Ознакомительная версия.
Сфера производства, высокие технологии, наука, образование, медицина интересуют капиталистических недорослей, выросших на «приватизационном навозе», в лучшем случае не очень глубоко. В самом деле: зачем заниматься каким-то общественно-полезным трудом, рисковать, вкладывать деньги, если можно просто сидеть верхом на «трубе» или «контролировать финансовые потоки»? К тому же, даже если и обнаружится в этих областях деятельности какой-нибудь рыночный резон с «реальным откатом», гипотетические прибыли будут много меньше тех, что получаются в сфере финансово-сырьевого паразитирования.
Олигархи как волевые сверхчеловеки «свободного» (от социальных ограничений) рыночного общества выступают как антиэтатисты, тяготящиеся государством-«левиафаном»; им противостоят «ленивые от рождения» и социально незащищенные «недочеловеки», адресующиеся к государству в поисках защиты и минимальных социальных гарантий. Но в современной России слабое государство как «удобный и компактный поставщик услуг» для сверхчеловеков почти всегда игнорирует интересы слабых и делает их еще слабее.
Россия в конце XX века была близка к «естественному» состоянию, описанному самым последовательным этатистом (от фр. « etat -государство) среди философов Т. Гоббсом в «Левиафане». В данной социальной конструкции отсутствует центральное правительство, ограничивающее действия индивидов и их выбор средств достижения цели. Должностные лица, «теоретически» обязанные следить за порядком и исполнением законов («сдерживать отдельные эгоистические атомы»), на практике предоставляли частные охранные услуги, конкурируя на одном экономическом поле со своими оппонентами из преступных группировок или других неформальных силовых структур.
Слово «справедливость» в современной России чаще всего используют преступники и политики. Право становится биметаллическим – золота и свинца (по Веллеру), а различия между общественным и личным, государственным и частным, законным и незаконным – весьма условными [112] .
Со времен Платона, а на самом деле еще раньше, люди строили теоретические модели справедливого государства. Существует несколько теорий возникновения государства. Их суть в конечном итоге одна и состоит в следующем: люди стремятся к такой организации своего сообщества, чтобы в сумме быть сильнее. Изначально государственная политическая власть представляет собой результат стремления человека к максимальнымдействиям, которые возможны только системой, коллективом, государством. Сущность власти состоит в том, что она позволяет (заставляет) человека реализовывать свою энергию и совершать максимально возможные действия.
Государство как надличностная структура успешно развивается и является сильным до тех пор, пока его подъем и существование реализуется в интересах общественных сил. Современное слабое государство как «комиссия по дележу и ликвидации наследства» и «честный централизованный рэкет» не способно контролировать и направлять мощные социальные процессы и само является игрушкой в их руках.
Структурный кризис может произойти практически в любой сфере государственного устройства, но наиболее глубоким он становится в том случае, если затрагиваются государственные «устои» – способность контролировать силу, вершить правосудие и собирать налоги. Практическим выражением фрагментации или структурного кризиса является расширение возможностей для ведения «силового предпринимательства» и появления олигархов.
Для олигархов неформальное государственное прикрытие играло роль организованных преступных группировок для малого и среднего бизнеса. Неофициальная государственная «крыша» представляет собой особый тип коррупции и избирательного использования государственных средств в интересах частных лиц или групп. В этом случае применение закона легко превращается в форму шантажа, конкурентной борьбы или наказания. Сугубо же криминальные формы силового партнерства ненадежны и лишены долгосрочной перспективы [113] .
Повышение «системности» организованной преступности и ее относительная легализация являются результатом рекрутирования в криминальную среду специалистов и профессионалов: представителей спецслужб, Вооруженных сил и правоохранительных органов.
На вопрос о том, что ныне происходит с Россией, следует, очевидно, ответить следующим образом: если в настоящее время Россия – буржуазная страна, то совсем не такая, как «классические» буржуазные страны. В России капитализм реставрировался, с одной стороны, на почве мелкобуржуазных тенденций, которые проявляли себя при социализме и способствовали к его разложению; с другой стороны, капитализм в Россию во многом привнесен извне или списан с других стран.
Лишь только на первый взгляд может показаться парадоксальным следующий тезис: Советский Союз с партократами и диссидентами мог считаться капиталистической страной с несколько большим основанием. В СССР не разрушался собственно капитал, являющийся не только деньгами, но и средствами производства (оборудование, технологии, квалифицированные работники и система их обучения).
В условиях изменения геополитических ландшафтов «развитые» страны обычно не углубляются в сложные процессы, идущие в «депрессивных» регионах мира. Между тем именно «транзитивные» общества демонстрируют свою потенциальность. Она проявляется в способности непрерывно генерировать новые идеи и альтернативные варианты развития. Там, где есть опасность, есть также и возможности возрождения. Следует надеяться, что именно данные процессы способны «освежить» дыхание Истории и сообщить ей новое качество, создав предпосылки для понимания миром красоты Духа.
Мудрый министр иностранных дел A.M. Горчаков после поражения России в Крымской войне высказал емкую фразу: «…Россия сосредотачивается». Современная «гипсовеющая» Россия снова должна «сосредоточиться». Для этого надлежит (пере)определить границу между возможным и невозможным.
11. Политика как искусство невозможного
Образно говоря, Россия как земная собственность русской идеи есть страна непредсказуемого прошлого и с большим трудом обсуждаемого будущего. Весьма актуальна выработка стратегической линии и идеологии выхода страны из нынешнего «транзитивного состояния» в завтрашний, а не вчерашний день человеческого сообщества. Следует определить, откуда и куда надлежит двигаться России в исторической перспективе.
Имеющий политические глаза да видит, что «переходные» явления в современной России является результатом утраты страной перспективного мышления и «имперской гравитации». Следует не забывать, что всякая империя опирается не только на силу [114] , но и на мессианское призвание. Империя – не только грубый захват, но и фундаментальная государственная работа и созидание. Империи не удались как раз у тех, кто пытался целиком захватить весь мир – у Александра Македонского, Чингисхана, Тамерлана.
Геоисторическая сущность, не «знающая» своего призвания и не движимая позитивной энергией созидания, не может остаться в целости. Тем более она не может «успешно» развиваться. В современной России событий масса, а кардинальных сдвигов нет. Реформа в классическом смысле этого слова возможна только в том случае, если реформируемая субстанция не ведет себя как полноправный субъект.
Чтобы прагматическая мораль «успеха» овладела сознанием сторонников «мистического традиционализма», она должна находить свое подтверждение в реальном социальном опыте. Но опыт народов, подключившихся к стратегии «догоняющего развития», ее часто не подтверждает. Это касается и нынешнего российского народа. Толпы рефлектирующих граждан испытывают странное чувство социальной тоски. В стране нет драйва.
Согласно Аристотелю, политика (polί-много, tikos-интерес) есть «всеобщее благо». Если политика как «концентрированное выражение экономики», по В.И. Ленину, правильно отражает потребности развития материальной жизни общества, то она становится преобразующей силой.
В основу политических реформ в России был положен принцип, согласно которому первичной социальной единицей является не общество, а лишь некое аморфное и случайное собрание индивидов, своего рода «гора социального песка». В современной России на месте коллективной идентичности больших субъектов истории прогнозируется появление разрозненных социальных атомов – кочующих в поисках (материальной) удачи «граждан мира». Безродность современного человека прогрессирует, несмотря на то, что он имеет комфортабельное жилище и может свободно перемещаться по всему миру. Рассуждать о «всеобщем благе» стало возможным лишь на кухне, в Интернет-сети и малотиражных изданиях.
В настоящее время политика сводится преимущественно к сеансу гипноза и игре аффектами. В отличие от Перикла [115] , современные ораторы не стремятся привлечь слушателей твердой логикой, уверенностью в своей правоте и истинностью своей позиции. Население в нынешней политической системе превращается в некую биомассу для социал-дарвинистских экспериментов.
Ознакомительная версия.
