В 1854 году, на вручении наград в Лицее Людовика Великого в Париже, учитель риторики и писатель Ипполит Риго (1821–1858) произнес речь, впоследствии включенную в полное собрание его сочинений. Расписав ужасы жизни в Коллеже Монтегю, он добавил, что, несмотря на это, в знаменитое заведение толпами являлись юноши, «готовые снести всё — голод, холод, побои, — лишь бы иметь право учиться». По его словам, бедный мальчик Иоганн Стандонк, который впоследствии стал директором Коллежа Монтегю, пешком пришел из Малина в Париж, чтобы поступить в школу, днем трудился без отдыха, а по ночам поднимался на колокольню, чтобы заниматься при свете луны. Это было героическое время классического образования, когда Пьер де Ронсар и Жан Антуан де Баиф, делившие одну спальню, по очереди вставали после полуночи и, как говорит их биограф Жан Дора, передавали друг другу свечу, чтобы изучать греческий язык, не давая стулу остыть. То было время, когда Агриппа д’Обинье знал четыре языка и переводил платоновского «Критона» «прежде, чем у него выпали молочные зубы». «Сегодня, — говорил Риго, — школьные нравы мягче, и учителя первые ставят это себе в заслугу. В университете сократили должность великого экзекутора „Бури“, и чуткий Эразм похвалил бы хорошие постели и хорошую пишу современной молодежи. Но так же ли рано приобретаются познания? Я знаю многих из вас, которые не смогли бы перевести „Критон“, хотя у них уже прорезались зубы мудрости».
В России учеников тоже жестоко наказывали, но это не способствовало их прилежанию и успехам в учебе. «Очерки бурсы» Н. Г. Помяловского, в середине XIX века учившегося в духовной семинарии, блекнут перед описанием нравов учебного заведения для дворянских детей. До 1796 года, вспоминал будущий декабрист барон Владимир Иванович Штейнгейль в «Автобиографических записках» 1819 года, директором Морского кадетского корпуса был адмирал И. Л. Голенищев-Кутузов, который жил безвыездно в Петербурге и оставлял корпус на попечение подполковника:
«Это был флота капитан первого ранга Николай Степанович Федоров, человек грубый, необразованный, не имевший понятия ни о важности, ни о способах воспитания детей (в кадеты поступали лет десяти-двенадцати, а то и раньше. — Е. Г.). Он наблюдал только свои счеты с гофмейстером корпуса Жуковым, а на него глядя, и капитаны большею частию держались того же правила.
Содержание кадет было самое бедное. Многие были оборваны и босы. Учители все кой-какие бедняки и частию пьяницы, к которым кадеты не могли питать иного чувства, кроме презрения. В ученье не было никакой методы, старались долбить одну математику по Евклиду, а о словесности и других изящных науках вообще не помышляли. Способ исправления состоял в истинном тиранстве. Капитаны, казалось, хвастались друг перед другом, кто из них бесчеловечнее и безжалостнее сечет кадет. Каждую субботу подавались ленивые сотнями, и в дежурной комнате целый день вопль не прекращался. Один прием наказания приводил сердца несчастных детей в трепет. Подавалась скамейка, на которую двое дюжих барабанщиков растягивали виновного и держали за руки и за ноги, а двое со сторон изо всей силы били розгами, так что кровь текла ручьями и тело раздиралось в куски. Нередко отсчитывали до 600 ударов и более, до того, что несчастного мученика относили прямо в лазарет.
Что ж от этого? Между кадетами замечательна была вообще грубость, чувства во многих низкие и невежественные. В это время делались заговоры, чтобы побить такого-то офицера или учителя, пили вино, посылали за ним в кабаки кадет же и проч. Не говорю уже о других стыдных мерзостях. Вот доказательство, что тирания и в воспитании не делает людей лучшими.
Другой род наказания был пустая, т. е. тюрьма, смрадная, гнусная, возле самого нужного места, где водились ужасные крысы, и туда-то безрассудные воспитатели юношества сажали нередко на несколько суток 12- или 13-летнего юношу и морили на хлебе и воде. Самые учители в классах били учеников линейкою по голове, ставили голыми коленями на дресву и даже на горох: после сего удивительно ли, что кадеты сих гнусных мучителей ненавидели и презирали и нередко соглашались при выходе из классов вечерних, пользуясь темнотою, делать им взаимно различные пакости».
Первый директор Морской академии, француз барон П. де Сент-Илер, не сведущий в науках, своим обращением с академистами довел одного из них до подачи жалобы самому Петру I на то, что директор прилюдно давал ему пощечины и бил палкой.
Кому захочется ходить на занятия, зная почти наверняка, что в классе ждет экзекутор? Но за прогулы студентов штрафовали. По Тюбингенским статутам 1477 года школяры при явке на экзамен должны были заявлять, сколько лекций и практических занятий они пропустили и по каким причинам. В Ингольштадте две недели прогулов карались денежным штрафом, лишением стипендии и недопущением к экзамену. В Лейпциге каждый магистр должен был вести журнал посещаемости, а чтобы он добросовестно относился к этой обязанности, дважды в неделю на его лекции наведывались проверяющие, лично зачитывавшие список слушателей, отмечая отсутствовавших. За пропуски и опоздания взимался штраф и с лекторов, и со слушателей.
В военных училищах отсутствие усердия в учебе могло стать основанием для отчисления, о чем свидетельствует Иван Неплюев, обучавшийся в военно-морской «академии» в Испании: «18 числа ноября… по именному его королевского величества указу риформовали гишпанцев гардемаринов 20 человек за то, что они не имели прилежности к науке, а прочим сказали указ, что которые имеют прилежность и приняли науки, те будут пожалованы по времени в офицеры; а ежели которые прилежности к науке иметь не будут, те тако ж выкинуты из академии будут, чего ради интендант приезжал во академию».
Однако пропуски занятий не всегда свидетельствовали об отсутствии прилежания. Вот как описывал свои занятия семнадцатилетний Арман Жан Лебутилье де Рансе около 1643 года: «Я надеюсь в скором времени сделаться великим богословом. Каждый день я дважды беседую с доктором из Сорбонны, который читает мне курс богословия, — гораздо короче, чем в школах. Через восемь месяцев я пройду всю схоластику, а за оставшиеся шестнадцать до получения степени бакалавра полностью посвящу себя чтению Отцов Церкви, постановлений Соборов и церковной истории. Время от времени я хожу послушать какого-нибудь профессора, чтобы в свое время получить аттестацию».
Бакалавр, лиценциат, магистр искусств. — Те же этапы на теологическом и медицинском факультетах. — Темы диссертаций. — Сколько стоило сдать экзамен. — Церемонии посвящения. — Коррупция
Студент, поступивший лет четырнадцати на факультет искусств, обычно должен был проучиться три-четыре года, чтобы получить степень бакалавра искусств. На Рождество для проверки знаний магистр подвергал его первому экзамену — «responsio». В случае успеха в начале Великого поста наступало время «determinatio», который сдавали комиссии, а через несколько дней после него устраивали публичный диспут, по результатам которого присваивали степень бакалавра. Это событие отмечали особой церемонией — «inceptio» («начало»). Бакалавр должен был сам провести серию занятий, чтобы доказать свою готовность продолжить ученую карьеру.
В Кембридже, где с подачи Исаака Ньютона математика стала обязательным предметом, для получения степени бакалавра требовалось сдать «tripos». Согласно некоторым утверждениям, этот термин происходит от названия трехногого табурета, на котором сидел кандидат, отвечая на вопросы во время устного экзамена. В Кембридже даже существует легенда, что студентам, сдавшим экзамены в конце каждого из трех лет обучения, вручали по одной ножке от табурета, чтобы вместе с дипломом они получили весь табурет. Студент, сдавший «tripos» с отличием, именовался «wrangler» — старший, второй и т. д. Буквально это слово означает по-английски «крикун, спорщик»; зная, как важно было уметь вести полемику в университетских стенах, можно допустить, что и в прикладной математике ораторские способности могли пригодиться. Эта традиция с годами совершенствовалась, приобретая много разных нюансов, и к концу XVIII века студент, сдавший экзамен по математике, но показавший наименее выдающийся результат, стал получать в виде псевдонаграды деревянную ложку (отличник же становился «золотой ложкой», чуть уступивший ему — «серебряной»). До 1909 года списки бакалавров с указанием занятого места предавали гласности.
В Средние века кандидаты были вольны сами выбирать степень сложности экзамена. Например, в Лувене и английских университетах экзамены по уровню подразделялись на сложные (rigorosum) и обычные (transibile); успешно сдавшие сложный экзамен получали особый, почетный диплом. В немецких университетах дипломы выдавались с тремя градациями: «summa cum laude», «cum laude» и «rite» — «высокопохвально», «похвально» и «обычно»; бывало, что 20 лет подряд не случалось ни одного провала на экзамене.
