Ознакомительная версия.
При тех элементах сходства, о которых говорилось, существуют глубокие различия как объектов, так и субъектов культурно-цивилизационной экспансии на западе и на востоке и их взаимодействия между собой, что предопределяет границы, характер и объем их сопоставимости. Поэтому, пожалуй, наиболее плодотворный путь выявления сходного или близкого в хрониках и летописях – это путь, так сказать, «апофатический»: обнаружение несходного.
Сначала об объектах экспансии: Америка и Сибирь. Колумб намеревался открыть лишь новый путь в Индию – этот известный в европейском (в том числе и русском) сознании мифотопос щедрой земли. В данном контексте правильней было бы даже сказать – путь в Нижнюю Индию, так как Верхней Индией со времен Плиния и до итальянского Ренессанса (у Помпонио Лето, XVI в.) называлось то неведомое пространство, что вскоре станет Сибирью. Для Колумба это было техническое преодоление океанского пространства, которое должно было привести все в тот же известный континуум Старого Света, только с западной стороны. Результатом же стало обнаружение нового континуума – нового континента, Нового Света. Испанцы в полном смысле слова совершили открытие: обнаружили ранее неведомую, новую географическую, природную, культурную реальность.
Иное дело в русском варианте: экспансия совершалась в пределах известного континуума Старого Света. Первые сведения о походах русских за Юргу и в Самоядь фиксируют летописи XII в. (причем со слов «старых мужей»). Речь идет о первой новгородской волне колонизации; новгородцы в годы монголо-татарского ига достаточно прочно утвердились в Заволжье; ранним объектом колонизации стала также Великая Пермь. Московская волна колонизации началась с середины XV в. (походы 1465, 1488, 1499 гг.), когда русские дошли до Иртыша и до низовьев Оби. Иными словами, Русь имела давние и прочные контакты с Востоком, которые приобрели характер теснейшего взаимодействия во времена монголо-татарского ига. Если представления западноевропейского человека о Верхней Индии (Сибири) вплоть до начала (и позднее) завоевания Сибири русскими были покрыты мраком неизвестности и полны мифологизма, то для русских восточная ойкумена была зоной частых и даже постоянных контактов.
Но все-таки следует отметить, во-первых, дискретность, слабую преемственность знаний и сведений о восточных землях; во– вторых, то, что традиционные контакты с Востоком осуществлялись через границу лесостепи, по южной кромке русского ареала. После взятия Казанского ханства, с середины XVI в., открылась возможность, опираясь на уже давние зоны колонизации, такие как Великая Пермь, Строгановские колонии, продолжить путь на восток за Камень (Урал) по лесной, таежной полосе, т. е. через иную географически-климатическую зону с неизвестными пределами. Таким образом, это также было открытие неведомого, хотя и в пределах старого континуума. Испанцы пересекали «море мрака», океан, а русские – океан-тайгу. Как писал теоретик евразийства П. Н. Савицкий: «Русские пересотворили восточный космос, пройдя в XVI в. по всей Сибири от Урала до Камчатки и Чукотки»[232], т. е. русские создали в этой зоне иной мир – именно то, что сделали испанцы в Новом Свете.
Далее о различиях и сходстве. В Новом Свете европейский человек встретился с обществом, изолированным от мировых связей, исторический возраст которого традиционно оценивается как сопоставимый с возрастом Древнего Египта. Это объясняет огромное напряжение на полюсах встретившихся культур, особенности экспансии, ее идеологии и характер культурного взаимодействия (имеются в виду цивилизации Нового Света – ацтеки, майя, инки-кечуа, за ними по нисходящей следует длинная лестница исторического возраста американских племен).
Русская экспансия, как уже было сказано, происходила в старом культурном континууме, но вне границ зоны активных культурных контактов (Степь – Тайга); здесь также очевидна широкая шкала исторического возраста местных племен и народов. Основной фон похода Ермака составляли татары, остяги, вогуличи. Одни (татары) были близки Руси в культурно-технологическом отношении, другие существенно отставали (чем дальше на север и на восток, тем больше), но главное различие – даже не в историческом возрасте, а в том, что население Старого Света (Сибири) жило в континууме постоянного информационного взаимодействия (огромную роль в этом отношении сыграла монгольская экспансия на запад). И это различие зафиксировали хроники и летописи.
Как известно, три феномена обрели мифологическое значение для индейского населения: конь, огнестрельное оружие, книга (см. хроники испанского историка, завоевателя Перу Франсиско де Хереса, историка конкисты и Перу Фелипе Гаумана Помы де Айалы и др.)[233]. Не говоря уже о коне, два других феномена не были совершенно неизвестны монголо-татарскому населению конца XVI в. В большинстве летописей о походе Ермака повествуется о двух противоположных эпизодах. Один – сходный с американскими хрониками: Ермак, чтобы запугать противников, демонстрирует «невидимое» или «огненное стреляние» пленнику и отпускает его, чтобы тот разнес весть среди своих соплеменников. Все факты устрашающего воздействия на сознание сибирцев эффекта пороховой стрельбы тщательно фиксируются. Другой эпизод, абсолютно противоположного свойства, отмечаемый в летописях, – это использование татарами в одном из сражений пушек (правда, неудачное), которые были доставлены им чувашами из Казани.
Кроме того, русские летописи не описывают паники, подобной той, что возникла среди ацтеков или инков. Иными словами, для северных сибирцев огненное стреляние и было новостью, и не было – в любом случае, нет сведений о мифологизации ими огнестрельного оружия. То же самое относится и к книге. Индейцы-инки восприняли «разговаривание с книгами» (чтение вслух) как магический ритуал (у ацтеков и майя, как известно, было соответственно пиктографическое и иероглифическое письмо, имевшее магическое значение). В русских летописях нет сходных эпизодов, однако можно предположить, что рукописная книга через Степь, через Юг также не была вовсе неизвестной – ведь вскоре последовала исламизация татарского населения, и в противостоянии двух книг – Библии и Корана – христианство после военной победы потерпело здесь культурное поражение. Христианство укрепилось лишь среди более отсталых народов и, конечно же, в формах, сравнимых с американским вариантом, – симуляции восприятия непонятной религии и параллельного практикования двух обрядов.
Но в целом культурно-технологическое превосходство русских (благодаря их постоянному контакту с Западом) было решающим фактором успешного продвижения на восток. Недостаточное удивление русских при встрече с сибирскими религиозными обрядами и соответственно неизмеримо меньшее внимание к «болванским молениям» и к «шейтанщикам», достаточно будничный тон повествования о них (в сравнении с описаниями американских хроник) – также убедительно говорит об ином характере экспансии в Старом Свете, или в старом культурном континууме.
Теперь о субъектах экспансии – вопрос, который должен рассматриваться, по крайней мере, в двух измерениях: общество и человек – носитель экспансии. Здесь можно наметить лишь общий контур темы.
Как уже отмечалось, существует принципиальное сходство общих идеологических концепций конкисты Америки и взятия Сибири: провиденциальность всемирного распространения христианства согласно библейскому завету. И конкистадоры, и русские воины (Ермак и товарищи) – исполнители Божьей воли, сопровождаемые носителями идеологии – священниками (в отряде Ермака три попа, один расстрига, умеющий справлять обряд, хоругви, весь набор, необходимый для службы). Таков сходный с испанским исток кампании православной христианизации, развернувшейся с начала первой трети XVI в., когда в Тобольске был учрежден первый епископат во главе с Киприаном (я не привожу сведений об испанской католической христианизации как более известной).
За этой заглавной формулой экспансии стоят абсолютистские монархии с универсалистскими притязаниями. Государственный характер испанской конкисты хорошо известен, она отличалась высокой и откровенной идеологизированностью и политизированностью, основывалась на благословении Ватикана, на своде быстро создающихся юридических установлений, касающихся Нового Света, была закреплена формулой «всемирной католической монархии»… Всеми этими аргументами постоянно (критически или апологетически, в зависимости от отношения к конкисте) пользовались испанские хронисты.
В русских летописях существуют различные версии о начале экспансии в Сибирь. В большинстве летописей, хотя завоевание Сибири рассматривается как исполнение Провидения, не говорится о том, что начальный импульс исходил из Москвы. Напротив: речь идет о своеволии казака Ермака и озабоченности Ивана Грозного тем, что нарушение границ может испортить отношения с могущественным соседом – ханом Кучумом (Сибирское ханство) – это, в частности, находит отражение в письме царя купцу и промышленнику Максиму Строганову («Кунгурская летопись»). Укоряя его за то, что он помог Ермаку снарядиться в поход, царь грозит ему расправой, если поход принесет беды, но здесь же сквозит и иной мотив: в случае удачи одарен будешь.
Ознакомительная версия.
