Марина Сербул - Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков

Топография и прототипы некоторых персонажей

Поэма создавалась почти полтора десятка лет. Некрасов начал ее спустя два года после отмены крепостного права (а по предположениям некоторых исследователей еще раньше) и продолжал работать над ней до последних дней жизни, но так и не довел до конца.

Этим во многом и объясняется разноголосица во мнениях ученых при определении порядка заключительных частей и глав внутри них. Для нас это не так уж и важно. Следует только иметь в виду, что в поэме изображена жизнь крестьян и в дореформенное, и послереформенное время. Другими словами, мужицкое житье-бытье исследуется поэтом в процессе его изменения. Некрасов понимал, что в крестьянском мироощущении уживаются как исконные, внушенные веками рабства, так и новые поведенческие начала.

Необходимо помнить и еще об одном. Некрасов, досконально изучивший жизнь крестьянства во всех ее подробностях, нередко перемежает повествование о реальных вещах и событиях со сказочными, фольклорными мотивами, причем грань между тем и другим порой невозможно провести, ибо крестьянское восприятие мира вмещало в себя конкретное знание окружающего (прежде всего – природы) наряду с полуязыческим осмыслением его. Правда, по мере развития действия сказочный элемент в поэме постепенно исчезает, а на первый план выходят социально-политические размышления персонажей и автора.

В «Прологе» указано вполне конкретное место происходящего. Строки, в которых перечисляются деревни, где проживали странники, нынешнему читателю могут показаться нарочитыми. Уж очень тенденциозно выглядят сегодня эти названия:

Если не считать Подтянутую губернию (по современной терминологии – область), Терпигорев уезд (район) и Пустопорожнюю волость (губерния делилась на уезды, уезд на волости еще и в СССР, вплоть до 1930-х годов, когда была принята новая система административного деления, функционирующая и до сих пор), то окажется, что названия деревень, при всей их подчеркнутой «знаковости», близки к реальным. Разысканиями Г. Краснова и Л. Розановой установлено, что в Нижегородской и Владимирской губерниях, хорошо знакомых поэту, в действительности существовали деревни Горелово, Заплатино, Дыркино, Несытово, Горемыкино, Горелое, Голобоково, Неугодово, Терпигорево и т. п.

Названы в поэме и другие населенные пункты, досконально известные страстному охотнику Некрасову, много бродившему с ружьем по полям и лесам Ярославской, Владимирской, Костромской и смежных с ними губерний. Вот, например,

В этом описании угадываются приметы села Абакумцева, расположенного неподалеку от усадьбы Некрасова Грешнево в Ярославской губернии, а также села Путятина, которое находилось в нескольких верстах от Абакумцева.

Согласно аргументированному мнению Л. Розановой, в характеристику Кузьминского могли быть включены и приметы сел Иваново и Вознесенское, которые в результате слияния впоследствии стали городом Иваново-Вознесенском (современный областной центр Иваново).

В рассказах Савелия упоминаются Корежина и Буй-город. И это тоже подлинные названия. Корежская волость входила в состав Костромской губернии, равно как и Буй-город. По тем временам это были места отдаленные, глухие. Савелий-богатырь прямо указывает:

В главе «Губернаторша» есть указание и на губернский город – Кострому, хотя сделано это косвенным образом. Идя к губернаторше со своим горем, Матрена Тимофеевна видит:

Единственный в России памятник Ивану Сусанину, костромскому крестьянину, спасшему ценой своей жизни новоизбранного царя Михаила Романова (1613), был сооружен именно в Костроме. Примечательно, что Некрасов изображает памятник не таким, каким он был в действительности, а таким, каким бы хотел его видеть. На памятнике работы В. Демута-Малиновского Сусанин стоял на коленях перед высокой гранитной колонной, на вершине которой находился позолоченный бюст Михаила Федоровича. Это создавало впечатление, что главное в композиции не народный герой, а символическая громада самодержавия. Памятник Сусанину, где он изображен без сопроводительных аксессуаров, то есть таким, каким он виделся Некрасову, в Костроме был поставлен только в 1967 г.

Часть событий в поэме происходит на Волге и ее берегах («Последыш», «Пир – на весь мир»). И это не случайно. Волга – мать рек русских, такой же символ России, как и Москва. Кроме того, для Некрасова Волга была тесно связана и с его биографией. Недаром она фигурирует во многих его произведениях («На Волге», «Горе старого Наума», «Крестьянские дети», «Мать» и др.).

Наряду с реальными местностями в поэме присутствуют и вымышленные поэтом, названия которых, однако же, имеют символический смысл. Вот в «Пире…» возникает картина народного гулянья:

Вахлачина – от «вахлак». В ярославском диалекте – «неуклюжий, грубый, неотесанный мужчина», а также «плохой мастер или работник, делающий все как попало» (В.Даль). Судя по занятиям обитателей Вахлачины, можно понять, что расположена она в Костромской или Тверской губернии, где вытапливание смолы из хвойных деревьев или березы путем обжига их в специальных печах (смолокурение) было одним из распространенных промыслов.

Таким образом, топография поэмы обретает довольно конкретные границы.

О прототипах персонажей «Кому на Руси…» можно сказать немногое, потому что прежде всего поэта интересовал народ в целом, и если он и «списывал» того или иного героя с какого-либо конкретного мужика, то его подлинные черты затерялись в безвестности. Таковы Матрена Тимофеевна, Савелий-богатырь и другие. Разумеется, Некрасов использовал при создании поэмы какие-то конкретные истории, которые он слышал от тех же мужиков или своих знакомых, однако все это в той или иной мере творчески перерабатывалось поэтом.

Некоторое сходство с реальными лицами имеют лишь два персонажа – Павлуша Веретенников (глава «Сельская ярмонка») и Гриша Добросклонов. Исследователи творчества Некрасова давно установили, что Веретенников напоминает П. Якушкина (1822–1872), фольклориста и этнографа, еще в конце сороковых годов увлекшегося собиранием народных песен, которые в 1860 году он издал в двух томах. Якушкин начинал свои странствия по деревням северных поволжских губерний, почти в тех же краях, где странствуют и некрасовские мужики-правдоискатели. Поэт был хорошо знаком с Якушкиным и не раз публиковал его статьи и материалы в «Современнике».

Фамилия Добросклонов и образ мыслей Гриши невольно ассоциировались у читателей, современников Некрасова, с Добролюбовым. Добролюбов был ведущим сотрудником некрасовского журнала, и поэт разделял многие его мысли и высоко ценил молодого критика. Однако искать какого-либо точного сходства Гриши с Добролюбовым не имеет смысла. Некрасову нужно было лишь обозначить идейную направленность образа этого героя.

Поэма Некрасова также базируется и на фольклорных источниках, недаром в основе сюжетного повествования лежит один из самых употребительных архетипов – архетип дороги, которая никогда не кончается, как не кончаются поиски смысла жизни человеком, к какому бы сословию он ни принадлежал.

Жизнь духовенства

Первым встречается крестьянам священник. В представлении мужика существование священнослужителя весьма благополучно («Попова каша – с маслицем… Поповы щи – с снетком!»). Но критерии этого представления в большей степени характеризуют оценщика, нежели оцениваемое.

Снеток – мелкая рыбешка, наподобие всем известной кильки. В щи ее клали в сушеном виде. Рыба эта отнюдь не из дорогих. Завидовать щам, сдобренным подобной приправой, мог лишь крестьянин, питающийся тюрей (смесь кислого кваса, лука и накрошенного туда хлеба), для которого и соль являлась чуть ли не деликатесом (см. песню Домны «Соленая»). И масло, которым сдобрена поповская каша, вовсе не топленое или сливочное, а конопляное, «постное». Именно такое масло и употреблялось в основном в крестьянском обиходе. Другое ему просто было не по карману. Еще и в начале XX столетия один из специалистов по пищевым продуктам утверждал в печати, что сливочное масло едва ли когда станет предметом широкого потребления в силу его дороговизны.