Ознакомительная версия.
В рамках рассмотрения истории застройки Москвы в капитальном труде П. В. Сытина[27] затрагивается и тема садов. Наряду с основной своей задачей – указать местонахождение садов – исследователь стремится оценить и их своеобразие. Учитывая уже вошедшие в научный оборот данные, прежде всего из работ И. Е. Забелина, П. В. Сытин особенно внимательно анализирует планы Москвы XVII в. – так называемые «Петров», «Сигизмундов», чертеж Олеария. В частности, ученый отметил, что «за р. Пресней близ Москвы-реки показан большой сад с садовническими дворами округ (…) близ последнего Пресненского брода —.государев новый сад». Средоточие боярских садов на плане Олеария было зафиксировано в восточной части Китай-города. Похоже, именно планы города убедили автора в повсеместном распространении в Москве плодовых садов, соединенных с огородами. П. В. Сытин не допускает мысли о существовании декоративных садов до XVII столетия: «Декоративные сады появились в этом веке в зачаточном состоянии лишь в Кремле, в селах Покровском и Измайлове, да на Крутицком подворье митрополитов.».
В своей монографии о русских регулярных садах и парках Т. Б. Дубяго[28] кратко останавливается и на истории садоводства позднего Средневековья. Особое внимание исследователь уделяет усадебным садам, преимущественно загородным. В работе описывается планировка усадеб, расположение и характер насаждений, местонахождение прудов относительно жилища владельца. В то же время Т. Б. Дубяго не приходит к определенным заключениям. Признавая за этими садами «регулярные приемы композиции», автор считает их главным образом утилитарными, не представлявшими собой «единого, заранее спланированного ансамбля».
Затрагивает проблему садоводства в системе средневековых усадебных комплексов и О. С. Евангулова в монографии о садово-парковых ансамблях Москвы первой половины XVIII в.[29] Рассматривая в качестве примера дворцовую усадьбу в с. Остров, исследователь высказывает версию о закономерностях художественной организации подобных архитектурных ансамблей. В частности, по словам автора, «основную художественную роль в хозяйственных усадьбах играет церковь и колокольня, а не жилые хоромы». При этом отмечается соседство рядом со «скромным двором» большого плодового сада и конюшенного двора. В другой усадьбе, созданной на рубеже XVII–XVIII вв. на берегу Яузы для Ф. А. Головина, которую можно отнести к городской, О. С. Евангулова замечает наличие декоративного сада по сторонам парадного центра, обращенного к реке, где наряду с крытыми аллеями были устроены увеселительный павильон и фонтан, а остриженные деревья имели форму пирамид и луковиц.
Особый аспект, связанный с историей культивирования в русских ботанических садах новых видов и сортов растений, выделил в своей монографии в качестве основного Б. Н. Головкин.[30] Средневековый период автор подразделяет на два этапа. На первом, считает исследователь, главным смыслом культивирования одних растений в саду было их приближение к месту использования, других – их редкая встречаемость. А на втором этапе в качестве основной функции ботанических садов рассматривается появление своего рода «садов-диспетчеров» и «садов-посредников», через которые районировали проверенные полезные растения, пересылая их в подчиненные сады для дальнейшего размножения и внедрения в производство. Очевидно, что Б. Н. Головкин оценивает интродукцию растений с точки зрения утилитарных потребностей общества. В круг таких культур, в частности, включаются пряные, лекарственные, ароматические и некоторые технические растения. Однако применительно к эпохе Средневековья рациональная оценка побудительных мотивов к началу разведения тех или иных культур не всегда оправдана. Зачастую в то время причина их введения в обиход крылась в Священном Писании и другой религиозной литературе и связывалась с отмеченной там сакральной значимостью отдельных видов деревьев, кустарников, цветов.
Принципиально по-новому формулирует цель своего исследования Д. С. Лихачев.[31] В своей монографии ученый на материале европейского садово-паркового искусства стремится вопреки господствовавшему до этого подходу историков архитектуры изучать «зрительные аспекты садов», поставить во главу угла семантику произведений. В работе охватывается период от Средневековья до середины XIX в., в рамках которого уделяется внимание и отечественным садам и паркам, в том числе древнерусским. Д. С. Лихачев целенаправленно обращает внимание на факты рациональной организации ряда древнерусских насаждений, указывающие на «благоустроенный порядок, не испорченный грехом природы». Согласно замечанию автора, в Древней Руси «особое значение имели монастырские сады». Их визуальный образ в самых общих чертах, по мнению исследователя, представлен «изображениями сада как символами рая, Богоматери и т. д.» на иконах. В книге впервые дан перечень из шестнадцати таких памятников с очень краткими описаниями. Впрочем, на наш взгляд, отыскать в иконах черты, хотя бы отдаленно воспроизводящие облик обительных насаждений, вряд ли возможно.
Светские сады исследователь рассматривает преимущественно на материале дворцовых садов XVII столетия. Тем не менее по косвенным данным Д. С. Лихачев заключает, что «светские сады в России были уже не позднее XVI в.» и что они «украшались», т. е. не были чисто утилитарными. В целом же средневековый сад, по определению ученого, «символизировал собой райскую вечность и неизменяемость. неизменяемое начало красоты». Принципиально важным является высказанное Д. С. Лихачевым положение о том, что «история садово-паркового искусства теснейшим образом связана с другими искусствами.». И хотя автор выделяет здесь прежде всего поэзию и пейзажную живопись, в ходе исследования также указываются многочисленные примеры зависимости садов от архитектуры и градостроительства, религии, философии, политики, а также от различного рода культурных влияний.
Общую картину развития русского садово-паркового искусства, главным образом с точки зрения оценки приемов архитектурно-пространственной композиции, пытались представить в своих совместных монографиях А. П. Вергунов и В. А. Горохов.[32] В то же время, говоря о русском Средневековье, исследователи признают: «…наши сведения об устройстве садов древнерусского города носят по преимуществу общий характер и явно недостаточны, чтобы делать определенные выводы об их оформлении или планировочной организации». С одной стороны, это признание продиктовано объективными причинами – состоянием источниковой базы по данному периоду. С другой – нацеленность исследователей на вопросы ландшафтной архитектуры отодвигает в тень некоторые другие важные аспекты изучения средневековых садов, в частности их семантику, типологию и проблему своеобразия насаждений в русских землях. По мнению авторов, древнерусским садам свойственна «привязанность» к природному окружению, либо к «крепостным стенам и местам, свободным от жилой застройки». Эта точка зрения вполне согласуется с другим выводом, согласно которому вплоть до XVII в. утилитарная, хозяйственная функция преобладала в отечественном садоводстве. Особую роль в развитии русского средневекового сада ученые отводят монастырским насаждениям, характерной особенностью которых называют «тесную связь с архитектурой зданий, замкнутость в пределах высоких монастырских стен и построек». Здесь выделяется два типа садов: большие плодовые сады за стенами монастыря и «малые, в основном декоративные палисадники вблизи келий и церквей внутри монастыря». Оценивая в целом достижения монахов в садоводстве и ссылаясь на мнение А. Э. Регеля, авторы считают, что именно иноки оказали воздействие на подъем русского садово-паркового искусства в XVI–XVII вв.
Достижения же светского садоводства этого же периода А. П. Вергунов и В. А. Горохов рассматривают на примере московских садов – дворцовых, боярских, аптекарских и верховых, многие из которых уже «не ограничивались хозяйственными функциями, а имели определенное представительское (репрезентативное) или даже просветительское назначение». Если боярские плодовые насаждения расцениваются исследователями как по преимуществу утилитарные с традиционной планировкой, то значение аптекарских огородов, наряду с монастырскими садами, заключается, по их мнению, в том, что они были «проводниками ботанических знаний» и предвестниками ботанических садов, появившихся в России в начале XVIII в. Воздействие на возникновение верховых садов, как отмечается ими, «мог оказать пример итальянских вилл эпохи Возрождения и Барокко», а создание некоторых из них преследовало «образовательные цели». Столь же неоднозначную оценку получили и загородные сады, предназначенные для хозяйственных нужд и для «прохлады». Решая подчас декоративные задачи, они, по словам авторов, «включали в себя плодовые деревья, кустарники, аптекарские травы», что едва ли объяснялось хозяйственной необходимостью. Скорее всего, это было неким символом, «данью устойчивой народной традиции». Таким образом, по заключению ученых, связи русских средневековых садов с архитектурой оставались не развитыми, а «…в своем устройстве они отражают отмирающие формы бытового уклада.».
Ознакомительная версия.
