Ознакомительная версия.
В Европе главные центры протестантского книгопечатания в разные периоды времени располагались в разных местах. Из Венеции и Лиона после гонений в XVI в. они переместились в Женеву. Эта территория была удобной в том числе для незаконного экспорта запрещенной протестантской литературы в католические земли (например, во Францию). После гонений во Франции гугеноты вынуждены были уезжать, и их семьи оседали в Нидерландах, где нередко организовывали типографии и становились известными издателями протестантской, а зачастую и антикатолической литературы.
Протестантизм становится одним из козырей местных князей в борьбе против централизации Католической церкви. По совпадению раскол затронул в первую очередь те территории, которые оказались наименее централизованными и в связи с этим были наиболее подвержены различным конфигурациям торга между местными властями и духовными. Принятие протестантизма позволяло укрепить власть региональных правителей в ситуации раздробленности, изъять церковные земли, утвердить собственный авторитет. Само по себе протестантское учение, предполагая отсутствие посредников между человеком и Богом в лице специально созданных для этого институтов (в частности, церкви), безусловно способствовало росту его популярности среди князей, городских вельмож и магистратов, поскольку позволяло обозначить примат светского над духовным. Таким образом, если до Реформации пресса зависела от католических цензурных установок, то после нее – от личных симпатий, политики князей и городских советов.
Вместе с тем, несмотря на вполне положительную роль, которую сыграл протестантизм в укреплении светской власти и формировании национальных государств, далеко не все правители небольших городов, отдельных княжеств и территорий, входивших в «городскую Европу»,[92] поддержали эту религию. Некоторые князья в ожидании привилегий от императора Священной Римской империи, католика по вере Карла V и Католической церкви как таковой, предпочли, наоборот, максимально жестко бороться с протестантизмом. Все это, безусловно, существенно влияло на организацию книжного промысла и контроль над ним и привело к тому, что одни и те же меры (списки запрещенных книг, предварительная цензура и др.) применялись и в борьбе против протестантской литературы на католических территориях, и в борьбе против католической литературы на протестантских территориях. Общеизвестным является тот факт, что в некоторых землях запрещали проповедовать Филиппу Меланхтону, последователю Лютера, допускавшему, однако, постоянные отступления от учения в сторону воззрений Кальвина, за что ортодоксальные лютеране называли его приверженцев криптокальвинистами. В результате запрещение книг в католических землях рассматривалось как их реклама в протестантских.
Важнейшей проблемой для Католической церкви был перевод Библии на локальные языки, что представляло собой для католиков палку о двух концах: перевод Библии на локальные языки, с одной стороны, был сам по себе отходом от канонического учения, которое предполагало отправление культа только на латыни, а с другой стороны, позволял лучше приобщать местное население к культу. Службы на латыни и обращение к латинскому тексту Писания католики оправдывали тем, что через латынь передавалось первозданное учение, писанное изначально на этом языке. Кроме того, поскольку книги переписывались вручную, копиист прикасался к списку, который «помнил» руку его предшественника. Следовательно, тот, кто обращался к каноническому тексту Писания, тактильно, через цепочку прикосновений к манускрипту, оказывался связанным с авторами Писания, то есть касался самого Спасителя. Вторая проблема переводной Библии для католиков заключалась в утрате символической монополии: перевод Библии на локальный язык позволял прихожанам неограниченно заниматься самообразованием, и это вело к тому, что прихожане какого-нибудь отдаленного прихода могли знать Евангелие гораздо лучше, чем местный священник, изучающий его исключительно по латинским текстам, которые и сам едва понимал. Наконец, третья проблема была в искажении и сокращении текстов самой Библии, связанных с попытками сделать книгу более простой и стимулировать сбыт.[93] Архиепископ Майнцский писал: «При тех удобствах, какие божественное искусство книгопечатания дало для приобретения знаний, нашлись некоторые, злоупотребляющие этим изобретением, употребляющие во вред человеческому роду то, что предназначено к его просвещению. В самом деле, книги о религиозных обязанностях и доктринах переводятся с латинского языка на немецкий и распространяются в народе к бесчестию самой религии; а некоторые даже возымели дерзость сделать на обыкновенном языке неверные переводы церковных канонов, составляющих область науки столь трудной, что она одна может занять всю жизнь самого ученого мужа».[94] Тем не менее переводная Библия даровала духовную свободу средней буржуазии и семьям, у которых не было возможностей иметь собственного капеллана. Так или иначе, важно понимать: само по себе допущение, что человек может сам читать Библию, то есть самостоятельно, без участия священника, осуществлять те или иные церковные ритуалы, трактовать текст Писания, являясь совершенно немыслимым для Католической церкви, по духу очень хорошо соответствовало учению Лютера, считавшего, что между человеком и Богом не может и не должно быть посредников в лице церковных институтов. Таким образом, протестантизм и книгопечатание были неразрывно связаны друг с другом на уровне самой идентичности этого вероучения, самой его сути, которая предполагала самостоятельное обращение к Богу и самостоятельную трактовку священных текстов.
Начиная с первой половины XVI в. инструментом организации контроля за содержанием книг на территории разрозненных микрогосударств и княжеств (по крайней мере тех, в которых было распространено католичество) становится регулярный выпуск папских булл, то есть законодательных актов высшей церковной иерархии. В частности, булла 1515 г. предписывала все рукописи до печати представлять для предварительного просмотра и подписи (имприматур) в Риме папе, в других городах и диоцезах – епископу и инквизитору по еретическим делам. В качестве наказания за несоблюдение этого порядка применялись публичное сожжение книг и отлучение от церкви; в протестантских землях практиковалось изгнание. Эразм Роттердамский писал, что на этих территориях из печати не выходила ни одна книга с нападками на Лютера, а вот против папы пишут все, что угодно.[95] Кроме того, Лютер просил курфюрста Саксонского запретить проповедование взглядов, противных его учению. В 1558 г. появилось первое протестантское цензурное установление, согласно которому не дозволялось печатание произведений без одобрения суперинтенданта, проповедника или совета города. За нарушение устанавливался штраф – 100 гульденов. Как видим, такая цензура была преимущественно светской и использовалась в основном на северных протестантских территориях, которые представляли собой десятки разрозненных микрогосударств-городов и отдельных небольших земель.
8 противовес такой территориально раздробленной модели регулирования со стороны светских властей разных местностей и попыткам папы римского вводить единые регламенты для католических областей со слабой государственностью в ряде стран, где политический строй имел давние традиции, цензуре была придана иная форма. Здесь цензура была по своему характеру церковной (то есть изгонялись произведения, противоречащие религии), но по своей организации – светской. Наиболее четко этой модели соответствовала Франция, которая к XV в. сформировалась как национальное государство и в которой примат власти был передан королю и уже не принадлежал папе. Именно король был наместником папы на территории Франции по Болонскому конкордату (1515 г.), в связи с чем любой выпад против католичества расценивался как выступление против короля. Французские короли последовательно проводили прокатолическую политику и изгоняли гугенотов.
Первоначально французский король Людовик XII отнесся благосклонно к новому искусству, полагая, что благодаря ему «наша святая католическая вера сильно возвысилась и окрепла, правосудие лучше понимается и отправляется и божественная служба совершается с большим вниманием и великолепием».[96] Однако в ситуации, когда было необходимо обеспечивать порядок и организовывать контроль, короли регулярно подвергались соблазну либо полностью прекратить книжный промысел, либо существенным образом его ограничить. Так, члены Сорбонны в 1533 г. представили королю записку, отстаивающую необходимость «уничтожить навсегда во Франции искусство книгопечатания, благодаря которому ежедневно является масса книг, столь пагубных для нее».[97]
Ознакомительная версия.
