Ознакомительная версия.
И еще об Альберте. Он — идеальный товарищ по путешествиям, веселый, неприхотливый, легкий в общении, покладистый… правда, только до тех пор, пока ему не кажется, что он знает направление, куда идти, но этого он не знает никогда, хотя и не хочет признать…
В заключение автор хочет попросить у читателя прощение за то, что в книге встречаются неизвестные ему имена и фамилии моих друзей и знакомых. Это легко объяснить: первоначально заметки были адресованы тем, кому эти имена хорошо известны. Сначала я подумал, не стоит ли дать подробные разъяснения, кто есть кто, но в конце концов решил — пусть останется все как есть. Пусть незнакомый с моими друзьями читатель воспринимает их так же, как в гоголевском «Ревизоре» «…сестру Анну Кирилловну, которая приехала к нам со своим мужем, и Ивана Кирилловича, который очень потолстел и все играет на скрыпке…». Эти таинственные персонажи из письма родственника городничего никогда больше в пьесе не появляются и никакого влияния на развитие интриги, как известно, не оказывают, поэтому читателю остается только примириться с их присутствием.
Долго запрягаем, быстро ездим
Разговоры о том, чтобы поехать с Альбертом в Голландию, начались еще года три назад, после того как мы вместе съездили в Санкт-Петербург. Поездка выдалась забавной. Мы выехали из Стокгольма теплым весенним днем, но на таможне в Торфяновке температура была уже не выше чем плюс два. Дул пронзительный балтийский ветер. Седые легкие волосы Альберта развевались над головой, словно нимб. В конце концов он натянул теплую финскую кепку с ушами, замотал шарф потуже и заявил, что, по его мнению, он похож на наполеоновского солдата.
Альберт: …улепетывающего из России! А если без шуток, не стоит забывать, что Россия дважды спасла мою страну: от того, чтобы стать французской провинцией, в тысяча восемьсот двенадцатом году, и от того, чтобы стать немецким захолустьем, — в тысяча девятьсот сорок пятом году. Нечего удивляться, что у голландцев особое отношение к России!
Как бы то ни было, нас ждал на своей даче в Керро под Санкт-Петербургом мой старинный друг Жора Праздников, профессор Института театра, музыки и кино, но Альберт об этом ничего не знал. Он ехал в неизвестность — в загадочную, опасную и манящую Россию. На добродушном лице его явственно читалась настороженность, когда мы с хорошей дороги свернули на похуже, с дороги похуже — на совсем плохую, а с плохой — на нечто такое, что и дорогой-то назвать нельзя.
Наконец, осторожно переваливая с ухаба на ухаб, мы добрались до места. На даче (правда, не во всех комнатах) было тепло, баня натоплена, ждал, как всегда, гостеприимный стол.
Мы, промерзнув до костей на таможне, сладко попарились в бане, и я в который раз подивился системе подачи воды, по сложности сравнимой разве что с нью-йоркским метро.
Вообще мой друг Жора — большой перфекционист. Если он берется за что-то, то изучает вопрос досконально и потом делает все основательно и по последнему слову науки. Никогда не забуду, как в годы нашей молодости мы решили пойти на каток. Когда я зашел к нему, он сидел на диване и зашнуровывал ботинки с коньками. При этом он то и дело наклонялся, заглядывая в лежащую рядом книгу. Я посмотрел, что это за книга. Книга называлась «Как кататься на коньках».
И это при том что Жора когда-то был чуть ли не чемпионом города среди школьников!
Потом пришли соседи, мы выпили водки, закусили — и тут Альберт, как я и предвкушал, потряс общество своим знанием русских песен и романсов. Дело в том, что он сейчас с моей помощью усердно изучает свой шестнадцатый язык — русский. А у него свой метод занятий. Он первым делом учит наизусть все попавшиеся ему на глаза песни. Постепенно их набралось довольно много: и «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», и «Из-за острова на стрежень», и «Легко на сердце от песни веселой», и даже какая-то чайка, которой что-то там крыло серебрит. Его и двух Жоркиных соседок по даче нельзя было оторвать друг от друга — они пели без перерыва часа три. Симпатичная соседка Лиля предложила Альберту переночевать у нее, поскольку теплых комнат не хватало. Наутро, совершенно счастливый, ошеломленный естественным дружелюбием окружающих его людей, Альберт погладил испеченный Лилей пирожок и задумчиво сказал: «Мы обязательно съездим в Голландию… Но голландцы совсем другие». Я не стал ему говорить, что и русские не все «такие», — из патриотизма.
Альберт: Не скромничай! Такого гостеприимства, как в России, я не встречал нигде.
Обязательно надо свозить его в Грузию…
Несколько раз поездка срывалась, но на этот раз мы решили твердо — едем. И обязательно в сезон тюльпанов.
Недели за три до поездки Альберт начал приходить с картами, справочниками, фотографиями и альбомами, разрабатывал маршрут, спрашивал, что бы мы хотели увидеть. Мы сказали, что полностью доверяем ему в выборе маршрута, потому что кому как не ему знать, что надо посмотреть в Голландии! По его довольной физиономии было видно, что он тоже в этом уверен, а спрашивает просто так — из вежливости.
Наконец, все определилось: маршрут, схема финансирования — мы оплачиваем дорогу, Альберт — жилье. Дата отъезда — 28 апреля. Поначалу я сгоряча хотел проскочить весь путь от Стокгольма до Гауды, где Альберт заказал гостиницу, за один день, но потом стало ясно, что это очень тяжело и, как бы рано мы ни выехали, доберемся до места лишь глубокой ночью. Поэтому я позвонил Володе Крайневу в Ганновер и попросил пустить переночевать — как по дороге туда, так и обратно. Конечно, можно было остановиться в каком-нибудь мотеле, но как упустить случай повидаться, если есть такая возможность?! Тем более что в его доме места хватает. К сожалению, выяснилось, что Володю мы застанем лишь на пути обратно — у него как раз в эти дни были концерты в Лисабоне. Но возражений, как и надо было ожидать, не последовало — очаровательная и гостеприимная Володина мама Илечка сказала твердо: «Разместим!»
Рано утром 27 апреля наша собака, голден ретривер по имени Лиза, воспользовавшись неплотно закрытой дверью, проникла в спальню, ткнула меня влажным носом в локоть и, держа тапок во рту, произнесла на своем выразительном собачьем языке, хрюкая и постанывая, целый монолог: «Как же так, мы всю ночь не виделись, а ты тут валяешься, как какой-нибудь старый жирный бульдог!» Отказать ей в таких случаях невозможно, поэтому я встал, накормил ее самыми изысканными собачьими деликатесами, и мы пошли гулять. Она, как всегда, носилась кругами, пугала ворон и то и дело приносила мне на экспертизу найденные ею довольно сомнительные с точки зрения гигиены предметы. Вечером я с тяжелым сердцем отвез Лизоньку в собачий отель, а 28 апреля в пять часов утра мы покидали вещи в машину и тронулись в путь. Захватили Альберта и в первую очередь поехали на кладбище положить цветы — в этот день была годовщина смерти Ежи Эйнхорна, знаменитого шведского врача и общественного деятеля, с которым я очень подружился в последние два-три года его жизни, переводя на русский язык его замечательную книгу «Избранный выжить». Постояли немного у могилы. Было тихо и, несмотря на ранний час, довольно тепло. Воздух по-весеннему пах свежевзрезанным арбузом. Низкое еще солнце то вспыхивало ярко, то пряталось за темными вековыми елями. На плите по еврейскому обычаю лежали несколько камушков. Мы тоже положили камни.
Привычные шестьсот километров до Хельсинборга проехали за шесть часов, включая заправку и остановку на зеленой стоянке, где с аппетитом слопали испеченные моей женой Таней пирожки с капустой и яйцами, запивая горячим чаем из термоса.
По случаю субботы дороги были почти пустыми, ехать было легко и приятно, и в час мы уже грузились на паром Хельсинборг — Хелсинор. Хелсинор — это датский городок, выстроенный рядом с королевской резиденцией (Эльсинор!). Замок, где разворачивается действие «Гамлета», цел и невредим, его видно с парома, который преодолевает расстояние между Швецией и Данией за двадцать пять минут. Даже паром называется «Гамлет». Не сказал бы, что от этого названия веет надежностью. Вспомнил, как наши доблестные авиаконструкторы в свое время назвали гигантский транспортный самолет «Антеем», забыв, по-видимому, что для этого героя греческих мифов оторваться от земли означало погибнуть. В именах и названиях есть своя метафизика…
Уж совсем леденящий душу пример — за пятьдесят шесть лет до чудовищной атаки на Нью-Йорк 11 сентября 2001 года американцы назвали свой ядерный проект, вылившийся в бомбежку Хиросимы и Нагасаки… «Манхэттен»! Из десятков тысяч возможных названий было выбрано именно это — на первый, на второй и на третий взгляд не имеющее ничего общего с содержанием проекта… И две летающие бомбы (тоже две), начиненные живыми людьми и керосином, обрушились именно на Манхэттен. Символика, которой лучше бы не было…
Ознакомительная версия.
