зритель помнил, что Пресли — один из них, простой парень, такой же «реднек» из соседней деревушки, которого судьба буквально вознесла над миром. Пусть Элвиса называли Королем, но это был монарх, короновавший себя сам, — Наполеон по-американски.
В этом странном культе прослеживается та же бешеная вера в провидение, которая гнала героев Фолкнера в дикие края, а еще раньше вела отцов-основателей в Америку. Жесткая и жестокая вера в человека, живущего по своим правилам, без оглядки на Старый Свет.
Америка — страна людей, искавших убежища от истории. И на Юге, где время идет медленнее, чем па Севере, легче погрузиться в безмятежный поток вечности, омывавший этот континент всего пятьсот лет назад.
О НАРКОТИКАХ
Район, в котором мы живем, становится все более популярным. Сначала здесь, как и везде, жили индейцы. Потом селились мизантропического склада голландцы, которым казался слишком оживленным нью-йоркский даунтаун [36] XVII века. Полстолетия тому назад приехали из Германии евреи, открывшие тут превосходные колбасные магазины, а позже — фешенебельные дома для престарелых. Потом пошла коричневая волна — кубинцы, доминиканцы, пуэрториканцы: они ввели моду на многопудовые транзисторы и дневные бигуди. Вклад нашей эмиграции куда более скромен. Нам, во всяком случае, невнятен смысл нашего пребывания: даже почему-то закрылся один из восьми окрестных ликер-сторов. Толпой угрюмою и скоро позабытой над миром мы пройдем без шума и следа, только и вздохнет о нас кореец в овощной лавке, который выкрикивает «Здрасти» и «Позалиста»: впрочем, он говорит на всех языках — как скворец.
Но вдруг наш мирный район Вашингтон-Хайте вышел на первые полосы газет. В соседних латиноамериканских кварталах обнаружена мировая столица наркотиков. Вашингтон-Хайте уверенно держит первое место в Нью-Йорке по объему купли-продажи кокаина, героина, крака и марихуаны. Нью-Йорк, в свою очередь, в этом деле первый в Штатах. Штаты — в мире. Нетрудно понять, как мы возгордились.
Начитавшись газет, одним уютным летним вечером мы отправились за товаром: травой, джойнтом, балдой, ширевом, косяком — как угодно. Путь лежал не близкий — кварталов двадцать. Мы плотно поели, обняли жен, сменили воротнички, чтобы не быть узнанными. Прошли звериными тропами Бродвея мимо скалистой гряды Пресвитерианской больницы, держась на юго-юго-запад, свернули по 163-й стрит к Сент-Николас в направлении восток-юго-восток — и оказались в столице. Проспект Марихуаны, Героин- авеню, тупик Крака, Кокаиновая аллея…
Все эти чудесные улицы были погружены в дрему, когда мы вошли в мировую столицу наркотиков. Маленькие коричневые девочки лениво перебрасывались мячиком, большие коричневые дяди клевали носом на ступеньках парадных, из окон выразительными словами пел о любви Хулио Иглесиас. На каждом углу стояли на тротуарах и сидели в машинах великолепно замаскированные агенты полиции и ФБР. Небрежно-ленивые, в майках и джинсах, с толстыми браслетами и пачками сигарет за поясом, они ничем не отличались от местных жителей или от обычных покупателей травы и крака, но даже дети и эмигранты за два квартала видели, что это агенты полиции и ФБР.
Попав в фантастически перемешанный Нью-Йорк, мы с каждым днем все больше убеждаемся, что есть лишь одна резкая грань, один безусловный критерий, который делит человечество на две совершенно различные категории. Это — ощущение сверхзадачи. Или оно есть, или нет.
Все остальное несущественно и смазано. По сути, ничего не зависит от денег: мы знаем богачей с психологией нищих и нищих с самосознанием миллионеров. В разгуле массовой культуры уже абсолютно неясно — что такое талант и нужен ли он вообще, если речь идет об успехе. При расширении эстетического поля до немыслимых пределов теряет смысл понятие красоты. Все менее понятна ситуация с национальностью и религией: и то и другое переменяется с легкостью, уступающей лишь стремительности смены политических убеждений. Сомнения есть даже в расовом критерии: мы знаем негра, которого все принимают за еврея, и евреев, неотличимых от негров. В эпоху информационного бума сдался даже интеллект — под напором осведомленности и эрудиции.
Только одна разделительная черта пронизывает расы, национальности, профессии, доходы, темпераменты, деля человечество на две части — людей и людей со сверхзадачей.
Человек, идущий просто так, и человек, доставляющий важный пакет. Чистое искусство и искоренение недостатков. Безответственность и ощущение миссии. Легкомыслие и серьезность. Смешливость и основательность. Стрекоза и Муравей. «Птичка Божия не знает ни заботы ни труда» и «Усталые, но довольные, они возвращались домой». Изгнанье и посланье. Переодетые агенты в Вашингтон-Хайте были явно в посланье. Чувство сверхзадачи необратимо преображало их, даже если б они пили из горлышка ром «Баккарди», понаставили себе синяков и расписались с ног до головы татуировками. Было видно, что, отсидев положенные часы в автомобиле, они не станут расслабляться, а поедут писать отчет о дежурстве. И так же было ясно, что скучающие парни на ступеньках парадных если не продадут траву, то выкурят ее сами.
Все эти поучительные наблюдения нас не удовлетворили: в конце концов, мы пришли покупать крак, а тут не было ничего вреднее баптистских брошюр, которые раздавала нечистоплотная старушонка. Однако опыт жизни в Нью-Йорке убеждал нас, что в этом городе есть все — надо только искать. Искать пришлось минуты три. В двух кварталах от сонной полицейской идиллии торговля голубой мечтой шла вовсю. Раздавались вопли разухабистой купли-продажи по-английски, по-испански, по-негритянски. Подъезжали и отъезжали машины с высунутыми руками, из которых выдергивались деньги в обмен на нечто хорошее. Прямо на тротуаре сидел пожилой кубинец, на коврике перед ним лежали мешочки разного размера: «никел-бэг» (марихуаны на 5 долларов), «дайм-бэг» (на 10), свернутые фунтиком бумажки, отдельные самокрутки джойнта. Усатый, в большой кепке, он был родным братом грузина с Центрального рынка на Цветном бульваре, разложившего сушеную кинзу и хмели-сунели в самодельной фасовке.
Жизнь этого квартала не подчинялась никакой сверхзадаче — она просто текла. Шумно, весело, деловито. Сюда, в столицу наркотиков, как в мировую воронку из фантастического романа, проваливалось будущее Америки. В очаге эйфории сгорали проблемы сегодняшнего да и завтрашнего дня.
Как известно, журналист меняет профессию. На что удается — на то и меняет. Например, становится программистом. Или пересказывает чужие американские статьи для советского радиослушателя. Или уходит в бизнес и перестает пользоваться русским языком вообще. Нам в Америке удалось
