В сказках о домовых явно прослеживается масса напластований: есть в них образы и символы, свойственные христианской эпохе, и явные признаки древнейшего происхождения…
Лесовик, лешак, боровик, леший — в восточнославянской мифологии злой дух, воплощение леса как враждебной человеку части пространства. Живет леший в лесных чащобах, среди деревьев, в еловых или сосновых борах, он — хозяин леса и зверей. Его изображали одетым в звериную шкуру, иногда со звериными атрибутами — рогами и копытами. В Ярославской и Вологодской губерниях его представляли непременно с красным кушаком, левая пола кафтана запахнута на правую сторону, а не наоборот, как все люди тогда носили. Обувь перепутана: правый лапоть на левой ноге, левый — на правой. Глаза у лешего зеленые и горят как угли. Лешему приписывались также особые свойства, присущие только ему одному: если он идет лесом, то ростом равняется с самыми высокими деревьями, а если выходит для забав, прогулок и шуток на лесные опушки, то становится малой былинкой ниже травы, свободно укрываясь под любым ягодным листиком. В лесу леший — полноправный хозяин: все птицы и звери, особенно зайцы, белки, мелкие зверюшки, находятся у него в подчинении и повинуются ему безответно.
Согласно поверьям, лешие не столько вредят людям, сколько проказят, шутят, и в этом очень похожи на своих родичей — домовых. Но проказят они грубо, как это принято у неуклюжих лесных жителей, а шутят зло. Самые обычные проказы и шутки леших заключаются в том, что они «обходят» человека, углубившегося в чащу собирать грибы или ягоды, и либо заводят в такое место, из которого никак не выбраться, либо напустят в глаза его такого тумана, что совсем собьют с толку, и заблудившийся долго будет кружить по лесу, возвращаясь каждый раз на одно и то же место.
Орловские и новгородские крестьяне верили, что существует некий дух, приставленный охранять хлебные поля, и что зовется он «полевой». Тело его черное, как земля, глаза разноцветные, вместо волос голова покрыта длинной зеленой травой. Шапки и одежды вообще нет. Считалось, что в каждой деревне — 4 полевика. Добрым и проказливым нравом полевик похож на домового, но по характеру проказ напоминает лешего: так же сбивает с дороги, заводит в болото и зло подшучивает над пьяными пахарями.
С полевиком можно встретиться чаще всего у межевых ям. Спать в таких местах нельзя, а если заснешь, то детки полевичков «межевички» и «луговички», бегающие по межам и ловящие птиц родителям в пищу, могут найти лежачего человека и тогда наваливаются на него и душат. Как все нечистые духи, полевики — взяточники, гордецы, капризники. Чтобы умилостивить полевика, орловские крестьяне раз в году (в Духов день) ходили глухой ночью куда-нибудь подальше от проезжей дороги и от деревни к какому-нибудь рву, несли с собой пару яиц и краденого у добрых соседей старого безголосого петуха в дар капризному духу, причем так, чтобы никто не видал, иначе полевик рассердится и истребит весь хлеб.
В отличие от прочей нечисти, у полевика любимое время — полдень, но увидеть его удается крайне редко. Вообще внешний облик полевика и характер его выясняются очень мало, и во всей народной мифологии это едва ли не самый смутный образ. Известно только, что полевик зол и подчас любит сыграть с человеком недобрую шутку.
Среди крестьян Костромской губернии столь же злым духом, даже, пожалуй, самым злым из всех считался гуменник (овинник). Если он рассердится и залютует, то на овин (загон, где держали овец) рукой махни. По поверьям, овинника можно задобрить, для чего следует принести ему жертвы: пироги и петуха. Петуху на пороге отрубали голову и кропили кровью по всем углам, а пирог оставляли у порога.
Высушить овин можно было только с огнем, а сухие снопы горят словно сухой порох. Так и горели у крестьян овины сплошь да рядом. А кому приписать эти несчастья, сопровождавшиеся зачастую тем, что огонь испепелял гумно со всем старым запасом хлеба и с новым сбором? Кого же винить, как не гуменника? Крестьяне верили, что живет он в нижней части строений, где разводят теплицы, а днем деревенские ребята пекут картошку.
«Глаза у него горят калеными угольями, как у кошки, сам он похож на огромного кота величиной с дворовую собаку, весь черный, лохматый. Овинник умеет лаять по-собачьи и, когда ему удается напакостить мужикам, хлопает в ладоши и хохочет не хуже лешего», — пишет С. В. Максимов.
По старинным деревенским законам, овинники имеют «выходные дни», приходившиеся на христианские праздники Воздвиженье (14 сентября или 27 сентября по н. ст.) и Покров (1 октября, 14 октября по н. ст.) Топить овины в эти дни гуменник не позволяет и, на добрый случай, пихнет у костра в бок так, что едва соберешь дыхание, а на худой конец — «разгневается», закинет уголь между колосниками и спалит весь овин. Угоду и почет гуменник любит так же, как и все его нечистые родичи: крестьяне начинали топить овин, лишь «попросив у хозяина позволения».
Мифы о кикиморах принадлежат к числу наименее характерных для славян, и, наверное, поэтому народная фантазия не создала законченного образа кикиморы. Имя кикиморы воспринималось как бранное слово. Кикиморой звали «нелюдимого» домового, разных плутов, обманщиков, соглядатаев. На севере России за кикиморой числились и добрые качества: считалось, что она покровительствует умелым и старательным хозяйкам, убаюкивает по ночам маленьких ребят, оказывает разные другие услуги по хозяйству. Ленивых хозяев кикимора ненавидит, щекочет у них малых ребят так, что те целые ночи кричат; пугает подростков. В Сибири крестьяне верили в лесную кикимору, или лешачиху. Постепенно образ кикиморы стал обезличиваться.
С. В. Максимов считает, что корень слова «кикимора» указывает на его древнее происхождение, как и остатки народных верований, долго сохранявшихся среди славянских племен. На Украине при встрече весны (1 марта или 14 марта по н. ст.) с пением веснянок по улицам носили чучело, которое называли «марой», «мароной», а русское слово «морока» означало мрак, темноту. В северной, лесной России о Маре сохранилось лишь смутное представление, но в Белоруссии кое-где знают Мару и сейчас.
В России кикимору иногда называли «шишигой». По поверьям, шишига живет в овинах, а когда играет свои «свадьбы», тогда на проезжих дорогах вихри поднимают пыль столбом. От «шишиги» пошли слова «шиш», «шиши», встречающиеся в народном обиходе. Считалось, что кикимора обитает в темных сырых углах, под избой. Бытовало поверье, что кикимора проказничает все святки, любит путать пряжу, трепать и сжигать кудель, проказить с веретенами и прялкой.
Неудержимая в поисках чудес народная фантазия изобрела особых духов, будто бы охраняющих зарытые в земле клады с сокровищами и ценностями. На юге России самого духа называли «кладовником», а подручных — «кладенцами». В некоторых губерниях (Орловской, Брянской и др.) главный дух носил имя Кудеяра.
На севере у «кладового» были «спутники»: один — «лаюна», прозванный так за то, что при первой же попытке человека похитить клад он «обращался в собачку-лайку»; другой — «щекотун», оберегавший клады и изображавшийся в виде белобокой сороки-щекотухи.
В Белоруссии этот дух-охранитель превратился в маленького божка Копшу, которого просили указать место кладов и помочь их открыть, а при удаче благодарили, оставляя ему известную часть добычи.
Уже по этому признаку видно, насколько древен народный обычай зарывания кладов и насколько устойчива вера в их существование. Обычай родился вследствие тяжелых условий существования отдельных земледельческих славянских племен. Близкое соседство с кочевниками, которые жили внезапными опустошительными набегами, и желание оградить потомков-наследников указало такой странный путь сохранения имущества, нажитого тяжелым трудом. Со времени печенежских и половецких набегов вплоть до татарских погромов, когда мирное существование земледельцев оказалось под угрозой, русские люди неутомимо придумывали всевозможные меры самозащиты, охраны личного имущества. В те трудные времена им не на кого было положиться, и потому люди доверяли свое имущество земле. Русская поговорка «хоронить золото и чисто серебро» свидетельствовала о том, что народ зарывал в землю зерно и добро от поборов и захватов.
В Брянских лесах называли места, где скрыты клады, закопанные полумифическим разбойником Кудеяром. Говорили, что над камнями, прикрывающими эти сокровища, вспыхивают огоньки, а два раза в неделю в 12 часов слышен жалобный плач ребенка. В Воронежской губернии были (и до сих пор сохраняются) урочища, в названиях которых звучало имя Кудеяра.
