Академик Джованни Фанчелли, или, как иные его называют, Джованни ди Стокко, создал много произведений из мрамора и из камня, удачные и хорошие скульптуры, в числе которых особенно хвалят герб с шарами Медичи, двумя путтами и другими украшениями, установленный над двумя верхними лежачими окнами фасада дома сера Джованни Конти во Флоренции. Это же я скажу и о Дзаноби Ластрикати, который как хороший и стоящий скульптор создал и продолжает создавать множество произведений из мрамора и из бронзы, сделавших его достойнейшим представителем Академии в содружестве с вышеназванными ее членами. В числе прочих его произведений особенно хвалят превосходнейшего бронзового Меркурия, стоящего во дворце мессера Лоренцо Ридольфи, как фигуру, выполненную с учетом всего того, что требуется.
Наконец, в Академию были приняты некоторые молодые скульпторы, создавшие достойные и похвальные произведения для вышеназванных торжеств по случаю бракосочетания Его Высочества. Таковы: фра Джован Винченцио из ордена сервитов, ученик фра Джованн'Аньоло, Оттавиано дель Коллетайо, воспитанник Дзаноби Ластрикати, и Помпилио Ланча, сын архитектора Бальдассаре из Урбино и воспитанник Джироламо Дженги. Этот Помпилио кое в чем отлично себя проявил в маскараде так называемой Генеалогии Богов, который в значительной своей части и в том, что касалось машин, был устроен вышеназванным Бальдассаре, его отцом.
В прежних сочинениях достаточно обстоятельно было показано, из каких и скольких столь доблестных мужей была составлена столь достохвальная Академия, а также частично были затронуты те многочисленные и почетные возможности, какие им предоставлялись щедрыми синьорами, позволявшими доказать им их пригодность и ценность. Эти первые ученые авторы в своих описаниях триумфальных арок и различных зрелищ, показанных во время великолепнейших свадебных торжеств, слишком даже хорошо обо всем этом рассказали; однако, когда мне попало в руки нижеследующее небольшое сочинение, написанное человеком досужим, но немало увлеченным нашей профессией, для близкого и дорогого друга, который не смог присутствовать на этом празднестве, в виде опыта в качестве краткого, но всеохватывающего обзора, мне показалось, что для лучшего понимания и удовлетворения художников в мои обязанности входит включить это небольшое сочинение, добавив к нему несколько слов, в состав настоящего тома, ибо, будучи к нему присовокупленным, оно скорее, чем в отдельности, сохранит достойную память о доблестных их трудах.
ОПИСАНИЕ ТВОРЕНИЙ ДЖОРДЖО ВАЗАРИ АРЕТИНСКОГО ЖИВОПИСЦА И АРХИТЕКТОРА
Поскольку я до сих пор со всей старательностью и искренностью, какие только способности мои сумели и могли проявить, рассуждал лишь о чужих произведениях, я хочу в заключение настоящего моего труда собрать воедино и обнародовать те творения, которые божественная милость сподобила меня создать. И в самом деле, хотя творения эти и не достигают того совершенства, о котором я мог бы мечтать, тем не менее всякий, кто пожелает взглянуть на них оком здравого рассудка, легко убедится в том, сколько усердия, старания и любовного труда я в них вложил и что тем самым я достоин если не хвалы, то, во всяком случае, извинения, тем более что я уже не в силах скрыть того, что однажды было выпущено в свет и всеми увидено. А так как могло бы случиться, что о них напишет кто-нибудь другой, лучше, чтобы я сам признался в истине и сам изобличил себя в своем несовершенстве, которое слишком хорошо мне знакомо, питая при этом твердую уверенность в том, что если, как я уже говорил, в них и не обнаружится ничего выдающегося и совершенного, все же в них по крайней мере можно будет усмотреть пламенное стремление к высокому качеству работы, большое и неутомимое трудолюбие и ту величайшую любовь, которую я питаю к нашим искусствам. И тогда, как того требует закон, мне, открыто признавшему свои прегрешения, многие из них будут прощены.
II. Итак, намереваясь начать с первых моих шагов, я прежде всего скажу, что не собираюсь повторять одно и то же, поскольку в жизнеописании моего родственника Луки Синьорелли из Кортоны, а также в жизнеописании Франческо Сальвиати и во многих других местах настоящего труда я в удобных случаях достаточно уже говорил о происхождении моей семьи, о моем детстве и о том, как мой отец Антонио всячески с любовью направлял меня на путь творчества, в частности в области рисунка, к которому он усматривал во мне большую склонность. Все же я к этому добавлю, что, после того как я уже с ранних лет зарисовал все хорошие картины в церквах Ареццо, первоосновы рисунка мне были более или менее последовательно преподаны лишь французом Гульельмо из Марчилла, о жизни и творениях которого мы рассказали выше.
Позднее, в 1524 году, когда кортонский кардинал Сильвио Пассерини привез меня во Флоренцию, я некоторое время занимался рисунком под руководством Микеланджело, Андреа дель Сарто и других. Однако когда в 1527 году из Флоренции были изгнаны Медичи, в частности Алессандро и Ипполито, с которыми через посредство названного кардинала я, будучи еще совсем мальчиком, был близко связан, состоя при них в услужении, мой дядя по отцу, дон Антонио, вернул меня в Ареццо, так как незадолго до того отец мой умер от чумы. Благодаря этому самому дону Антонио, державшему меня вдали от города, чтобы я не заразился, я стал от скуки разъезжать по аретинской области, оставаясь, однако, поблизости от наших мест, и упражняться в писании фресок, выполняя кое-какие работы для местных крестьян, хотя я почти что никогда до этого к краскам и не прикасался. При этом я убедился, что человек, пробующий и работающий самостоятельно, получает от этого помощь, познания и отличнейшие навыки.
III. Когда же в 1528 году чума прекратилась, первое, что я написал, был небольшой образ на дереве у одного из столбов аретинской церкви братьев-сервитов Сан Пьеро, изображающий в полуфигурах св. Агату, св. Роха и св. Себастьяна. Картина эта, которую увидел знаменитейший живописец Россо, побывавший в эти дни в Ареццо, послужила поводом к тому, что Россо, усмотревший в ней кое-что хорошее, подмеченное мною в натуре, пожелал со мною познакомиться, а впоследствии помог мне и рисунками и советами. И вскоре благодаря ему мессер Лоренцо Гамуррини заказал мне алтарный образ, рисунок к которому сделал для меня тот же Россо и который я и закончил так старательно, прилежно и тщательно, как только мог, стремясь расширить свои познания и приобрести некоторую известность. И если бы мои возможности не отставали от моего желания, из меня скоро вышел бы толковый живописец, настолько ревностно я трудился и изучал все, что касалось моего искусства. Однако трудности, на которые я наталкивался, значительно превышали то, на что я поначалу рассчитывал. Все же я не падал духом и вернулся во Флоренцию, где я убедился, что не в моих силах сделаться в короткое время таким, чтобы иметь возможность помогать трем сестрам и двум младшим братьям, оставленным мне на попечение моим отцом, и потому занялся ювелирным делом, впрочем ненадолго, так как в 1529 году военные действия, переместившиеся в самую Флоренцию, заставили меня вместе с моим лучшим другом, ювелиром Манно, перебраться в Пизу. Там, отложив свои ювелирные занятия в сторону, я расписал фреской арку над дверью старого флорентийского сообщества и написал несколько картин маслом, которые были мне заказаны через посредство дона Миньято Питти, тогдашнего аббата Аньяно, обители в окрестностях Пизы, и Луиджи Гвиччардини, находившегося в то время в Пизе.
IV. Вскоре, так как война с каждым днем все больше разрасталась, я решил возвратиться в Ареццо, однако, поскольку этого нельзя было сделать прямым и обычным путем, я перебрался через горы из Модены в Болонью, где, обнаружив, что по случаю коронации Карла V воздвигались расписные триумфальные арки, я, еще совсем что ни на есть мальчишка, получил работу, принесшую мне и пользу и честь, а так как рисовал я очень бойко, я имел бы возможность и оставаться там и работать, но желание снова увидеть свою семью и родных заставило меня найти хороших попутчиков и вернуться в Ареццо, где, убедившись, что дела мои в хорошем состоянии благодаря неустанному присмотру со стороны моего дяди, названного дон Антонио, я успокоился и занялся рисованием, выполняя в то же время маслом всякие не слишком ответственные вещицы. Между тем, когда названный дон Миньято Питти сделался не то аббатом, не то приором монастыря св. Анны ордена Монте Оливето в сиенской области, он меня вызвал, и я исполнил несколько картин и других живописных работ для него и для Альбенги, генерала этого ордена. Позднее же, когда он стал аббатом монастыря Св. Бернарда в Ареццо, я написал для него на балюстраде органа две масляные картины, изображавшие Иова и Моисея. А так как монахам моя работа понравилась, они заказали мне несколько фресок на своде и стенах портика перед главным входом в церковь, а именно четырех евангелистов и Бога Отца на своде, а также несколько других фигур в натуральную величину, в которых я, как юноша еще мало опытный, конечно, не сделал того, что сделал бы другой, более умелый живописец; все же я сделал то, что мог, и во всяком случае вещь, которая не совсем не понравилась тамошним святым отцам, принявшим во внимание малость моего возраста и моего опыта.
