В конце 1917 года «комиссары из Смольного» ещё не думали об отмене Рождества, однако уже 16 ноября, через три недели после октябрьского переворота, на обсуждение советского правительства был поставлен вопрос о календарной реформе, что, видимо, и явилось причиной для возникновения слухов об отмене Рождества.
Реформа календаря имела к ёлке непосредственное отношение, поэтому остановимся на этом вопросе несколько подробнее. Вплоть до Октябрьской революции Россия всё ещё продолжала жить по юлианскому календарю, в то время как большинство европейских стран давно перешло на григорианский календарь, принятый Папой Григорием XIII в 1582 году. Необходимость проведения календарной реформы, перехода на новый стиль ощущалась с XVIII века. Уже при Петре I в международных отношениях и в научной переписке Россия была вынуждена пользоваться григорианским календарём, в то время как внутри страны жизнь ещё в течение двух столетий протекала по старому стилю. Это обстоятельство порождало многие неудобства. Особенно остро потребность введения единого с Европой исчисления времени ощущалась в дипломатической и коммерческой практике. Однако целый ряд предпринятых в XIX веке попыток провести календарную реформу терпели неудачу: этому противодействовали как правительство, так и Православная церковь, всякий раз считавшие введение нового календаря «несвоевременным». После революции вопрос о «несвоевременности» реформы отпал сам собой, и 24 января 1918 года Совет Народных Комиссаров принял «Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря». Подписанный Лениным декрет на следующий день был опубликован:
В целях установления в России одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени Совет Народных Комиссаров постановляет ввести по истечении января месяца сего года в гражданский обиход новый календарь.
[112,
404]
Поскольку разница между старым и новым стилем составляла к этому времени 13 суток, то в результате реформы русское Рождество сместилось с 25 декабря на 7 января, а Новый год — с 1 января на 14-е. И хотя ни в декрете, ни в других исходящих от советского правительства документах этого времени об отмене праздника Рождества не говорилось ни слова, тем не менее следствием сдвига привычных дат оказалось сильное психическое потрясение народа, всегда, как показывает история, сопутствующее календарным переменам. Нарушение календаря воспринималось как ломка жизни с её традиционно связанными с определёнными датами православными праздниками. Г.А. Князев 1 января 1919 года (по новому стилю) записывает в дневнике: «Так и не знали “праздновать“ или нет “новый год”. Некоторые “встречали”, другие будут встречать по старому стилю — “Не хотим по-большевистски”» [189, 148]. Частная жизнь людей ещё долгое время продолжала идти по старому календарю, а пожилые люди через многие десятилетия привычно производили в уме несложную арифметическую операцию, как у Бориса Пастернака в стихотворении «Август»: «Шестое августа по старому / Преображение Господне» [307, 525]. Что будет с Рождеством и ёлкой после вхождения календарной реформы в жизнь, пока было непонятно.
Вторая, ещё более серьезная угроза ёлке состояла в том, что день октябрьского переворота стал навязываться народу как начало новой, социалистической эры. Утверждение системы советских праздников, которые вводились в новый календарь, создавало обстановку временного хаоса. Официальная печать давала указания, как следует проводить советские праздники, и делались попытки замещения старых праздников новыми. В 1922 году была проведена кампания за преобразование праздника Рождества Христова в «комсомольское рождество» или иначе — в «комсвятки». Основание комсомола (первоначально РКСМ) связывалось прежде всего с идеей воспитания молодёжи в духе атеистической идеологии. Введение нового календарного праздника под названием «комсомольское рождество» в противовес «поповскому рождеству», как стали называть великий православный праздник, соответствовало идее «подмены» праздников, что, по мнению советских идеологов, могло помочь народу органично перейти на новую календарную систему. Комсомольские ячейки должны были организовывать празднование «комсвяток» в первый день Рождества, то есть 25 декабря, которое было объявлено нерабочим днём. Мероприятия начинались чтением докладов и речей, разоблачающих «экономические корни» рождественских праздников. Потом шли спектакли и инсценировки, политические сатиры, «живые картины». Комсомольцы читали юмористические рассказы, устраивали игры, пели комсомольские песни на церковные мотивы. На второй день праздника организовывались уличные шествия, на третий — в клубах устраивались маскарады и ёлка, получившая название «комсомольской ёлки». Участники ёлочных карнавалов (в основном из комсомольцев-пропагандистов) рядились в самые невообразимые сатирические костюмы: Антанты, Колчака, Деникина, кулака, нэпмана, в языческих богов и даже в рождественского гуся и поросёнка. Проводились шествия с факелами и сожжением «божественных изображений» (икон). «Комсомольские ёлки» организовывались и в детских домах.
Создавая новые праздничные ритуалы, советские идеологи стремились использовать элементы традиционных календарных обрядов, как народных, так и религиозных. Именно поэтому ёлка и фигурирует на «комсомольском рождестве» как один из обязательных его компонентов. В качестве директивы по устройству нового праздника был выпущен сборник «Комсомольское рождество». На предприятиях детские ёлки организовывались в эти годы силами профсоюзных организаций. Рассказывая о «комсомольских святках» в Рязани, корреспондент «Правды» цитирует слова председателя завкома одного из рязанских заводов, якобы сказанные им перед новым, 1923 годом: «О детской ёлке подумать надо, и Новый год на носу… Танцульки устраиваем. Вчера одну устроили, на ёлку детям заработали миллионов 500» [175, 4].
Однако столь благосклонное отношение советски власти к ёлке продолжалось недолго. Перемены стали ощутимы уже к концу 1924 года, когда «Красная газета» с удовлетворением сообщила: «…в этом году заметно, что рождественские предрассудки — почти прекратились. На базарах почти не видно ёлок — мало становится бессознательных людей» [475, 300]. Постепенно завершил своё существование и праздник «комсомольского рождества». Он был раскритикован в прессе как не сыгравший существенной роли в антирелигиозной пропаганде: писали, что комсвятки «приносили мало пользы», поскольку они были только «антипоповскими выступлениями», в то время как «классовая сущность и контрреволюционность религии» ими «не разоблачалась» [97]. С 1925 года началась плановая борьба с религией и с православными праздниками, результатом которой стала окончательная отмена Рождества в 1929 году. Тогда казалось, что ёлке пришёл конец.
Подробный разговор об этом ещё впереди. Пока же обратимся к тем, кто после революции оказался за границей, оторванным от родного дома и знакомой обстановки.
Рождественская ёлка русских эмигрантов
Всё у нас в Рассее лучше.
Е.Н. Чириков. «В ночь под Рождество»
Ёлка в эмиграции составляет особую страницу в судьбе русской ёлки. Небывалый в истории России людской поток увлёк за её пределы людей, долгие годы бережно хранивших память о родине и свято соблюдавших старинные традиции. Рождественская ёлка, которая относительно недавно завоевала Россию, в среде эмигрантов первой волны оказалась в одном ряду с самыми дорогими утраченными ценностями. Эта странная метаморфоза, произошедшая с ёлкой, которую ещё менее века тому назад называли «немецким нововведением», привела к тому, что именно она, запечатлевшаяся в сознании эмигрантов как прекрасное воспоминание детства, превратилась в один из главных символов родины, утраченной в результате большевистской революции. Поэтому неудивительно, что воспоминания о России, приобретавшие особенную остроту в дни великих праздников, возрождали в сознании картины безвозвратно ушедшего прошлого — родного дома, родной природы, православных праздников, в первую очередь — Пасхи и Рождества с его непременной и столь полюбившейся ёлкой: «Рождественские праздники были особенно ценны… ёлкой со всеми её игрушками и сластями, сусальным дождём и т.д.» [182, 74]. Тысячи русских семей, потерявших родину, на старое Рождество с тоской вспоминали самые прекрасные моменты своей жизни, и ёлка неизменно оказывалась в ряду этих воспоминании- «Сейчас в центре рождественского веселья, преимущественно в городах, стоит убранная свечами, разукрашенная ёлка — символ Небесного Света — нашего Спасителя, — писала парижская эмигрантская газета «Возрождение». — Сияющая огнями ёлка не потеряла своего обаяния и на чужбине — она связана невидимыми нитями с нашим милым и невозвратным прошлым» [1, 22]; «…раскрыв коробку со старыми ёлочными украшениями, можно неожиданно вспомнить многое…
