Самой главной — и, как ни печально, неизбывной — проблемой было расхождение между университетской наукой и реальной жизнью. Университеты готовили книжных червей, а не специалистов-практиков. Редкие подвижники — ученые, мыслители, выдающиеся педагоги — были крошечными яркими островками, окруженными морем серости. Например, Бартоло да Сассоферрато (1314–1357), преподававший право в университетах Пизы и Перузы, улучшил и систематизировал глоссарий к своду законов, который теперь представлял собой уже не пересказ текста другими словами, а его толкование. Все правоведы Италии считали его своим учителем, но в XVI веке представители новой волны — юридического гуманизма, также зародившегося на Апеннинах, но развернувшегося во всю ширь во Франции благодаря Гильому Бюде и его ученикам, — подняли его на смех. Дело в том, что «бартолисты» уже не подходили к делу творчески, как их учитель, и занимались комментированием не собственно Гражданского кодекса, а средневековых глосс самого Сассоферрато. Рабле в «Пантагрюэле» высмеивает толкователей, а Бомарше в «Женитьбе Фигаро» выводит на сцену антипатичного юриста — доктора Бартоло, явно намекая на его средневековый прообраз.
Гуманисты отринули прежние догмы, провозгласив, что «истина в юриспруденции происходит из свидетельских показаний, а не от власти ученых докторов». Они уже не считали римские законы истиной в последней инстанции, неоспоримой для всех времен и народов. Римское право следовало приспособить к эпохе, а для этого требовалось как следует его изучить, основываясь на трех китах: филологии, истории и дипломатии. Некоторые представители гуманизма, юристы-практики, устремляли свой взор не к истории Рима, а к национальной истории и национальному праву. В результате римское право постепенно утратило прежнее значение, уступив место французскому Но, например, в Лувене кафедра государственного права была создана только в 1723 году.
Знаменитый французский философ Дени Дидро (1713–1784) составил в 1775 году для российской императрицы Екатерины II «План университета», который она потом поостереглась осуществить на практике. Дидро два года обучался в Париже философии и три года богословию и считал, что французский университет, не претерпевший изменений со времен Карла Великого, может служить лишь отрицательным примером: «Наш юридический факультет просто жалок. Там не читают ни слова о французском праве, ровным счетом ничего ни о нашем гражданском и уголовном кодексе, ни о процедуре, ни о наших законах, ни о наших обычаях». А ведь к тому времени французское право уже почти сотню лет входило в обязательную программу преподавания на юридических факультетах.
Неудивительно, что во второй половине XVIII века студенты-правоведы со всей Европы устремлялись не в Париж, а в Страсбург, где к тому же открылась дипломатическая школа с преподаванием политологии и современной истории. Там учился, среди прочих, Клеменс Лотар Венцель фон Меттерних (1773–1859), в будущем прославленный австрийский дипломат.
В медицине ломка стереотипов тоже шла медленно и болезненно. Долгое время непререкаемым авторитетом в искусстве врачевания считался Авиценна, или Абу Али ибн Сина (980–1037). Его «Канон врачебной науки» в пяти частях, обобщивший взгляды и опыт греческих, римских, индийских и среднеазиатских врачей, выдержал в Средние века около тридцати изданий на латыни. В Европе профессиональная медицина зародилась в Италии в XI веке; преподаватели школы в Салерно совместными усилиями с монахами из монастыря Монтекассино перевели на латынь многочисленные византийские и арабские трактаты.
Но если бы изучения этих трудов было достаточно для того, чтобы стать врачом! В Болонье в конце XIV века произошел курьезный случай. Наставник юного студента, вступивший в конфликт с поваром из-за вопроса о стирке белья, обнаружил в своей тарелке посторонний предмет, который показался ему куском мышьяка. Он решил воспользоваться тем, что находится в университетском городе, и обратиться за советом к знающим людям, которые точно скажут, что это за вещество. Вопрос решали долго, с привлечением двух аптекарей, врача и ученого доктора с медицинского факультета. Всё, что они могли порекомендовать, — дать подозрительную еду собаке и посмотреть, что произойдет. Собака есть не стала и улизнула. Вопрос остался открытым. Врач Гвидо Преонти после исследования мочи пациента заявил, что тот, верно, действительно попробовал яд, поскольку в его организме творится беспорядок, и выписал лекарства. Однако злополучный ментор не мог жить спокойно, пока в доме обитает отравитель. Слуги ни в чем не сознавались, ученик принял сторону уволенного повара. И тут в голове наставника прояснилось: не сам ли ленивый студент затеял всю эту кутерьму с отравлением, чтобы выжить наставника, заставлявшего его заниматься и препятствовавшего не всегда невинным развлечениям? Он обратился к дяде своего подопечного, грозному Лодовико Гонзага, который написал племяннику суровое письмо и попросил вмешаться Общество выпускников Болонского университета. Коварный повар бежал; двух наиболее подозрительных слуг на день посадили в камеру, нерадивый школяр покаялся, но если бы, не дай бог, дело зашло слишком далеко, светила местной медицины не спасли бы несчастного.
Веком позже, в 1497 году, в университете Феррары разгорелся спор о происхождении сифилиса (в городе тогда разразилась эпидемия этого заболевания, и его правитель решил подойти к проблеме с научной точки зрения). Сторонники придворного врача Коррадино Джиллино считали, что болезнь приключается из-за отравления спорыньей[35], и видели ее причину в неблагоприятном расположении звезд, а то и считали ее Божьей карой. Профессор медицины и философии Себастьяно далль Аквила полагал, что сифилис сродни слоновьей болезни, выявленной Клавдием Галеном во II веке, и что его надо лечить ртутью. Его коллега Никколо Леоничено винил во всём особые климатические условия, в частности влажный воздух, и заявлял, что болезнь эта новая, неизученная, а потому известные лекарства к ней неприменимы. Постепенно спор перешел от частного к общему, восстановив друг против друга сторонников греческой школы, восходящей к Плинию Старшему, поборников учения Авиценны и искателей новых путей. Начавшись в Италии, он распространился на всю Европу, захватив, в частности, Германию, Францию и Испанию.
Авиценна и арабская система врачевания были в большом почете до середины XVI столетия, но к 1557 году труды арабов перестали использоваться в преподавании, окончательно вытесненные медицинскими трактатами греков. Франсуа Рабле приложил к этому руку, пропагандируя Гиппократа и Галена — первоисточники, а не неточные латинские переводы.
Филипп Аврелий Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм (1493–1541), родившийся в семье врача, к шестнадцати годам уже хорошо знал основы хирургии и терапии. Получив базовое образование в Базельском университете, он уехал в Вюрцбург к аббату Иоганну Тритемию, чтобы учиться у него магии, алхимии и астрологии. Университет Феррары преподнес ему докторский колпак, и новый доктор медицины стал называть себя Парацельсом, то есть «превзошедшим Цельса» — древнеримского врача, жившего в I веке до нашей эры. Он стал родоначальником алхимической медицины, которую впоследствии преподавали только в университете Монпелье.
В Париже и Кане будущих врачей учили по «Истории животных» и «Метеорологии» Аристотеля, «Афоризмам» Гиппократа, книгам Галена. Галенисты Италии ополчились на Везалия после того, как он опубликовал свой трактат «О строении человеческого тела». Тот не выдержал и по завершении последнего публичного сеанса препарирования в Падуе в декабре 1543 года сжег все свои научные труды и книги и ушел с профессорской кафедры. В 1551 году испанский король Карл V создал особую комиссию в Саламанке для исследования методов Везалия, ставшего к тому времени придворным врачом, с религиозной точки зрения. Воистину, прав был Мольер, говоря, что доктора-схоласты стояли спиной к больному и лицом к Священному Писанию.
В медицине главенствовала теория, введенная Гиппократом, согласно которой состояние здоровья человека обусловлено сочетанием четырех природных элементов (тепла, холода, сухости и влажности) и четырьмя телесными жидкостями (кровью, слизью, желтой и зеленой желчью). В 1628 году англичанин Уильям Гарвей описал и объяснил систему кровообращения, поставив под сомнение догму великого грека. Вновь по всей Европе начались столкновения между «циркуляторами» и «антициркуляторами», пока в дело не вмешался французский король Людовик XIV, основавший в 1672 году кафедру анатомии с особым курсом о кровообращении.
Герман Бургаве, которого считают основателем современной клинической медицины, тоже вначале был сторонником Гиппократа, но понемногу стал отдаляться от взглядов предшественника, добавив к его философии спорные химические и механические объяснения; однако ему удалось разложить на компоненты кровь, молоко и все животные жидкости. При жизни он пользовался огромной славой: русский царь Петр I, будучи в 1715 году в Голландии, присутствовал на его занятиях.
