в Японии — предназначаются исключительно для забавы. Тут показывали машину-кричалку, работающую на голосе, — чем громче кричишь, тем быстрее она едет; машину- каталку без крыши, которой управляют лежа, чтобы загорать; машину-робот, которая понимает человеческую речь, правда, пока только японскую; машину-многоножку, которая умеет ходить по лесам и болотам. Короче говоря, весь этот транспорт будущего имеет такое же отношение к средствам передвижения, как арабский иноходец к нью-йоркскому сабвею.
Когда в середине прошлого века пароходы вытесняли парусники, корабелы научились строить самые красивые и быстроходные в истории суда — чайные клиперы. Но изощренное мастерство кораблестроителей не спасло, конечно, парусный флот.
Эта мысль приходит в голову, когда смотришь на прекрасные, декадентски утонченные машины, которые будут ездить по американским дорогам в последнее десятилетие нашего века. Не прощальный ли это парад автомобиля? Не станут ли модели 90-х для наших детей источником ностальгии по той эпохе, когда машина и Америка казались синонимами?
О БЕССМЕРТНОМ ДЖЕЙМСЕ БОНДЕ
Бонд — Джеймс Бонд, конечно, — отпразднует свой юбилей. Ему стукнет 30.
Ну, на самом-то деле он раза в три старше. Бонд появился на свет в 1953 году, в книге Яна Флеминга «Казино ройял». Тогда ему было 36 лет, значит, сейчас должно быть — сколько?
Однако кого волнует путаница с возрастом! Вымышленные герои плюют на метрику. Кто-то подсчитал, что, если бы персонажи Агаты Кристи и Сименона жили согласно биографиям, придуманным им авторами, то Эркюлю Пуаро было бы 180, а Мегрэ — около 200 лет. Требование правдоподобия привело бы к тому, что действие романов с такими героями-долгожителями могло бы разворачиваться только среди аксакалов Средней Азии.
Слава Богу, что в вымышленном мире действуют другие законы, законы греческого Олимпа. Герои, вкусившие амброзии, под которой можно понимать популярность, наслаждаются вечной зрелостью и бессмертием.
Джеймс Бонд, как Геракл, совершил свои подвиги и принят за них в сонм нестареющих богов.
Популярность Джеймса Бонда феноменальна еще и потому, что она всеобща. Он — любимец Джона Кеннеди и принца Чарльза. Когда умер отец сверхагента Флеминг, эстафету не побрезговал подхватить прекрасный английский прозаик Кингсли Эмис. Бонд давно стал идолом, образцом для подражания и пародий (в одной из них сыграл Вуди Аллен).
Такой успех не бывает случайным. Его не объяснишь низкими вкусами толпы, хотя бы потому, что сразу возникает вопрос — почему же этим низким вкусам потакает именно Джеймс Бонд?
Бессмертие, которым толпа награждает кумиров, не бывает незаслуженным. Толпа знает что делает, когда отдает свою страсть Робинзону Крузо или Шерлоку Холмсу. Часто она видит тайну там, где интеллектуал находит только пошлость.
Блестящая карьера Джеймса Бонда такую тайну в себе несомненно содержит. Нов чем она? Кто же этот герой, чей псевдоним напоминает номер телефона справочной службы?
По странному, но распространенному заблуждению, фольклор принято считать атрибутом древности. Почему-то мы полагаем, что анонимное народное творчество — это всякие былины, всякие «гой-еси, добрый молодец». Хотя кому как не нам знать, насколько плодотворна фольклорная стихия в стране, где анекдот, частушка, блатная песня были главными жанрами.
Жив фольклор и на Западе. Нас не должно смущать, что он теперь имеет конкретных авторов. Они идут всего лишь на поводу у народного сознания. Авторы только воплощают образы, созданные коллективным разумом. В этом смысле не только Джеймс Бонд, но и Элвис Пресли — фольклорные образы (не зря так живуча легенда о том, что Пресли не умер).
Как раз в нашу, постгутенберговскую эпоху, эпоху массовых средств информации, фольклорный герой легко побеждает героя литературного. Современный писатель наделяет своего персонажа сложным и противоречивым внутренним миром. Герой же кинематографического боевика фантастически прост. Он целен, как гранитная глыба. Он даже не личность, это плоское, двухмерное изображение человека, лишенное внутренней структуры — сомнений, раздвоенности, нерешительности.
Простота эта происходит не от неумелости авторов, не от сознательной установки на примитивизацию образа, а от следования фольклорному механизму творчества. Нельзя сравнивать Бонда с Анной Карениной, но можно с героем волшебной сказки. Любой фильм про Бонда строго следует ее модели. Авторы никогда не уклоняются от хорошо изученной схемы волшебной сказки, примерно такой:
1. Сказочный герой отправляется в путь, чтобы, скажем, спасти принцессу. Бонд получает задание, скажем, спасти человечество.
2. Герою препятствуют враги — Змей Горыныч, Баба Яга. Бонду противостоит маньяк, сумасшедший профессор, агент КГБ.
3. Герой встречает помощника — волшебника, Сивку-Бурку, Серого Волка. Бонду всегда помогают прекрасные женщины.
4. Герой добывает волшебные предметы — огниво, ковер-самолет, сапоги-скороходы. Джеймсу Бонду приходит на помощь британская разведка. Его снабжают лазерными пистолетами, вездеходами, взрывающимися авторучками.
5. Герой попадает в беду — его сажают в бочку, собираются съесть или просто убить. Бонд оказывается в руках своих врагов, где ему угрожает какая-нибудь экзотическая смерть.
6. Герой освобождается из плена, решив трудную загадку. Именно этому и посвящено главное действие любого фильма о Бонде.
7. Торжество героя заканчивается женитьбой на принцессе. Эпилог фильма всегда застает Бонда в любовном объятии.
Бондиана принципиально бесконечна, как бесконечен фольклор. (Каждый фильм открывается эпизодом, который является развязкой предыдущего приключения.) Бонд никогда не меняется, ничему не учится, не вспоминает о своей прошлой экранной жизни, не приобретает новых качеств. Как грампластинка, он послушно повторяет одну и ту же древнюю схему. Самое интересное, что героем волшебной сказки он стал именно в кино. Джеймс Бонд Яна Флеминга — всего лишь персонаж очень плохой литературы. Автор описывает его по книжным, а не фольклорным канонам — наделяет внутренним голосом, позволяет рассуждать, жалеть, завидовать. Оказавшись в трудном положении, Бонд Флеминга не знает, что делать. Встретившись с женщиной, не сразу ведет ее в постель.
Враги книжного Бонда обладают зачатками биографии. Мотивы их злодеяний объясняются более или менее прагматически. То есть агент 007 из романов — продукт убогого воображения Яна Флеминга. Киношный Бонд находится всецело во власти фольклорного стереотипа. Причем сказочность бондианы возрастает с каждым новым фильмом. Все дальше он отправляется выполнять свои задания (за тридевять земель). Все труднее становятся сами эти
