Ознакомительная версия.
Среди систем, возможных для данного этапа глобальной эволюции, Культура – наиболее автономная. В отличие от своих материнских систем, Культура содержит необходимые для имманентного эволюционного развития противоречия внутри самой себя и в своём автоморфизме, минимально нуждается во внешних вызовах и воздействиях. И все же её развитие детерминируется глубинными эпигенетическими факторами, не выводимыми из неё самой. Разворачивание этого тезиса – один из основных мотивов последующих рассуждений. Сейчас же, забегая вперёд, кратко сформулирую ряд особо важных положений.
Эволюционные изменения системных конфигураций культуры «изнутри» детерминируются скрытой динамикой эволюции мозга – звена, связующего биосистему с Культурой. Причем имманентность этой эволюции всё более умаляется и корректируется нарастающим встречным воздействием культурных факторов. Если на ранних этапах становления Культуры её эволюция в максимальной степени подчинялась динамике эволюции психофизиологической, то впоследствии, по мере отхода Культуры от своих природных оснований, эта подспудная психическая эволюция стала, по меньшей мере, существенно корректироваться культурно-историческими факторами и всё более от них зависеть. Выражается это в том, что подспудные тектонические процессы психической эволюции, не меняя своих инерционных психофизиологических механизмов, могут не только ускоряться или притормаживаться в тех или иных культурно-исторических контекстах, но и получают возможность многовариантного (альтернативного) воплощения. Эта многовариантность есть пространство свободы, в определённых границах присущее каждой локальной культурной системе.
Имманентные эволюционные процессы в культуре закономерным образом протекают в русле ГЭВ. Так, уплотнение эволюционного фронта – это не только сжатие географического пространства, «выделенного» для культурно-исторического эволюционирования, но и концентрация последнего на все более компактных грукппах/общностях: от больших социальных: этносов, наций, социальных, конфессиональных и т. п. малых группам и отдельным субъектам, являющих наивысший в общеэволюционном масштабе уровень субъектности. Такой субъект, в полном соответствии с эволюционной логикой, перерастает функцию элемента в социокультурной системе и сам становится системой, по меньшей мере, обретает некоторые её черты. Характерно, что уплотнение особенно наглядно проявляется в переходные эпохи, когда прорывы к новым конфигурациям происходят точечно и в режиме революций. Закономерным образом уплотнение уравновешивается возникновением новых больших социокультурных общностей, основанных на единстве цивилизационной идентичности, образа жизни и т. п. Но даже находясь на переднем крае эволюционного процесса, эти сообщества играют роль диалектической антитезы сжатию и «упаковке» эволюционного мейнстрима до масштаба ментальности отдельного субъекта.
О наращивании сложности, самости и дифференцированности можно даже не упоминать: их проявления очевидны.
Итак, каким же образом системную эволюцию культуры можно представить как продолжением эволюции глобальной? Ответ представлю в предельно сжатых тезисах, схематически упрощающих многоаспектную полифонию ментальных и культурных процессов в процессе их коэволюции. Не которые из этих аспектов подробнее будут рассмотрены в следующих главах.
Антропогенез стал следствием вертикального прорыва ГЭВ в условиях «сползания» млекопитающих и всей биосистемы в целом (гл. 2) в инерционное доразвитие горизонтального эволюционного направления. Уплотняющиеся во времени этапы этого вертикального перехода отмечают последовательное смещение эволюционного фронта от области морфофизиологии к нейро– и психофизиологии, далее – к области психического и, наконец, ментального, где и достигается качественно новый уровень субъектности/самости. Причём носителем субъектного начала выступает не только человеческая ментальность, но и вся система Культуры в целом. Начиная своё становление с дискретно-точечного состояния и неустойчивых локальных структур, Культура оформилась в систему лишь с завершением видовой эволюции человека в верхнем палеолите. Тем самым закончилась эпоха раннего культурогенеза, подспудным психофизиологическим локомотивом которой было пробуждение функций левой гемисферы (гл. 2). Сама Культура в этот период выступала главным образом эпифеноменом самонастройки биологических и психических режимов, разбалансированных в процессе вертикального скачка. Впрочем, к концу верхнего палеолита культурная эволюция, вырвавшись из оболочки природных эволюционных режимов, окончательно приобрела способность развиваться благодаря своим внутренним противоречиям.
Идея такого развития восходит к Гегелю. Будучи изрядно подпорченной марксизмом, многими она стала восприниматься как одиозный анахронизм. Однако ни концепция развития вследствие межсистемных взаимодействий со средой (метаболизм), ни, тем более, подновлённые варианты унылого креационистского доктринёрства не обладают столь высоким объяснительным потенциалом. Поэтому я, не находя в том ничего зазорного, буду использовать названную эпистему. К тому же современная теоретическая наука вполне способна вывести суть и происхождение диалектических противоречий не из утратившей доверие философской спекуляции, а из самих эмпирических оснований исследовательского опыта.
Развитие левополушарных когнитивных функций привело, в свою очередь, к новым проблемам и вызовам, ответы на которые обретались уже исключительно в пространстве культуры (при всех оглядках на синкретизм, применительно к верхнему палеолиту уже можно говорить о культурах с маленькой буквы).
Революция неолита была грубо говоря, попыткой первого «правополушарного реванша» – корректирующей самонастройкой становящейся культурной системы, осуществляемой против нейрофизиологического эволюционного мейнстрима – наращивания и в тенденции доминирования левополушарных когнитивных функций. Неолит и его двойственные культурные результаты – важнейший внутрисистемный вертикальный переход для первой, мифоритуальной системной стадии культуры. В результате этого перехода стратегия жизни в условиях константного ресурса, присущая раннему культурогенезу, сменилась стратегией перманентного его расширения. Тем самым был определен переход от раннего культурогенеза (на поздней его стадии – от архаического состояния культуры) к фазе цивилизации. Эпоха ранних цивилизаций – финал мифоритуальной системы, завершившийся её закономерным системным кризисом. Причины его – в предельно лапидарном перечислении «от глубины к поверхности» – таковы.
Инерционное доминирование правополушарных когнитивных функций свой эволюционный потенциал исчерпало в мифоритуальных системных основаниях культуры. Нарастающее доминирование левополушарных когнитивных технологий более не могло осуществляться в оболочке мифоритуальных форм и ментальных конфигураций – требовался переход к новому типу смыслообразования. К этому времени культура была уже далеко не точечным, а развитым системным образованием, включавшим множество подсистем и специализированных структур, а также многочисленные и высокоспециализированные социальные группы. Нуждалась она не только в выработке принципиально новых механизмов координации функций подсистем, но и в их вторичном упрощении – сбросе «лишнего» материала и уплотнении эволюционного опыта, – для чего требовались принципиально новые способы его кодирования и трансляции. Уход мифоритуальной культуры в дурную бесконечность горизонтального эволюционирования, дробление и самоумножение форм и феноменов привели к перенасыщению культурного пространства дискретными и хаотизованными смысловыми структурами, что с точки зрения человеческой ментальности приняло вид распада традиционного мифоритуального космоса.
Единственно возможным выходом из кризиса был опять-таки вертикальный эволюционный переход к новой культурной парадигме, основанной на левополушарном доминировании. Этот вертикальный переход, охвативший период от рубежа II–I тыс. до н. э. до VII в., в смыслогенетической теории определяется как Дуалистическая революция (ДР) [192], поскольку универсальной формой проявления новых когнитивных технологий и ментальных структур явился доктринальный дуализм. Здесь на арену вышел логос в предельно широком его понимании, выступавший «псевдонимом» самой культуры – которая, решительно отрываясь от своих природных оснований, она устремилась на следующий, более высокий уровень автономности своего развития. Важно подчеркнуть, что нацеленность на логос как концентрированное выражение левополушарной когнитивности берёт начало ещё, по меньшей мере, в верхнем палеолите с его взрывным развитием языковых и семиотических практик. Можно сказать, что дискурсы языка стали тем «белым конём», на котором логос триумфально въехал в историю.
Ознакомительная версия.
