Ряд художников независимо от Остаде, но более или менее зараженные Броувером, писали аналогичные картины из простонародного быта. Сюда относятся Б. Кейп, Сорх, Брекеленкам, Э. ван Гемскерк, П. ван ден Босх.
Пейзажист Бениамин Кейп (1612 — 1654), брат Якоба, представлен у нас картиной “Крестьянская драка”, в сером однообразном тоне которой чувствуется влияние Гойена; живопись жидкая, очень развязная, головы лишены характерности.
Сорх, роттердамский художник (1611 — 1670), писал, кроме “табажий” (в Эрмитаже “Драка”, помеченная 1669 годом), мертвые натуры, пейзажи (“Парусные суда под сильным ветром”, превосходный эффект серого, печального облачного дня на море, 1660) и даже исторические сюжеты (“Поклонение пастырей”, здесь заметны скорее фламандские “католические” влияния; картина помечена 1645 годом).
Брекеленкам, Квирин Герритс ван
Лейденский мастер Брекеленкам — один из красивейших колористов этой группы и скорее приближается к Гооху и Стэну, нежели к другим типичным лейденцам, шедшим по стопам Доу. В Эрмитаже имеется приятная в своем коричневом тоне картина “Пустая кружка” (в авторстве ее Боде почему-то сомневается), и менее характерный “Пустынник”, носящий пометку 1660 года. Семеновская коллекция дает полное представление о художнике прелестной картиной “Угощение кавалера” (Поступила в Эрмитаж в 1915 году, совр. название — “Молодая женщина, угощающая кавалера вином”).
Редкого мастера П. ван ден Босха (1613 — 1660?) мы имеем прелестную в тоне картинку “Чтение Библии” (В наст. время — “Старуха за чтением”).
Наконец, красивый подражатель Бега Эгберт ван Гэмскерк (1634 — 1702). Э. Гэмскерк означает уже переход к мастерам XVIII века, к Троосту, к Хогарту. [161] В Эрмитаже имеется всего одна его картина “Шинок” — черноватая, но все же красивая по своим ударам коричневых, серых и грязно-желтых тонов.
Был ли Ян Стэн учеником Остаде — остается, несмотря на старинное свидетельство, под сомнением. Но почти несомненно, что, пробыв некоторое время в университете своего родного города Лейдена, Стэн переехал затем, следуя непреоборимому влечению к живописи, в Гарлем, город Халсов и Остаде, и что здесь он получил свое художественное воспитание. О Стэне, как о светском бытописателе, мы уже говорили выше; теперь нам нужно обратиться к его простонародным картинам, в которых юмор халсовского характера и живописная одаренность Стэна нашли себе столь же яркое выражение, как и в “салонных” картинах мастера.
На первом месте стоит восхитительная по краскам и живописи картина, считающаяся, на основании старых преданий, портретом самого художника и его жены “Гуляки”.
Ян Стен. Гуляки. Ок. 1660. Дерево, масло. 39х30. Инв. 875. Из собр. И.Э. Гоцковского, Берлин, 1764
Традиция, однако, клевещет на бедную Маргариту Гойен, на которой женился в 1649 году Стэн. Едва ли она была тем жалким существом, той алкоголичкой, которая на картине Стэна спит без просыпу сном пьяницы. Пожалуй, отдаленные черты сходства с художником носит еще крестьянин, со смехом поглядывающий на зрителя, но и в этом изображении, так же как и во всей обстановке, нельзя видеть документ, освещающий нам житье-бытье Стэна. Он мог воспользоваться своим лицом в зеркальном отражении лишь как “материалом”, подобно тому как это делал Рембрандт. Что же касается до всей горницы, то вряд ли у человека культурного, каким был Стэн, так выглядело в доме. Пожалуй, еще — в гостинице, которая принадлежала ему и куда он иногда спускался в качестве приветливого и остроумного хозяина. Впрочем, вопрос о том, видим ли мы здесь intérieur Стэна или нет, отступает на второй план, ибо гораздо интереснее живописная сторона картины — лучшей по тону среди наших десяти превосходных Стэнов.
И другая “табажия” Стэна в Эрмитаже в своем роде настоящий перл. Полный света и оживления его “Свадебный пир”, который художник изобразил в тот пикантный момент, когда старый уродливый муж, не будучи в силах сдерживать свои порывы, тащит молодую наверх, в приготовленную для них брачную комнату. Брат невесты, 8-летний мальчик, исполняет роль шаловливого амура и толкает красавицу к лестнице, со ступеней которой сваха и слуга усерднейшим образом зазывают обвенчанную пару. Не уступают лучшим Остаде и другие две сцены Стэна “Курильщик” и “Сцена в кабачке”. Первая является тонким, полным уютности этюдом крестьянина, курящего свою трубочку. Во втором замечательна бурая мягкая светотень. Наконец, картина “Выбор между молодостью и старостью”, помимо забавного анекдота, отличается тонкой черноватой светотенью и очень изящным подбором красок. В персонажах этой картины также принято видеть отца Стэна, его жену и его самого.
Несколько затруднительно поместить в один из двух отделов жанристов или пейзажистов многочисленную группу так называемых “итальянизирующих голландцев”. Все художники этой группы писали с одинаковым совершенством как людей и животных, так и пейзажи. Их значение на родине можно видеть как в выдающемся, основанном на школе Караваджо, знании человеческой фигуры, так и на их великолепном владении светом и воздушной перспективой. Впрочем, художники эти не пользуются большим уважением современной критики. В них чуть ли не видят изменников родины и виновников падения отечественной живописи. Однако на самом деле итальянские голландцы вовсе не изменили основному принципу родной школы, они были убежденными и искренними реалистами, совершили огромные завоевания в изучении природы и при этом были образцовыми техниками. С ребяческой подражательностью “романистов” XVI века они не имеют ничего общего, так же как и со скучной шаблонностью академизма конца XVII века. Все их творчество дышит жизнью, увлечением, и кончается их светлая, веселая полоса творчества одновременно с концом всего жизненного в голландском искусстве.
Начинают эту категорию два художника: гарлемец Питер ван Лар, прозванный Бамбоччо (1590 — 1674), и его двойник, фламандец Ян Миль (1599 — 1664). Искусство Лара отличается от искусства таких “итальянских голландцев”, как Пуленбург, тем, что он определеннее примкнул к Караваджо, нежели к Эльсгеймеру. Его меньше интересовали задачи света в пейзаже, сколько изображение жизни бродяг, ладзароне, поселян римской Кампании и бандитов, реже всего кавалеров и солдат. Но только Лар отнесся к Караваджо так, как впоследствии Рембрандт отнесся к Гонтгорсту. Он как-то отошел от своих натурщиков, перестал их изображать в непосредственной близи, в натуральную величину, в закрытом помещении. “Отойдя” от них, они ему представились частью больших целостностей, маленькими фигурками среди руин, скал, в соседстве с любимыми остериями. В этом отношении Лар означает и шаг дальше на пути реализма в сравнении с Караваджо. Его интересуют не только действующие лица (которых он изображал с величайшею типичностью), но и вся среда, вся обстановка их жизни. Из его картин лучше понимаешь, что из себя изображали итальянцы XVII века, нежели из картин самого Караваджо.
В Эрмитаже лишь одна не особенно важная картина “Гадальщица” идет под именем Лара, однако, несмотря на авторитет Вагена, следует еще отдать мастеру приятную, несколько простоватую в технике картину, значащуюся в каталоге как произведение подражателя Лара, Лингельбаха, “Привал охотников” (В наст. время автором считается Питер ван Лар).
Гораздо лучше представлен Миль шестью картинами, из которых каждая типична для мастера и способна доставить большое наслаждение для тех, кто без предвзятого эстетизма подойдет к ним. Очень интересна сложная картина, рисующая обычную в Италии сцену: шарлатана, предлагающего с подмостков свои снадобья толпе доверчивых зевак.
Ян Миль. Шарлатан. Холст, масло. 60х74. Инв. 646. Из собр. графа де Нарпа, Санкт-Петербург, 1804
Еще интереснее прелестная сцена “У постоялого двора” (В наст. время — “Охотники на привале”), имеющая вид иллюстрации к каким-либо мемуарам времени. [162]
Три художника, братья Бот (Ян и Адриан) и Асселейн (1610 — 1652) означают перемену в характере живописи итальянских голландцев. Они менее заняты фигурами и обращают большее внимание на пейзаж и, в особенности, на блеск солнца, на прозрачность далей. Можно уже видеть на них влияние Клода Лоррена, но нужно отдать справедливость, что в чисто живописном, техническом и красочном смысле картины голландцев даже превосходят более гениальные по замыслу произведения француза.
