под конец: если положено прощаться с мясом и переходить на рыбу, то хороните рыбу вместо мяса. Не исключено, что сардина попала в обряд по чисто внешнему созвучию: прежде в первый день поста действительно хоронили тушу свиньи (cerdo), иронически называя ее сардинкой [179].
Но, будь то чучело или сардинка, — Карнавал должен умереть или быть изгнанным, что в сущности психологически одно и то же: уйти из жизни здешних поселян. Равнозначность этих понятий отразилась и в испанском законодательстве: в Испании и ее колониях одним из самых распространенных наказаний за бунты была (наравне со смертной казнью) высылка. Оставить у себя какой-либо символ Карнавала — значит, остаться с бедами прошлого года, значит, не родиться для жизни в новом году. Без смерти нет воскресения.
Разумеется, сейчас этот древний магический смысл не осознается; Карнавала убивают, потому что таков ритуал, казнь Карнавала — непременное условие игры. Но попытка подкинуть соседям антройдо в том или ином его образе, как это делается в Астурии, встречает ожесточенное сопротивление жителей того селения, с которым пытаются проделать такую шутку. В астурийских деревнях изгоняют Карнавал следующим образом: вечером «жирного вторника» парни ходят после общей трапезы по улицам и кричат сидящим в домах: «Имярек, ты покарнавалился (antroxaste)? Если нет, покарнавалься (antroxa)». При этом в дверь дома они бросают горшок, приговаривая иногда: «Карнавал, долой (antroxu fuera)!»
На западе Астурии «подкидывают свинью» соседним деревням: спускают в поселок с горы корзину (goxu) с горящим сеном или большой горшок с горящим сеном и засаженным внутрь котом (пос. Коронденью, Систерна). При этом приговаривают: «Умри и изыди, селение такое-то». Жители же страдающего поселка стараются подкараулить злоумышленников и задать им взбучку. А. Льяно де Роса, сообщающий об этом обычае, считает, что оба варианта означают «подкинуть пелеле» — паяца, набитого соломой и символизирующего Карнавал [180].
Ход карнавала, наступление, а затем и конец поста — одно из самых популярных в Испании описаний борьбы толстого, веселого и наглого дона Карналя против длинной, тощей и безрадостной доньи Куаресмы (Cuaresma — пост) дал в «Книге благой любви» архиепископ города Иты Хуан Руис (XIV в.). Он рассказывает, как донья Куаресма вызвала дона Карналя на битву, и описывает сражение двух войск. Передовой отряд дона Карналя составляют куры, куропатки, гуси, зайцы с тарелками вместо щитов, с жаровнями и вертелами; за ними следуют копчености, бараньи бока, свиные окорока, ветчины; в кавалерии — коровы, поросята, козлята, щитоносцами служат сыры. В гвардии у дона Карналя — фазаны и павлины, едущие в начищенных медных кастрюлях; на помощь прибыли союзники — лани, олени, горные козлы, особо ценный отряд возглавил дон Тосино (шпик). На стороне доньи Куаресмы собралась вся постная сила: порей, первым ранивший дона Карналя, а также сардина, тунец, мерлуза и другие рыбы.
Сражение, ход которого излагается автором с поистине карнавальной серьезностью и с детальностью летописца, заканчивается, естественно, победой доньи Куаресмы. Дон Карналь посажен в темницу, на постную пищу, и должен нести покаяние. Однако он исхитряется, в конце концов, все же удрать из тюрьмы и скрывается у скотоводов, откуда направляет вызов донье Куаресме. Та, видя, что ее дни сочтены, облачается в одежду пилигрима и отправляется на паломничество в Иерусалим. Торжественно празднуется вход в город дона Карналя и Амора — последний у автора символизирует не только христианскую, но и чувственную любовь [181].
С похоронами Карнавала кончается всеобщий разгул, веселье, пляски. Донья Куаресма сажает дона Карналя в темницу (семантически — та же могила) поститься, каяться и молиться. Первый день поста называется «пепельная среда» (Miércoles de ceniza). От древнеримского обряда посыпания головы золой в знак траура осталась только часть церковного ритуала: после мессы священник рисует золой на лбу каждого прихожанина крест.
В знак того, что с наступлением поста покончено с жирной пищей, хозяйки должны встретить «пепельную среду» с начисто вымытой посудой и идеальным порядком в доме. Все сорок дней поста люди заняты соблюдением католической обрядности, но с двумя исключениями. В первое же воскресенье поста совершался (правда, дома и между членами семьи или соседями) обряд, похожий на петушиные корриды или «игры в горшок». В это воскресенье, так и называемое горшечное (Domingo de piñata), в доме к потолку подвешивался глиняный горшок, наполненный леденцами (иногда в него же сажали живых птиц); собравшимся по очереди завязывали глаза, и они старались палкой разбить горшок. Когда это удавалось, птицы вылетали на свободу, и все присутствовавшие нарасхват подбирали леденцы. В наши дни этот обычаи уже не соблюдается. Дж. Фостер приписывает ему итальянское происхождение, исходя из того, что название глиняного горшка — pignatta — более присуще итальянскому, нежели испанскому языку [182].
Второе вторжение народного обычая в католическую обрядность происходит ровно посреди поста. В Барко-де-Авила (провинция Авила) в этот день даже отмечался несправленный до карнавала «четверг кумушек», но по всем остальным селениям полуострова дело ограничивалось «распиливанием старухи». «Старуха» — это та же донья Куаресма, аллегорически изображавшаяся из картона или из досок в виде длинной, унылой женщины, одетой в серое. Ее чучело торжественно распиливали пополам в знак того, что половина безотрадного поста миновала. В Андалузии ребята кричали: «Распилить старуху, шкуру-потаскуху!» («i Aserrar la vieja, la picara pelleja!») [183].
На одном из офортов «Caprichos» Гойя с присущим этой серии «черным юмором» изобразил распиливание живой старухи. Прием Гойи в сущности прост и груб — ритуальному действию придать реальность, перенести его с аллегорического изображения (чучела Куаресмы) на живого человека. Прием этот, однако, соответствует народной психологии: в этот день считается допустимым выказывать неуважение к старым. В Монтижу, недалеко от Лиссабона, еще в 20-е годы нашего века дети бегали по поселку с кастрюлями и горшками и, встречая старика или старуху, поднимали невообразимый треск и гам. Все это называлось «пилить старуху» (serrar a velha). Бедняги старались в этот день не выходить из дому, но вечером их ждала другая пытка. Парни компанией подходили к дому старухи и кричали или пели, что ей пора умереть, так что пусть она поскорее исповедуется; затем один доставал пилу и принимался пилить принесенный кусок дерева. В Серра-ди-Монфураду (Португалия) при этом напевали:
Há que tempo ’stou a serrar,
E nāo vejo serradura;
Ou a serra nāo presta,
Ou a pele da velha é dura.
Сколько времени пилю.
А опилок не вижу;
Или пила не годится,
Или кожа у старухи крепкая.
В
