В это же время, как Гумбольдт был на берегах Ориноко, Жомар, Девилье и Жаллуа среди знаменитых развалин Египетской деревни Карнака, которая некогда была «гигантским, возбуждающим удивление», храмовым городом[313], открыли гранитный памятник, который издавал звук при солнечном восходе, похожий на звук лопнувшей струны. Понятно, что причина звуков как в скалах, исследуемых Гумбольдтом, и в гранитном памятнике Карнака, так и в статуе Мемноновой одна и та же. Могут при этом спросить некоторые: почему Мемнонова статуя издавала звуки только при восходе солнца, а не среди дневного жара, когда статуя накалялась сильнее, чем рано утром? Гранитный памятник села Карнака издавал такие же звуки, как и статуя Мемнона и притом при солнечном восходе. Для объяснения этого явления достаточно припомнить сильные африканские жары, которые в Египте и по утрам очень сильны, так что палящие лучи восходящего солнца до того накаляют камни, что к ним опасно прикасаться. Сильно нагретый воздух стенками статуи, поры которых наполняются жаром солнечных лучей, слишком расширяется, стремится высвободиться из тесной темницы и, прорываясь в скрытые щели и открытые отверстия, с визгом и свистом, которые образуют различные звуки, до того разрежается, что в статуе его остается слишком мало в полдень; и потому он или остается в статуе, или выходит сквозь щели без напряжения и вследствие этого не производит тех звуков, которые издают статуи по утрам. Ночью роса и воздух холодный, и потому сжатый, наполняют статую и, вследствие этого, утром повторяется та же история, о которой мы сейчас говорили.
После нашего объяснения, статуя Мемнона не представляет собой ничего чудесного; она говорит только об искусстве жрецов, знакомых с законами физики. Сами звуки, издаваемые статуей, не что иное, как дрожание, свист и визг расширенного воздуха. Может быть, эти дрожания воздуха образовывали какие-нибудь более или менее определенные звуки, но совершенно нельзя доказать, что эти звуки составляли определенное сочетание слов, заключающих в себе определенный смысл. После этого совершенно ложно свидетельствует Греческая надпись, на левой ноге статуи находящаяся, будто статуя, подобно оракулам, изрекала предсказания, и притом предсказания не простые, а состоящие из семистиший. Очевидно, что семистишные изречения статуи не что иное, как проделка жрецов, которые, для большей достоверности, сделали греческую надпись, не сообразив даже того, что очень редкие оракулы изрекали свои предсказания посредством стихов и особенно в Греции, в которой только первая Дельфийская пифия Фемомоное для своих предсказаний должна была изобрести гекзаметр. Предсказания других оракулов, изрекаемые без всякой связи, объясняли или жрецы, или присутствующие.
Если и стены Египетских храмов были внутри пусты и со щелями, то свидетельство Партея, приведенное нами выше, вполне справедливо, а нежные звуки, пробегающие по стенам, объясняются так же, как и звуки статуи Мемноновой.
Если мы здесь припомним рассказы о языческих богах или, правильнее выражаясь, об идолах, которые не только издавали звуки, но и произносили слова, предсказывали и приказывали, то звуки статуи Мемнона нисколько не будут казаться чудесными. А между тем устройство этих истуканов самое нехитрое. Статуи эти делались пустыми внутри и притом столь великими, что в них мог свободно помещаться человек, и произносить предсказания или приказания, которые невежественная толпа принимала за действительные изречения богов; так устроялись одни статуи; у других были проведены трубочки от рта до стены, к которой они были прислонены: трубочки проходили через стену в соседний покой или скрытое помещение, где спрятавшийся жрец через одну трубочку выслушивал вопросы, а через другую давал ответы, причем звук голоса выходил из отверстия рта истукана, рта, иногда даже открывавшегося. Подобные фокусы Египетских жрецов подтверждены историей. Вот что говорит Феодорит в своей церковной истории об Епископе Александрийском Теофиле: «Он-то освободил, говорит Феодорит, город Александрию (в Египте) от идольского заблуждения: ибо не только разрушил до основания идольские капища, но и открыл обольщенным хитрости обольщавших жрецов. Устраивая из меди или из дерева пустые места внутри статуи и прилаживая их спины к стенам, они делали в стенах тайные ходы. Потом через недоступные места, проникая туда и скрываясь внутри статуи, приказывали через них все, что хотели, и слушавшие, вдаваясь в обман, исполняли приказания. Мудрейший Архиерей, при разрушении капищ, открыл это обольщенному народу. Вошедши в храм Сераписа, — а это был, по словам некоторых, самый огромный и прекрасный храм на всей земле, — (Теофил) увидел статую чрезвычайной величины, которая своей величиной пугала жителей. Да и кроме величины, ходила ложная молва, будто кто приблизится к этой статуе, — тотчас потрясется земля и все подвергнется совершенной гибели. Но почитая такие рассказы бреднями…. и презирая огромность статуи, как бездушного тела, Теофил приказал одному, державшему в руках топор, живо рубить Сераписа. Когда тот ударил, все завопили, испугавшись известной каждому молвы. А Серапис, приняв удар, и боли не почувствовал, потому что был деревянный, и даже не испустил голоса, как тело бездушное. Как скоро потом отсечена была ему и голова, изнутри его выбежала целая стая мышей; значит, бог Египтян был жилищем этих животных. Наконец, рассекли его на малые части, предали их огню, а голову влачили по всему городу. Поклонники Сераписа смотрели на это и смеялись над слабостью того, кому прежде поклонялись»[314].
После сделанных нами замечаний не может быть сомнения в том, что статуя Мемнона не была изобретением черной магии, как некоторые думали, а еще более не изрекала изречений семистишных. Ювеналу, думавшему, что Мемнонова статуя звучит волшебными струнами, может быть прощена его ошибка только как поэтическая вольность. В статуе Мемноновой, при нашем объяснении, ничего волшебного не могло быть потому уже, что волшебство, не говоря о его недействительности, в звуках статуи совершенно было неуместно. В звуках подобного рода действует или природа одна, без всяких посторонних участий, или при содействии искусства.
В первом случае, звуки зависят от случайного расположения частей отдельных, образовавших целое: напр., расположение камней, образовавших скалы на берегах Ориноко (в Америке); во втором случае звуки зависят от намеренного сопоставления частей данного тела, созданного искусством, которое для своих целей с умением воспользовалось знанием законов природы, напр. в статуе Мемнона и в Карнакском гранитном памятнике, а также в упомянутых истуканах языческих богов.
Кроме храмов и статуй, у Египтян были и другие достопримечательности, которые доказывали, что Египетские жрецы хорошо знакомы были с законами архитектуры и физики. Об этом знакомстве жрецов особенно свидетельствует устройство знаменитейшего из дворцов Египетских, «Лабиринта».
Можно было бы указать на многие дворцы, которые вполне достойны удивления, но для нашей цели достаточно сказать здесь несколько слов о лабиринте, в устройстве которого жрецы высказались, как отличные знатоки своего дела. Лабиринт, по описанию очевидцев, греческих и римских писателей, есть самое замечательное произведение искусства. «Все это, говорит о лабиринте Геродот, я видел сам и нахожу выше всякого описания. Если бы кто-нибудь собрал все произведения Эллинов по каменной работе и строительному искусству, тот бы сознался, что они в труде и издержках далеко уступают лабиринту, а храмы в Ефесе и Самосе все-таки достойны замечания. Было уже много прекрасных пирамид выше всякого описания, из коих каждая равнялась множеству наибольших греческих произведений, но лабиринт превосходит даже и все эти пирамиды». Лабиринт состоял из 12 дворцов, по числу прежних номов (округов), как замечает Страбон[315]. «Ворота дворов, говорит Геродот, находятся одни против других: шесть дворцов к северу, шесть к югу один подле другого. Их окружает одна общая стена. Покоев числом три тысячи, они двух родов: одни из них подземные, другие надземные, того и другого рода по тысяче пятисот. Верхние покои я сам видел и сам ходил по ним; следовательно, говорю, как очевидец; о находящихся же под землею я говорю только по слухам. Египтяне, смотрители лабиринта, не хотели мне ни за что показать их, потому что, как они говорили, в них находились могилы царей, современников основания лабиринта, и священных крокодилов. Верхние покои, которые я видел, мне кажутся сверхчеловеческими произведениями, потому что бесчисленные выходы через ряды комнат и змееобразные ходы через дворы представляют тысячи чудес». «Перед входами в дворы или галереи, говорит Страбон (сар. VI), находится много длинных запутанных ходов, которые до того между собою запутаны, что без путеводителя ни один посетитель не может найти входа во дворец или выхода из него. Потолки каждого покоя состоят из одного цельного камня, нигде не было употреблено дерева или другого какого-нибудь материала, кроме камня». «Кроме покоев в лабиринте, по словам Плиния[316], находятся храмы всех богов Египта и заключается более пятнадцати тысяч переносных часовен. В нем находились также картины, статуи богов, портреты царей и изображения разных чудовищ». «В углу лабиринта, говорит Геродот, стоит пирамида в 280 Ф., на которой высечены большие изображения животных». «В отношении к скульптурной работе и прочим украшениям, говорит Диодор[317], нельзя было ожидать от позднейших художников ничего лучшего». Всего этого мало. В известных местах этого лабиринта своды и стены были так искусно и с таким пониманием законов природы устроены, что даже самые слабые звуки раздавались внутри покоев страшным гулом, громоподобным грохотом. Во время Плиния, как видно из его естественной истории, нельзя было отворить некоторых дверей покоев без того, чтобы внутри их не раздались перекаты грома. «Некоторые покои расположены так, говорит он, что тот, кто отворит дверь, вызывает тем как бы раскат грома»[318]. Как производились эти раскаты грома в лабиринте, об этом писатели-очевидцы не оставили никаких сведений. Несомненно, однако ж, то, что в этих раскатах грома не было ничего чудесного или волшебного. При искусном устройстве сводов нетрудно усиливать и видоизменять звуки для подражания громовым раскатам. В лабиринте, кроме искусного устройства сводов, которые в каждом покое состояли из цельного камня, расположение покоев, галерей и ходов также могло благоприятствовать громоподобному грохоту. «Со двора входят в покои, из покоев в галереи, из них опять в те же покои и в те же ряды комнат; бесчисленные выходы через ряды комнат и змееобразные ходы чрез дворы», — говорит Геродот. То же подтверждает и Страбон (с. 17). Несомненно, что такое расположение покоев, галерей и ходов вполне благоприятствовало сильному грохоту, который еще более усиливался от того, что лабиринт не был жилищем живых, движущихся существ, которые могли бы своим шумом, говором и движением ослаблять грохот в лабиринте. Пусть читатель припомнит, какой грохот раздается в большом нежилом здании с длинными коридорами, если только ему приходилось быть в таком здании. По крайней мере мне очень памятен грохот, гул, раздававшийся по длинным коридорам огромного, в течение тридцати лет необитаемого, после изгнания из России иезуитов, здания, в которое переведено было училище. В первые три дня нельзя было сделать по коридору двух шагов без того, чтобы от этого слабого стука сапогов не раздавался по всем углам смежных коридоров сильный гул. Скрип туго затворенной и отворяемой двери производил в самой комнате какой-то визг, а в огромной — звон, смешанный с шумом. Все это в высшей степени неприятно действовало на барабанную перепонку непривычного уха. Этот шум происходил от длины соединенных коридоров и от аркообразных сводов, а также от необитаемости. Конечно, гул в здании иезуитов, которые не имели в виду фокусов лабиринта при устройстве корпуса, далеко был не то, что грохот лабиринта, но ведь самое здание в сравнении с лабиринтом было ничтожно. Говоря, впрочем, это, мы вовсе не имеем в виду сказать, что мы решили вопрос о грохоте лабиринта. Для верного решения вопроса необходимо иметь более точные сведения об устройстве лабиринта, чем какие дошли до нас.
