мир сквозь привозные книги, так и впал в крайнее уныние от собственного недостоинства, от умственного и правового убожества. Русская земля показалась ему таким бедным, заброшенным уголком Вселенной, где ни Христос не учил, ни пророки не пророчествовали, ни апостолы не походили своими стопами. Тогда русский ум припал жадно к книгам, к этим «рекам, населяющим Вселенную, этим исходищам мудрости». С тех пор разумным и понимающим человеком стал у нас считаться человек «книжный», т. е. обладающий научно-литературным образованием, и самою глубокою чертою в характере этого книжника стало смиренномудрие личное и национальное. Так народился первый достоверно известный по письменным памятникам тип русского интеллигента: это был нищий духом, побиравшийся под окнами европейских храмов мудрости плодами чужого ума, крупицами с духовной трапезы, на которой ему не было места…
Христы редко являются, как кометы, но Иуды не переводятся, как комары.
Дамы только тем и обнаруживают в себе присутствие ума, что часто сходят с него.
Культурные нищие, одевающиеся в обноски и обрывки чужой мысли; растерявшись в своих мелких ежедневных делишках, они побираются слухами, сплетнями, анекдотами, словцами, чтобы сохранить физиономию интеллигентов, стоящих в курсе высших интересов своего времени.
Крепкие слова не могут быть сильными доказательствами.
Есть два рода дураков: одни не понимают того, что обязаны понимать все; другие понимают то, чего не должен понимать никто.
Русский мыслящий человек мыслит, как русский царь правит; последний при каждом столкновении с неприятным законом говорит: «Я выше закона», и отвергает старый закон, не улаживая столкновения. Русский мыслящий человек при встрече с вопросом, не поддающимся его привычным воззрениям, но возбуждаемый логикой, здравым смыслом, говорит: «Я выше логики», и отвергает самый вопрос, не разрешая его. Произволу власти соответствует произвол мысли.
Чтобы согреть Россию, они готовы сжечь ее.
Большинство современных верующих имеют не веру, а только аппетит веры, как дурной остаток хорошей наследственной привычки; это влюбчивые в церковь религиозные старички, которые, утратив способность верить сердцем, смакуют воспоминание о вере воображением.
Современная патологическая психология стремится глупость сделать умной, а подлость невменяемой.
Русский культурный человек – дурак, набитый отбросами чужого мышления (чужим умом).
Ум современного молодого человека рано изнашивается усвоением чужих мыслей и теряет способность к самодеятельности и самостоятельности.
Самолюбивый человек тот, кто мнением других о себе дорожит больше, чем своим собственным. Итак, быть самолюбивым значит любить себя больше, чем других, и уважать других больше, чем себя.
Мужчина слушает ушами, женщина глазами, первый – чтобы понять, что ему говорят, вторая – чтобы понравиться тому, кто с ней говорит.
России больше нет: остались только русские.
Умный тем отличается от дурака, что, когда оба разозлятся, умный становится дураком, а дурак умным.
Бездарные люди – обыкновенно самые требовательные критики; не будучи в состоянии сделать простейшее из возможного, и не зная, что как делается, они требуют от других совсем невозможного.
Есть люди, вся заслуга которых та, что они ничего не делают.
Искусство – суррогат жизни, потому искусство любят те, кому не удалась жизнь.
Одиночество развило в нем привычку размышлять о самом себе, а это размышление вывело его из одиночества. Размышляя о себе самом, он незаметно для себя стал разговаривать с самим собой и таким образом приобрел себе собеседника в самом себе.
Он встретился с собой как с любопытным и приятным незнакомцем.
Мужчина видит в любой женщине то, что хочет из нее сделать, и обыкновенно делает из нее то, чем она не хочет быть.
Существующий порядок, пока он существует, не есть лучший из многих возможных, а единственно возможный из многих лучших. Не то, что он лучший из мыслимых, сделало его возможным, а то, что он оказался возможным, делает его лучшим из мыслимых.
Закономерность исторических явлений обратно пропорциональна их духовности.
Поэзия разлита в обществе, как кислород в воздухе, и мы не чувствуем ее только потому, что ежеминутно ею живем, как не ощущаем кислорода потому, что ежеминутно им дышим.
Вся разница между умным и глупым в одном: первый всегда подумает и редко скажет, второй всегда скажет и никогда не подумает. У первого язык всегда в сфере мысли; у второго мысль вне сферы языка. У первого язык секретарь мысли, у второго ее сплетник или доносчик.
Добро, сделанное врагом, так же трудно забыть, как трудно запомнить добро, сделанное другом. За добро мы платим добром только врагу; за зло мстим и врагу, и другу.
Высшая степень искусства говорить – уменье молчать.
Жизнь учит лишь тех, кто её изучает.
Спорт становится любимым предметом размышления и скоро станет единственным методом мышления.
Когда дурак начинает считать себя остроумным, количество остроумных людей не увеличивается; когда умный человек признает себя остроумным, всегда становится одним умным меньше и иногда одним остроумным больше; когда остроумный начинает считать себя умным, всегда одним остроумным становится меньше и никогда не бывает одним умным больше.
Женщины, не любившие в молодости, под старость бросаются в благотворительность.
Мужчины, начавшие поздно размышлять, обыкновенно пускаются в философию.
Последним философия так же плохо заменяет понимание, как первым благотворительность – любовь.
Исключения обыкновенно правильнее самого правила, но они потому не составляют правила, что их меньше, чем неправильных явлений.
Есть два рода болтунов: одни говорят слишком много, чтобы ничего не сказать, другие тоже говорят слишком много, но потому, что не знают, что сказать. Одни говорят, чтобы скрыть, что они думают, другие – чтобы скрыть, что они ничего не думают.
Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий.
Очень ясно излагают свои мысли о сущности вещей, но в этом изложении ясны только мысли, а не сущность вещей. Понимать свои мысли о предмете не значит понимать предмет.
Политика должна быть не более и не менее как прикладной историей. Теперь она не более как отрицание истории и не менее как ее искажение.
Люди думают умнее животных; но они были бы больше людьми, если бы жили также глупо, как живут животные.
Честолюбцы фантазии и натуги; первые – сами себя догоняющие, вторые – сами от себя отстающие. Оба поставят себя на высокий пьедестал и потом карабкаются, чтобы подняться до своего призрака.
Нравственное богословие цепляется за хвост русской беллетристики.
Крупные писатели – фонари, которые в мирное время освещают путь
