В то же время с утверждением нового порядка и нового стиля жизни бывшие члены специализированных и ранее подвергавшихся сегрегации сообществ оказываются в выигрыше. Их традиционно городской образ жизни, умение считать, коммерческая сметка, более высокий уровень грамотности и иногда приобщенность к религиям, имеющим письменную традицию, делают их более пригодными к новой цивилизации, чем представителей старого правящего класса или крестьянства.
Многие социологи и среди них даже такие искушенные, как Макс Вебер, считали, что для подобных меньшинств типичен двойной стандарт — один для своей группы и другой, более гибкий и аморальный, — для всех остальных. Они действительно придерживались двойных правил, но совсем в противоположном смысле. Их отношения с окружающим миром прежде зависели от выполнения специфических обязанностей или производства специфических предметов и товаров. Имя и репутация таких групп всецело держались на надежном, добросовестном исполнении подобных обязанностей; и их профессиональная добросовестность была хорошо известна. Это было не похоже на отношения, типичные для общества с традиционной моралью, где сделка между двумя партнерами всегда имела большее значение, чем просто коммерческая сделка. Там два участника всегда были либо родственниками, либо соплеменниками, союзниками, либо врагами и так далее; таким образом, сделка никогда не сводилась лишь к передаче данного товара за определенную цену. Всегда существовала возможность получить большие преимущества или стать жертвой предательства. Обе стороны стремились вступить в максимально долгосрочные и прочные сделки или отношения и, таким образом, должны были предлагать как можно больше. С другой стороны, неудовлетворенность результатами сделки грозила нарушением многих других связей, поэтому для пресечения недовольства предпринимались самые решительные меры. В этих условиях сделки с меньшинством, состоящим из тех, с кем запрещено было есть, вступать в брак и заключать политические или военные союзы, имели свое преимущество. Обе стороны могли сконцентрироваться на рациональном и плодотворном решении дела, в котором они были заинтересованы, и потому надеялись получить именно то, на что рассчитывали, — не больше и не меньше. Внутри самого меньшинства связи были также разветвленными, и, следовательно, сделки опять оказывались менее надежными и более многосторонними. Но тот, кто не занимает положения в более широком внешнем обществе, может легче рассчитывать на контракт. С другой стороны, те, кто имеет высокий статус в обществе, обязаны подчиняться его требованиям и уважать законы, и так они лишаются свободы, необходимой для ведения переговоров и заключения сделок. Известное имя и положение ограничивают для человека возможности выбора, накладывая на него слишком много обязательств и предъявляя к нему множество требований. Напротив, отсутствие высокого статуса позволяет человеку легче подобрать себе подходящее занятие, заключить разумную сделку и соблюдать ее условия.
Итак, малые сообщества действительно существуют в соответствии с двойным стандартом, но не в том смысле, который обычно вкладывается в это понятие. Для тех, кто не входил в их состав, они олицетворяли надежность, которая является заведомым, ожидаемым условием для современных упрощенных отношений. Зато во взаимоотношениях с членами собственной группы их сделки приобретали столь запутанный и многоступенчатый характер, что на наш сегодняшний чувствительный взгляд они явно отдавали бы коррупцией. Разумеется, с зарождением анонимного мобильного массового общества одноразовые и однолинейные сделки становятся обычным явлением, а не характерной чертой отношений социально не совпадающих групп.
В условиях модернизации с бывших специализированных меньшинств снимаются правовые ограничения, но одновременно они лишаются и своего монопольного права, а также защищенности. Их прежний опыт и ориентация часто дают им возможность действовать с большим успехом в условиях полной экономической свободы для всех. Их знания также оказываются весьма полезными. Но в то же время их прежний опыт вырабатывался в условиях политического бессилия и подчинения общинному праву на самозащиту. Это и была цена, заплаченная ими за первоочередное право овладения профессией: они вынуждены были смириться со своей политической и военной беспомощностью, чтобы получить доступ к тем средствам, которые в дурных руках становились слишком могущественными или опасными.
Но даже и без такой традиции политическое и военное бессилие этих групп часто было следствием самого статуса меньшинства, рассеянного по многочисленным городским центрам и потому лишенного компактной и защищенной территориальной базы. Некоторые экономически процветающие группы такого рода имеют давние традиции рассеяния, урбанизации и пребывания в статусе меньшинства: это, бесспорно, относится к евреям, грекам, армянам и парсам [7]. Другие группы оказались в таком же положении только в результате недавних миграций или открывшихся перед ними возможностей (включая получение образования) в самое последнее время. Таково положение живущих за пределами основной этнической территории китайцев («хуацяо») и индийцев или ибо в Нигерии.
Ужасающие и трагические последствия соединения в современных условиях экономического превосходства и культурной выделяемости с политической и военной беспомощностью слишком хорошо известны, чтобы на них вновь останавливаться. Последствия могут быть разные, от геноцида до изгнания. Иногда устанавливается ненадежное и неустойчивое равновесие. Самое главное, что центральная власть оказывается теперь в совсем ином положении и подчиняется совсем иному влиянию и давлению, чем во времена аграрного разделения труда. Тогда и речи не было о том, чтобы каждый мог стать мобильным, образованным, обученным профессии или торговле: кто бы в таком случае обрабатывал землю? Адам пахал, его жена Возилась с сыном Каином. А кто же в эти времена Был лордом и хозяином?[31]
Вероятно, такие все-таки были. Но не они составляли большинство или хотя бы общественную «норму». Почти полностью обуржуазившееся общество в то время было совершенно нереальным. Основное население не стремилось взять на себя роль меньшинства, которая считалась все-таки позорной. Правителям была удобна беззащитная, легко облагаемая налогами и поборами, экономически специализированная группа, крепко привязанная к власти из-за своей постоянной и усиливающейся беззащитности.
Но в новых условиях национальное «развитие» настойчиво требует всеобщего движения в направлении, некогда доступном только малочисленной, особо выделенной группе. Когда-то государство было заинтересовано в защите такого меньшинства, которое ему было легче доить. Теперь государство больше заинтересовано в лишении меньшинства его экономической монополии, и, поскольку это меньшинство находится на виду и обладает богатством, государство, чтобы заслужить расположение более широких слоев населения, начинает притеснять меньшинство и лишать его собственности. Это случается неизбежно. Именно так в угоду большинству создается для него весьма приятное (правда не для его жертв) и трогательное зрелище унижения группы, некогда вызывавшей зависть. Порой подобным удовольствием может наслаждаться не только ограниченная по численности группа, унаследовавшая положение преследуемого меньшинства, но и значительно более обширная категория — и это тоже политически веское соображение, делающее такой ход событий привлекательным для государства.
Такие обстоятельства ставят меньшинство перед выбором, подобным тому, который приходилось делать (хотя и в несколько иных условиях) нашим рабочим-мигрантам из Руритании. Оно может, например, ассимилироваться, и иногда именно это и случается со всем меньшинством или с довольно значительной его частью. Оно может, напротив, попытаться покончить со своей специализацией и со своим статусом меньшинства, создав собственное государство, которое теперь возьмет на себя функцию защитника неспециализированной новой национальной культуры. Для рассредоточенного городского населения первоочередной проблемой является, конечно, обретение необходимой территориальной базы. Жители Руритании, будучи крестьянами, разумеется, имели свою территорию, которой и суждено было превратиться в Королевство Руритания, а впоследствии в Социалистическую Народную Республику Руританию. Но на что могла рассчитывать городская, профессионально специализированная и рассеянная группа, практически не имевшая сельских корней?
Для национализма подобного типа обретение территории было первой и, вероятно, главной задачей. Эллины вначале думали не столько об отделении от Османской империи, сколько об изменении иерархии внутри нее и захвате власти и, таким образом, о возрождении разрушенной турками Византии. Первое Греческое восстание [8] произошло не в Греции, а на теперешней территории Румынии f9], где греки составляли меньшинство, и при этом весьма успешно существовали вне османской системы. Нынешняя южная Греция стала использоваться как единственная территориальная база намного позднее.
