коммунист».
Приобщение женщины к мужскому началу является результатом христиански-германского развития: греку духовный процесс благородного приобщения женщины к мужскому началу был неизвестен; для него все оставалось таким, каких непосредственно выло, — женщина оставалась женщиной, мужчина — мужчиной, и, как скоро его любовь к женщине получала естественное удовлетворение, он ощущал потребность в мужчине.
Нельзя считать, что задачи театрального здания будущего уже разрешены нашими современными театрами: здесь определяющими являются традиции и законы, ничего общего не имеющие с требованиями чистого искусства. Там, где решающее влияние оказывает, с одной стороны, жажда наживы, а с другой — жажда роскоши, интересы искусства ущемляются; и ни один архитектор в мире не решится, например, защищать в качестве закона красоты расчленение зрительного зала и его построение по ярусам, вызванные разделением зрителей на разные сословия и общественные категории. Думая о пространстве будущего театра, предназначенного для всех, легко себе представить, что перед архитектором откроется невиданно богатое поле для выдумок и изобретений.
Современному пейзажисту не может быть безразлично, сколь немногие действительно понимают его сегодня; с каким тупым и глупым самодовольством филистеры, которые ему платят, таращат глаза на его пейзажи; что так называемый «прелестный вид» способен удовлетворить праздное и бездушное любопытство этих людей без потребностей, чей слух не в меньшей мере хвалит наша современная бессодержательная музыкальная стряпня. И эта омерзительная награда художнику за его труд входят в расчет дельцов. Между «прелестным видом» и «прелестной музыкой» нашего времени существует печальная близость, вызванная отнюдь не глубокой мыслью, а той подлой «душевностью», которая эгоистически отворачивается от зрелища человеческого страдания, чтобы блаженствовать в голубом тумане всеобщности. Эти чуткие души охотно вглядываются и вслушиваются во все, но только не в реального, подлинного человека, который стоит грозным напоминанием там, где кончаются их метания. Вот его-то мы и должны поставить на первое место!
