630
Публиковались в журнале «Зарубежные записки» (Дортмунд).
«Литература, которую он писал, не была ни художественной, ни документальной… Об осознанности этих поисков говорит редкое признание Довлатова. Уникальность его в том, что сделано оно под видом письма в редакцию. Пользуясь маской выдуманного им доцента Минского пединститута, Сергей сказал о себе то, что хотел бы услышать от других: „Довлатов-рассказчик создает новый литературный жанр. Документальная фактура его рассказов — лишь обманчивая имитация. Автор не использует реальные документы. Он создает их художественными методами. То есть сама документальность — плод решения эстетической задачи“» (Генис Александр. Довлатов и окрестности. М.: Вагриус, 1999. С. 91).
«Да, да, да! Набоков… Спасательный круг для многих… Школьная программа окончательно отбивала какое бы то ни было желание читать по-русски. Потом, через Набокова, все стало возвращаться… Набоков появился и затмил все, на все 70-е годы», — говорит Гиршович в интервью И. Кукулину («Я должен быть подобен этому тексту» // Новое литературное обозрение. 2002. № 57. С. 238–239).
Имею в виду следующие издания: Гиршович Л. Чародеи со скрипками. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 1997 (в эту книгу вошли, помимо заглавного произведения, «Обмененные головы» и «Бременские музыканты»); Он же. Прайс. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 1998. В дальнейшем все цитаты приводятся по этим изданиям.
См.: Шубинский В. Подробности письмом, или Нечто о реализме на двух нехарактерных примерах // Знамя. 2002. № 9.
Это указание гротескно обыгрывает реально существовавшую в СССР практику: на советских картах действительно не были отмечены некоторые географические объекты, в первую очередь — стратегические порты и города, построенные вокруг засекреченных военных объектов (заводов и пр.). Более того, многие из этих городов не имели собственных названий, а условно обозначались как «Арзамас-45», «Челябинск-70» и т. п.
В этом пассаже речь, по-видимому, идет о Восьмом струнном квартете Шостаковича, написанном в 1960 году и построенном на материале еврейской клезмерской музыки. В опубликованном варианте квартет был посвящен «Памяти жертв фашизма и войны», близким же людям композитор признавался, что хотел бы посвятить эту работу памяти самого себя, — например, в письме к своему другу Исааку Гликману: «…написал никому не нужный и идейно порочный квартет. Я размышлял о том, что если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвященное моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. Можно было бы на обложке так и написать: „Посвящается памяти автора этого квартета“. Основная тема квартета ноты D. Es. С. Н., т. е. мои инициалы (Д. Ш.). В квартете использованы темы моих сочинений и революционная песня „Замучен тяжелой неволей“» (Цит. по: Ардов М. Книга о Шостаковиче // Новый мир. 2002. № 6.).
В «Обмененных головах», как уже говорилось, исходные положения «Прайса» становятся итогом детективно-генеалогического расследования. Вот, например, как звучит один из завершающих роман внутренних монологов главного героя: «…Что значит для нее (героини по имени Доротея Кунце. — М.Л.), например, „чужой“? Где проходит граница между чужим и своим? Скажем, я всем чужой, и наоборот: мне все чужие. Здесь граница примыкает прямо к телу. Ее (Доротеи. — М.Л.) владения побольше. Но за счет чего — происхождения? родных мест? языка? сына? внука? <…> Что она вообще обо мне думает — ведь ничего же! Опасное насекомое. Так кто же не насекомое, кто эти свои — вот что я имею в виду. <…> Еще, глядишь, сочтут за попытку с ними договориться — чему не быть никогда. Именно потому, что это — мое семейное дело. От Веры Кунце и до Эси Готлиб, от Ирэны Лисовски и до груды тел во рву под Харьковом — мое семейное дело» («Чародеи со скрипками», с. 416).
Подробнее см.: Слезкин Юрий. Эра Меркурия: Евреи в современном мире / Пер. с англ. С. Ильина. М.: Новое литературное обозрение, 2006. С. 155–265.
Слезкин Юрий. Указ. соч. С. 9.
Скобари — в Ленинграде ироническое «обзывательство» уроженцев Пскова и Псковской области (как якобы необразованных провинциалов). Использование героями этого слова в пейоративном значении — знак петербургско-ленинградского происхождения Л. Гиршовича; отмечу также, что Леонтий приезжает не в Москву, а именно в родной город автора — Ленинград.
См., напр.: Московские новости. 1990. № 40. С. 2.
Мандельштам О. Э. Слово и культура // Мандельштам О. Э. Собр. соч.: В 4 т. / Под ред. П. Нерлера и А. Никитаева. М.: Арт-Бизнес-Центр, 1993. Т. 1. С. 216.
Самбатион — упоминаемая в Иерусалимском Талмуде легендарная река, которая в будни бурлит и кипит, а по субботам спокойна. Согласно древней еврейской легенде, за Самбатион ассирийские войска угнали десять колен Израилевых, чьи следы впоследствии были утеряны. В будние дни Самбатион течет столь бурным потоком, что увлекает за собой камни, потому его невозможно переплыть. По этой причине десять исчезнувших колен не могут вернуться из изгнания, так как переход в субботу был бы нарушением заповеди. В книге Аггада говорится, что с приходом Мессии Самбатион наконец можно будет перейти, и все евреи смогут воссоединиться. По этой причине, начиная со Средних веков, иудеи-путешественники искали Самбатион («кандидатами» на эту роль были Днепр, некоторые реки Азии и др.). Несмотря на это слово, вроде бы свидетельствующее о познаниях в иудаистической теологии, оборот Мариам Тальрозе выдает ее глоссолалию: реку нельзя «свидетельствовать». «Интеллектуальное невежество безумно интеллектуально» (с. 344), — поясняет повествователь.
«Кысак» — слово, повторяющееся в «народной песне» фижм и используемое евреями как уничижительное обозначение коренных жителей.
Этот принцип тематизирован, по наблюдению критика Андрея Урицкого, в более позднем романе Гиршовича «„Вий“, вокальный цикл Шуберта на слова Гоголя» (2005): «Одна из главных тем в творчестве Леонида Гиршовича — тема еврейская. „Вий…“ — не исключение, но в романе эта тема зияет своим фактическим отсутствием — точно так же, как Киев 1942 года зияет отсутствием евреев. Евреев в романе нет, потому что их нет в Киеве, и не нужно объяснять — почему. Автору-еврею неуютно в этом городе с разбитой „жидивськой мордой“, ему неуютно в собственном тексте, ему не с кем себя отождествить, не с кем откровенно поговорить, и этим неудобством-неуютом он объясняет некоторые особенности своей книги: „Все — немножко кукольный театр в прозе. Сказать почему? Извольте. Автор не отражается в этих зеркалах, а те, в которых бы отражался, — перебиты. Не во что ему больше смотреться, не в ком больше себя узнавать. Что называется, автор умер“. Но в следующем абзаце тон меняется: „Да здравствует автор! И шепотом: крохотный осколок где-нибудь да спрятан“» (Урицкий А. Оправдание музыки // Новое литературное обозрение. 2006. № 79. С. 287–288).
Этот же мотив повторится и в «Обмененных головах», где главного героя дважды принимают за привидение его деда. Оба, оказывается, пытались убить себя после ухода жен, обоим «крикнули под руку», у обоих на лбу остался шрам, оба — с разницей в 40 лет — играют в одном и том же оркестре. Становясь двойником своего деда, Иосиф Готлиб приносит с собой его «отсутствие», его существование после официальной смерти и тем самым разрушает идентичности как еврейского, так и немецкого семейных мифов.
Подобно тому как в «Прайсе» избыточно воспроизводятся романтические темы, так в «Обмененных головах» педалируется сугубо барочная неразличимость Божьего замысла и человеческого умысла. Иосифа Готлиба, полного тезку своего деда, по следам последнего ведет, кажется, сама судьба. Хотя, возможно, все дело во фрактальном подобии эфемерных идентичностей деда и внука — подобии, порождающем систему совпадений и заводящих каждого из них в аналогичные тупики и ловушки.
См. коллекцию рецензий на «Кысь» на сайте Вяч. Курицына: http://www.guelman.ru/slava/kis/index.html.
Дмитрий Быков также сравнивал «Кысь» с «Улиткой на склоне» братьев Стругацких («„Улитка на склоне“ для бедных, а точней, для богатых») и пост-апокалиптическим романом англичанина Дж. Уиндэма «Отклонение от нормы» («The Crysalids», в США — «Re-Birth», 1955). См.: Быков Д. Татьяна Толстая. Из бывших // Консерватор. 2003. 14 февраля [http://www.compromat.ru/main/kulturka/tolstaya_a.htm]. Надо, впрочем, заметить, что сходство «Кыси» с романом Уиндэма ограничивается лишь описанием мира, пораженного мутациями после неназываемой катастрофы.
