«коллегии музыкантов» (если, конечно, эти термины были переведены верно). Как бы ни назывались эти должности, их, очевидно, занимали в первую очередь аристократы, взявшие в «темные века» в свои руки власть, потерянную царями, и разделившие ее между собой. Насколько нам известно из достоверных источников, все они также были наделены судейскими функциями.
Высшим должностным лицом в Афинах был просто архонт или архонт эпоним (в его честь называли год) [20]. «Цари», носившие титул басилевс, продолжили совершать некоторые традиционные общегосударственные жертвоприношения и другие ритуалы, но их также избирали ежегодно, и они обладали рядом светских функций. Полемархи были военачальниками, но, лишившись этой функции в начале V в. до н. э., они стали магистратами, с которыми должны были иметь дело иноземцы. Шесть фесмофетов, судя по названию должности, вероятно, были призваны составлять законы, но в письменных источниках говорится, что эти люди их записывали. В Афинах эпохи архаики члены этой коллегии из девяти архонтов решали большинство административных и политических вопросов. Судебная деятельность была распределена между судами различных категорий, выносивших окончательные приговоры до тех пор, пока Солон не разрешил обращаться за обжалованием приговора к народу.
После реформ Клисфена влияние архонтов заметно уменьшилось. В результате следующей реформы, проведенной в 487 г. до н. э., их избирали по жребию из числа кандидатов, выдвинутых от фил. Впоследствии, хотя эта должность оставалась престижной и ее занимали представители двух наиболее богатых слоев общества, к ней перестали стремиться из-за ее политической значимости. Вместо этого главным должностным лицом стал полководец, о котором речь шла выше. В 462 г. до н. э. архонты лишились и судебных полномочий. Помимо этих высших магистратов в демократических Афинах появилось множество чиновников, выполнявших определенные функции, в частности занимавшихся проверкой деятельности магистратов, срок полномочий которых истек, надзиравших за рынком и т. д.
Делать выводы о том, что было характерно для олигархий, как обычно, сложнее. Говоря о политике, стоит упомянуть интересную конституцию, принятую в Беотийском союзе в 446 г. до н. э. В городах Беотии устанавливалась олигархическая форма правления с имущественным цензом. (Это, между прочим, первое четкое упоминание об имущественном цензе в олигархических государствах.) В городах было по четыре совета, каждый из которых по очереди выполнял функции пробулевтического органа. Полномочия народного собрания осуществлялись на общем собрании трех остальных советов. Территория государств, входивших в союз, была разделена на 11 округов с населением равной численности, причем в один из них могли входить три или четыре города, в то время как сами Фивы были поделены на два округа. От каждого округа избирались один из магистратов союза, называвшихся беотархами, и 60 членов общесоюзного совета. Кроме того, он должен был прислать определенное число воинов для армии и т. д. Это была очень необычная попытка создания представительного органа власти, причем целью данного процесса было, очевидно, дать всем городам союза возможность принимать участие в управлении им и избежать преобладания Фив. Этот план по большей части провалился. По случайной оговорке Фукидида можно понять, какой вес в результате всех этих мер фактически получали магистраты. Беотархи полагали, как он пишет, что советники (как и городской, этот совет был разделен на четыре части) без особых разъяснений примут именно то решение, которое будет предложено им на основании предварительных переговоров. Тогда, в 420 г. до н. э., советникам впервые пришло в голову отказаться, но из контекста понятно, что обычно беотархи эффективно руководили действиями союза. О судопроизводстве мы знаем лишь то, что в Беотийском союзе существовал общесоюзный суд, в состав которого входили судьи от каждого округа.
Спарта опять же стала исключением. Сложившуюся там ситуацию осложняло то, что в Лакедемоне сохранилась царская власть, передававшаяся по наследству. При этом в Спарте был не один, а целых два царя, правившие одновременно и происходившие из двух разных семейств. О том, каким образом возникло это крайне странное явление, мы ничего не знаем. Как и в других городах-государствах, цари лишились большей части своей некогда неограниченной власти. Вероятно, Ксенофонт описывал именно этот процесс, рассказывая о клятве, которую в его время все еще ежемесячно давали друг другу цари и могущественные магистраты – эфоры. Первые клялись, что будут соблюдать законы, а последние, причем от имени города, – что будут сохранять привилегии царей до тех пор, пока те не нарушат свою клятву. В данном случае эфоры, магистраты, существовавшие наряду с царями, а не вместо них, выступают в качестве представителей города и в противовес царям. Возможно, перед нами пережиток какой-то древней сделки, в результате которой были установлены законы. На общем фоне Спарту выделяет тот факт, что тамошние цари не только исполняли определенные религиозные и некоторые малозначительные судебные функции, но и командовали войском, то есть занимались делом, в котором крайне опасно полагаться на унаследованный талант. Народное собрание принимало решение о том, какой из двух царей должен отправиться в тот или иной поход. Но как только царь, стоявший во главе войска, пересекал границу государства, он получал свободу действий – мог сражаться или даже вести переговоры, ограниченную лишь знанием того, что, вернувшись домой после совершения серьезной ошибки, он может предстать перед судом. Дома его власть сводилась к участию в заседаниях герусии, которое он принимал в силу своего статуса. Однако, несмотря на все эти ограничения, личность царя все еще вызывала почтение, столь чуждое древнегреческому обществу. Умелый царь мог использовать ряд имевшихся в его арсенале преимуществ.
Пятерых эфоров ежегодно избирали все граждане из своего числа. Они обладали очень широкими даже для магистратов олигархического государства полномочиями. Судебные дела они, как и архонты в Афинах, распределяли между собой в зависимости от категории, к которой те относились. Как в древности, так и в наши дни им приписывалось гораздо большее влияние на ход истории Спарты, чем то, которое они оказали на него на самом деле. Это вызвано целым рядом причин, в частности кругом их реальных властных полномочий и тем фактом, что именно с ними имел дело любой иноземный посланник, как только он оказывался в Спарте. Кроме того, скрытность спартанцев по поводу поставленных перед ними задач привела к появлению мнения о существовании некоего постоянного зловещего воздействия. В действительности мы не можем говорить, что эфоры постоянно решали политические вопросы. Ежегодно избиравшийся совет проводил политику, преобладавшую в момент их избрания и изменявшуюся (как для самих эфоров, так и для граждан в целом) под влиянием событий, происходивших в течение промежутка времени, на протяжении которого они занимали свои должности. Политика, проводимая одним советом, могла заметно отличаться от той, которой придерживались предшественники его членов, даже если все
