породил множество образов земледельческих божеств и духов [6].
Вильгельм Вундт в своих исследованиях по этнопсихологии обратил внимание на видную роль «демонов плодородия» в религиях всех народов [7]. Французский фольклорист Гастон Парис и его русский продолжатель и ученик Евгений Аничков исследовали ту же древнюю земледельческую обрядность как корень не только народной обрядовой поэзии, но и всей богатейшей средневековой книжной поэзии [8].
В трудах названных авторов было, между прочим, обращено особое внимание на неразрывную связь между верованиями и ритуалом, между мифом и обрядом. Впервые на эту связь указал английский историк религии Робертсон Смит; он же впервые высказал ту мысль, что именно ритуальные действия лежат в основе мифа (верования), а не наоборот. «Можно утверждать с уверенностью, — писал он, — что почти во всех случаях миф вырос из ритуала, а не ритуал из мифа» [9]. Миф есть, как правило, нечто придуманное для объяснения ритуала, подлинное происхождение которого люди сами уже давно забыли. И так как ритуал несравненно более устойчив, чем миф, то начинать изучение древних религий надо именно с их обрядовой стороны, с ритуала.
Эту мысль развивали и по-разному обосновывали многие ученые. Применительно к европейскому материалу ее особенно подробно развил и подкрепил Аничков. Но его интересовали не столько религиозные верования, связанные с древними ритуалами (ибо он скептически относился к возможности реконструировать древнеславянский или древнегерманский пантеон), сколько народная обрядовая поэзия. Последняя, по его мнению, гораздо лучше сохраняет свой архаический облик и потому дает нам более верное представление о древнем мировоззрении. Эта архаичность поддерживается именно ее связью с ритуалом, с обычаем и обрядом. «Обряд придает песне особую устойчивость, под его прикрытием может сохраняться песня многие столетия» [10]. Вначале народная песня составляла неотделимую часть того или иного обряда, и лишь впоследствии она стала выполнять и эстетическую функцию [11]. Этот вопрос Аничков разработал на материале весенней обрядовой песни, связанной с весенними календарными обычаями и праздниками.
В советской науке прочно укрепилось понятие о народных календарных обычаях и верованиях, как о едином комплексе, о динамической системе взаимосвязанных частей: древних ритуалов и поверий, позднейших религиозных и нерелигиозных наслоений. Но первоначальной основой и корнем для всего этого комплекса советские этнографы считают трудовую практику древнего земледельца, стихийный опыт народа в наблюдениях примет погоды и других природных явлений. В отношении зимних календарных обычаев это было хорошо показано советским этнографом В.И. Чичеровым [12], как и в отношении охотничьих обычаев и поверий — еще раньше Д.К. Зелениным [13].
Отдельные стороны сложного комплекса календарных обычаев остаются и сейчас недостаточно изученными. Неясна, например, связь аграрных обрядов с погребально-поминальным культом, с культом предков, пережитки которого отчетливо видны в этих обрядах. Советский фольклорист В.Я. Пропп склонен был даже видеть именно в погребальных и поминальных обычаях самую существенную, если не первичную часть аграрных поверни и обрядов. Явно преувеличивая значение этого элемента, Пропп считал собственно аграрные магические обряды производными от погребально-поминальных. «Мы можем предположить, — писал он, — что… обряды заупокойного культа имели целью воздействовать на урожай» [14]. Святочная трапеза представляла собой, по его мнению, «поминальный стол», и именно с нее надо поэтому начинать изучение всей аграрной обрядности [15].
Несмотря на некоторые преувеличения, мысль В.Я. Проппа о тесной связи аграрных обрядов также и с погребальным культом заслуживает внимания. Здесь перед нами одна из не решенных еще проблем.
В весеннем цикле обычаев и верований обнаруживается и еще ряд проблем, частью очень сложных. К их числу принадлежит такое сложное и оригинальное явление, как обычай справлять карнавал (масленицу). Этот обычай знаком всем народам Европы, но формы его различны, как различны и его сроки, и его длительность: от однодневного или трехдневного карнавала за один-три дня до начала так называемого великого поста до многонедельного карнавального периода — с 6 января и до великого поста. Особенно яркие формы принял карнавал в романоязычных католических странах. Как бы ни истолковывать смысл и происхождение обычая карнавала (об этом будет сказано в «Заключении»), но бесспорна тесная связь веселья и разгула, свойственного этому празднику, со сменяющим его периодом строгого воздержания — поста: связь не только по времени (одно сразу за другим), но и по резкому контрасту. Интересна попытка включить обычаи веселого карнавала в широкую традицию народной «смеховой культуры», как своего рода стихийной оппозиции официальному классово-государственному социальному строю (Бахтин) [16], в традицию, зарождение которой относится к эпохе Возрождения.
По своему характеру масленица, или карнавал, — народный праздник, не связанный ни с какими церковными обрядами, и только время его определяется по церковному календарю — отсчитывается от пасхи.
Особая трудность изучения весеннего цикла календарных обычаев (сравнительно с зимним и летним циклами) порождена двумя обстоятельствами. Во-первых, здесь налицо гораздо большее разнообразие сроков и дат, чем это обнаруживается в зимних и летних праздниках. Ведь середина зимы и середина лета — зимнее и летнее солнцестояние — наступают в одно и то же время во всех странах, независимо от географического положения и от климата. Напротив, весна наступает в разных географических широтах, где раньше, где позже; при этом определить «на глаз», без приборов момент весеннего (как и осеннего) равноденствия гораздо труднее, чем момент зимнего или летнего солнцестояния.
Во-вторых, введение церковного христианского календаря еще больше увеличило пестроту отмечаемых праздничных дат. Церковный календарь содержит в себе два ряда праздников — «непереходящие» и «переходящие»: первые твердо закреплены за определенными числами месяца, вторые же каждый год меняют свое место в гражданском календаре. «Переходящие» праздники всегда приходятся на весенний сезон и связаны с важнейшим христианским праздником — пасхой, время наступления которой, как известно, определяется не по солнечному, а по лунному календарю.
Дата христианской пасхи была установлена в 525 г. Для верующих — это праздник воскресения Христа. В действительности же корни праздника пасхи гораздо глубже и связаны с древним культом умирающих и воскресающих божеств растительности, ведущим свое происхождение еще с Древнего Востока.
Пасха — есть в сущности перелицованный на церковный лад древний весенний, в основе своей народный праздник в честь умирающего и воскресающего бога, а первоначально — чисто земледельческий ритуал погибшего и ожившего духа хлебного поля. На европейской почве этот праздник слился с местными (славянскими, германскими, кельтскими) ритуалами и поверьями. Так что сейчас очень трудно пытаться разделить, что в том же пасхальном ритуале (а также карнавальном, майско-троицком) принадлежит наследию древневосточных культов, что принесено собственно христианством, а что сложилось на местной почве.
Сроки праздников вознесения и троицы зависят от празднования пасхи. Все
