начала XIX столетия. Всемирной известностью пользуются две его картины – «Маха обнаженная» и «Маха одетая», обе хранятся в музее Прадо в Мадриде. Многие исследователи творчества Гойи пытались персонифицировать модель – совершенно очевидно, что на обеих картинах изображена одна и та же женщина. В ней видели герцогиню Альба, возлюбленную Гойи, но в документах начала XIX века героиню называли также Венерой и цыганкой. Наверное, все-таки самое правильное – называть эти картины так, как они известны сегодня, – «Маха обнаженная» и «Маха одетая». На полотнах действительно изображена «маха» – девушка из простонародья, с улицы, из низов.
Франсуа Буше. «Спящая Венера», 1735 (холст, масло)
Гойя неоднократно преследовался инквизицией за необычность своих работ, его картины были признаны возмутительными и непристойными. Разумеется, мы не разделяем такой взгляд на эти замечательные полотна, но тем не менее надо признать, что ничего подобного в предшествующем мировом искусстве не было. Обнаженная маха лежит в позе, очень близкой к тем, которые мы видели в целом ряде картин эпохи Возрождения и последующего времени, но она совершенно лишена какого бы то ни было налета идеальности, она просто миловидна. Остроту этих картин, видимо, понимали уже и заказчики, потому что известно, что показывались они вместе, только не рядом друг с другом, как они экспонируются теперь в музее; они прятались одна за другую в специальном ящике с механизмом – сначала демонстрировали одетую маху, а затем механизм поворачивался и взору зрителей представала «Маха обнаженная». Конечно, это было задумано как игра и, может быть, для в достаточной мере развращенных людей, ощущающих остроту и реализм этих изображений. Известно, что картины заказал первый министр Испании Мануэль Годой. Только всесильный человек мог позволить себе в те очень строгие для Испании времена, когда правили церковь и инквизиция, заказать такие картины. Это нагота без всякой аллегории, маха не притворяется ни Венерой, ни какой-то другой античной богиней. Она маха, девушка из народа, скорее всего андалузка, может быть наполовину цыганка. Она смотрит на нас вызывающим и дерзким взглядом, у нее резкие жесты, она грациозна и бесстыдна и абсолютно внутренне свободна. Она демонстрирует свою наготу как свободная женщина, и от этого возникает и развенчание возвышенного образа женской обнаженной красоты, и в то же время его возвышение. Есть в ней что-то вульгарное, но и что-то божественное. Глядя на мах Гойи, можно вспомнить слова Дени Дидро: «Между обнаженной и раздетой женщиной целый мир».
Мы видим, что образ одетой махи, подобно тициановской «Любви земной», эротически гораздо более насыщен, чем обнаженная маха, которая кажется просто открытой для любви, но не несущей в себе никаких элементов привлечения партнера.
XIX век
Уже в XVIII веке – веке Просвещения, начинается огромный прорыв к реальности, к необходимости писать саму жизнь, не прикрываясь мифологией, – недаром композитор Вагнер создает произведение «Гибель богов». Умирает мифология, гибнет мир богов, наступает Новое время, и одним из главных художников, которые совершили этот переворот, несомненно, был Эдуар Мане. Он сделал это во Франции, но то же самое происходило и во всех других европейских странах – отказ от идеализации, от мифологизма в любой его форме. Значит ли это, что не возникало картин на мифологические сюжеты? Нет, они продолжали создаваться, так же как создаются и сейчас. Большие группы художников продолжают работать в традиционной форме искусства, но на примере Мане мы говорим, конечно, о прорыве, о начале нового направления – импрессионизма, который принес новое видение мира, новое понимание натуры.
Среди художественных шедевров Франции одно из первых мест, несомненно, принадлежит «Олимпии» Мане. Сегодня она хранится в музее Орсе в Париже. На картине изображена молодая женщина, она обнажена и лежит на роскошном ложе, которое роскошно не само по себе, но написано с необыкновенным художественным роскошеством. Эта картина еще до открытого показа произвела огромное впечатление на тех, кто ее увидел, и получила и скандальный успех, и одновременно – скандальное отрицание как высокого рода художественное произведение. Мане удалось ее выставить только через два года после того, как он ее написал, а именно – в 1865 году во время Парижского салона на отдельной выставке. Выставка сопровождалась невероятным скандалом. Что только ни писали в прессе, как только ни неистовствовала публика! Какие только оскорбления ни неслись в адрес художника и самой героини картины! Как только ни высказывались по поводу чувств, которые она вызывает!
Чтобы понять, почему появлению «Олимпии» сопутствовала такая буря негодования, надо учесть, в каком ряду произведений мирового искусства появилась эта картина. «Олимпия» заставляет нас обернуться назад в прошлое. Несомненно, она продолжает ряд лежащих Венер. Примерно за шесть лет до создания «Олимпии» Мане сделал небольшую копию «Венеры Урбинской» Тициана, и, конечно, в работе над «Олимпией» он вдохновлялся в первую очередь именно этим полотном. Но он создал нечто несовместимое с с образом Тициана, чем и объясняется страшный скандал. Иногда говорят, что он отступил от правил академической живописи, которая навязывалась всем художникам. Но против академизма боролись многие передовые художники во Франции, в Англии, в Германии, в России. То, что делали в России передвижники, – не что иное, как борьба с академической фальшивой условной живописью. Поддерживая и защищая Мане, против критики выступал его друг Эмиль Золя. Он очень правильно написал, обращаясь к Мане: «Я знаю, вам удалось создать великолепное произведение, энергично перевести на особый художественный язык истинность света и тени, правду о предметах и людях». Золя обращает внимание сначала на художественные средства, а потом – на «правду о предметах и людях».
Я не нашла выразительнее слов о самом смысле XIX столетия, чем те, которые высказал русский поэт Александр Блок в поэме «Возмездие». Он написал ее в 1911 году, то есть прошло достаточно времени, чтобы осознать, с каким веком столкнулись люди:
Век девятнадцатый, железный,Воистину жестокий век!Тобою в мрак ночной, беззвездныйБеспечный брошен человек!
Это сказано прямо об «Олимпии» – «мрак ночной, беззвездный» – темная комната и лежащая на белых тканях молодая женщина. В доме, в котором изображена Олимпия, нет пространства, но в нем есть цвет, и, если пристально вглядеться в картину, его можно увидеть, хотя в целом картина воспринимается как бездна, на фоне которой возникает фигура юной особы. Мане услышал это время, увидел и запечатлел, и это – его величайшее открытие как художника. Поэтому Золя имел право написать, что Мане сказал правду об этом времени и о людях, и правда заключалась в том, что в доме, в котором изображена Олимпия, как будто нет ни любви, ни красоты. Но я скажу и другое – в нем есть любовь и красота,
