одним объединением, возглавляемым игемоном, которым стал сам Филипп, причем эта должность должна была передаваться по наследству, и после его смерти ее принял Александр. Но по сути это было исключительно политическое объединение, необходимое для установления македонского контроля над Грецией, обладавшее некоторыми интересными особенностями, но так и не принятое добровольно ни одним из входивших в его состав городов.
Принцип гегемонии может показаться способом, подходящим для более легкого объединения Греции под властью одного лидера, но в действительности этого не произошло. Спартанский союз был гармоничным до тех пор, пока в него в основном входили государства Пелопоннеса и их объединял под защитой Спарты страх перед Аргосом на самом полуострове и Афинами за его пределами. Когда, одержав победу над афинянами, спартанцы получили большую часть территории Афинской державы, союз в своем прежнем виде не мог уже существовать. Управлять собраниями столь многочисленных и отдаленных городов, делегаты которых должны были еще и голосовать во время их, очевидно, было крайне сложно. В итоге спартанцы взяли на себя роль скорее предводителей, чем советников, причем на своих старых союзников они давили так же, как и на новых. Второй афинский морской союз также процветал до тех пор, пока его членов объединяли страх перед спартанцами и неприязнь к применяемым ими властным методам, но дрогнул, когда лакедемоняне из общего противника стали союзником. Греческие государства готовы были объединяться под властью самого сильного лидера, а не преобладающего города.
Тем временем действовали цивилизаторские силы. Из сочинений авторов эпохи классики становится понятно, что к концу V в. до н. э. ни одно из государств Южной Греции не было готово открыто взяться за оружие, проявив осознанную агрессию, вместо этого для самоуспокоения оно нуждалось в каком-нибудь кажущемся правдоподобным поводе, связанном с самозащитой. Широкое распространение получили оборонительные союзы, создаваемые для совместной защиты всех их членов. Характерное для IV в. до н. э. стремление к «всеобщему миру», который должен наступить для всех греческих городов и гарантировать их самостоятельность, всегда разбивалось о чрезмерные запросы государства, обретавшего в тот или иной период превосходство в военной сфере. Но само желание никуда не девалось, и, несмотря на то что грекам так и не удалось разработать систему ограничительных мер, они в некоторой степени признавали ее необходимость. Однако это было движение в сторону гарантированной свободы многочисленных независимых государств, которые греки считали единственной подходившей им формой государственного устройства, а не в сторону всенародного объединения.
Таким образом, состоявшие из граждан армии IV в. до н. э. были истощены постоянными, ни к чему не приводившими войнами. Фиванцы, несмотря на победы, одержанные ими в период между 371 и 362 гг. до н. э., так и не получили широкого признания в качестве предводителей всей Греции. Их военная машина остановилась, когда их соседи и противники фокейцы захватили Дельфы и потратили средства, найденные ими в храмовой казне, на наемников, которым они платили на 50 % больше, чем обычно. Увеличение числа воинских подразделений, состоявших из наемников, было признано одним из главных бедствий того времени. Ритор Исократ считал это в первую очередь моральным пороком, так как наемники угрожали установившемуся в Греции миру, бороться с которым можно, отправив всех этих людей на восток – сражаться против Персидской державы. Греки надеялись, что эффектный поход к морю Десяти тысяч во главе с Ксенофонтом станет доказательством слабости персов. Не меньшее потрясение вызывал тот факт, что во время войн, которые те вели против независимого Египта, начиная с 404 и заканчивая 343 г. до н. э., обе стороны активно использовали греческих солдат и командиров. Нести расходы на содержание наемных войск было нелегко. Непредвиденный доход, полученный фокейцами, был случайностью, и эти деньги вскоре закончились. Кроме того, святотатство, которым считался захват храмовых сокровищ, было очень серьезным грехом – чуть раньше жители Аркадии отказались от предложения таким же образом использовать казну Олимпии. Афины в середине IV в. до н. э. сталкивались с серьезными проблемами даже при финансировании армии, состоявшей из граждан, и афинским полководцам слишком часто приходилось прерывать походы, чтобы тем или иным образом собрать деньги. К тому же наемников, к сожалению, плата интересует гораздо больше, чем то, за что их наняли сражаться, хотя в Греции не было известной нам по истории Италии проблемы – нежелания наемнических армий слишком усердно сражаться друг против друга.
Уже с начала IV в. до н. э. почтенные афинские военачальники, оказавшись по тем или иным политическим причинам в опале либо не найдя себе достойного применения дома, нанимались на службу к восточным правителям. Спартанский царь Агесилай подвергся критике за то, что в конце жизни пытался добыть для своего полиса деньги, поступив на службу к египетскому царю, а затем перейдя на сторону его соперника. Безродные командиры наемников, служившие царям Фракии, создавали собственные небольшие государства, и Демосфен с огромным осуждением говорил о почестях, воздававшихся в Афинах одному из них, которому, чтобы сделать его военачальником, даровали афинское гражданство. Все это свидетельствовало о том, что у греков больше не было причин сражаться друг с другом.
Во многих своих речах Демосфен упрекает город за чрезмерное увлечение приемом на службу наемников и нежелание граждан участвовать в войнах, которые вели Афины. Многие историки воспринимали эту суровую критику слишком буквально, говоря об упадке Афин и не осознавая того, что Демосфен использовал весь свой ораторский талант, чтобы убедить афинян бросить все силы на противостояние Македонии, к которому город еще не был готов. Когда имелась причина для борьбы, участие в военных акциях принимали сами граждане, в том числе афинские, независимо от того, с кем и зачем нужно было сражаться – с Филиппом Македонским или в более поздних войнах за свободу. Потеря стимула, характерная для Греции в IV в. до н. э., была в основном вызвана политическими причинами, а не падением боевого духа ее обитателей. Сражения не приводили к каким-либо реальным результатам. В последнем предложении своей «Истории Греции» Ксенофонт с отчаянием отмечает, что все надеялись на ясный итог битвы при Мантинее (362 до н. э.), но после этого сражения путаницы и неуверенности стало еще больше, чем прежде.
Учению о разделении властей не было места в древнегреческой политической теории или практике. Советы и собрания, принимавшие законы и политические решения, в некоторых случаях также выступали в качестве судов. Когда в Афинах появились отдельные суды, к многочисленным судьям обычно обращались так, будто они сами были участниками народного собрания, и они действительно были типичными его представителями. Магистраты, олицетворявшие исполнительную власть, были также судьями,
