> Здесь над Клязьмою рекой обрели покой юная Зимцерла и Ярила смелый. Вкруг раки– това куста скоро обвенчались, и под сенью сосен во шатре скрывались. Там невеста и жених на постель ложились, нежились, любились.
Таяла Зимцерла во объятьях нежных, и с земли сходили насты белоснежные. А Ярилуш– ка невесту жарко обнимал, в губы целовал.
"к "к "к
А в ту порушку, на то времечко — матушка Земля всколебалась, сосны над шатром раскачались. И слетел с-под тучи Вран — Сивый Мориан!..
— Ай же ты Ярила Годинович, выходи ко мне из бела шатра! Будем биться мы до утра! Я тебя немедля убью, стужей лютою закую!
— Ай же ты, Ворона налётная, лютая Змея негодная! Хватит, как мороз, трещать, горюшко вещать! Там, где вешний снег сойдёт, расцветают вишни! И подмоги не дождёшься ты от силы Вышней!
Выскочил Ярила из бела шатра, бился с богом Сивым с ночи до утра. Сивый Мориан — Змеёй лютой извивался, а Ярила — на коне пламенем взвивался.
То не два богатыря соезжались, не два сокола солетались. То сражалися Весна со Зимой, бог Ярилушка со Змеёй. Бил Ярила Змею огненным копьём, а Змея свивалася перед ним кольцом — напускала на Ярилу стужу ледовитую, вьюгу снеговитую.
Как тут ясная Заря занималася, Красно Солнышко подымалося… И Ярила возносил перстень свой заветный к зареву рассветному, чтобы с неба низошла ясная стрела и небесным пламенем ту Змею сожгла!
Он собрал в рубин волшебный с силушкой чудесной — нити солнечных лучей, отблески мечей. И пустил огонь — на Змею-выргонь!
Только вместо сей Змеи — Мориан предстал, к небу он воззвал:
— О наш Боже, Вышний Бог! Твой Закон небесный строг! Ежели с Ярилою жить теперь Зимцерле — то Весна-красна не наступит в срок! Зимцерла моя по Закону, сидеть ей со мною на троне! К Закону я обращаюсь, и перед Ним склоняюсь!
И тут стрела повернулась, от Мориана отвернулась, и пала Зимцерле на белую грудь!
Зимцерла тогда, как во сне, в святом небесном огне, будто вешний снег, таять стала, и рекла, пред тем, как пропала.
— Обернусь я сим утречком ранним — облачком в дыму и пламени… И прольюсь весенним дождём, протеку хрустальным ручьём… А потом я травой-муравой прорасту, розою-шипов– ником в чаще процвету… Пусть сорвёт ту розу мой милый, будет помнить меня до могилы…
Тут Ярилушка ко Зимцерле на крутую гору взбегал, и в огонь небесный вступал. Там искал Ярила Зимцерлу, но лишь облачко обнимал…
И, сгорая сам, провещал:
— Как взошёл я, как поднялся — да на горушку высокую… И с вершины оглядел я землю всю широкую… А сырая та земля — то посте– люшка моя. А и камень Бел-горючий – изголовь– юшко. А и жёлтые пески — моё телушко, скалы– валуны — мои косточки.
И узрел, сгорая, Ярила посреди сей крады– могилы, что не Клязьма течёт под горой, не туман ползёт над рекой, а клокочет там речка Смородина, и течёт в дыму лава огненная. И по той ли огненной речке души всё идут человечьи, вслед Зари Утреницы — чистые-святые, вслед Вечернице с Денницей — души тёмные.
А и тут свершилось чудо по-над Клязьмою– рекой на горе Ярилиной. Где стоял в огне Ярила — там теперь его могила.
По весне из крады той он летит домой, в Китеж-град святой. Возрождается в огне на своём коне и по небу мчит — Финистом летит.
А где Сивый Мориан под горой стоял — появился там провал, где он и пропал. Там же, где в огне сгорела и растаяла Зимцерла, из горы печальной сей вытекал ручей.
И теперь весною ранней, в Ладень-день первоначальный, свадьбушки играются, — все тогда венчаются во ракитовых кустах на Яри– линых горах.
И тогда по велению Вышнего расцветают ракиты и вишни. И костры на горах зажигают, славы Вышнему воспевают! И Ярилу с Зимцерлою поминают!
и от тука: есть мука — так будет мука! Чтобы пели Сиве славу, отдавали тук и сало!
И увидела это Друга — бога Сивого подруга и ему супруга. И мольбой она молила, мужа так просила:
— Много нив ты разорил и невинных душ сгубил! На людей за что лютуешь, им прощенье не даруешь?
И ответил ей лютый Сива:
— Огнищане меня забыли! В божий храм не знают ходу, вместо сурьи плещут воду! Богу не дают даров, потому я так суров!
И сошлись тогда семь вил, Святогорок-са– мовил: и сама Златогорушка Майя, Меря и Ярина Тайя, Ася и Алина, Лина и Эльвина. Тут все семь дочерей Плеяны жертвы Сиве приносили, Другу все превозносили.
И молили Сиву… А затем и Живу, чтоб та вила в мире горнем, также как Плеянки в дольнем, сурью подносила Мориану Сиве!
И вот сел Сивый-бог на Белом Хвангуре, а с ним рядом — крыница с сурьей. И бьёт из кры– ницы сей сильный огонь с земли до самого неба, чтобы было в полях много хлеба, чтобы лился дождь на поля, чтобы тучною стала земля.
И служила Сивому Жива — перед ним заступница наша, у неё в руках — злата чаша. Подавала та Живушка чашу. Сива пил и лил сурину на поля и на долины. А где капли ниспадали, там колосья возрастали.
Как плеснёт бог Сива суриной по полям и по долинам — всё растёт, живёт, зеленеет и цветы в садах цветут — богу Сиве дары дают. Также Живу все почитают, бога Чёрного проклинают.
Было так, что Кащея Бессмертного, обращённого Чёрным Идолом, Вышний Крышень заковал, под землёй замуровал. Только Тарх Дажьбог в тех пещерах ходил и темницу его ненароком разбил! Сам не ведая как, но врага отпустил!
Потому-то Кащей стал драконом, а потом, взлетев выше туч, опустился средь горных круч. И прошёл Кащей по ущельям, а затем забирался в щели. И по щелям тропой неторной переполз Змеёй в мир подгорный, где под Белым Хвангуром — Чёрный! И воссел он на чёрном троне, словно во гнезде вороньем!
И. ему Марена служила, злату чашу с вином подносила. Пил ту чашу Кащей и вино отливал, потому суховей на поля налетал. А где падали капли вина от пречёрного винограда, там поля побивало от града.
И оставили люди храмы, перестали жертвы дарить, Рода-Вышнего благодарить. Нечего-де есть и пить, нечем требы нам творить! Лучше о богах забыть, будем-де мы лучше сами во пещерах жить!
Видит снова лютый Сива: льют в златую чашу Живы не медовую сурицу, а обычную водицу! И венков не вьют, песен не поют!
И тогда на Белый Хвангур тучи чёрные сошли, частый дождик принесли. Молнии сверкнули в тучах и ударил гром гремучий.
И дракона седлал лютый Сива, был он грозен, силён и мудр, и слетел на Чёрный Хвангур. Выпил сурьи из Турьего рога и ударил мечом Чернобога.
Говорил ему Чернобог:
— Ты ещё ударь, Сивый бог!
Сива вновь его ударял… Только смотрит: Кащей пропал! Вот он был, а вот его нет, не оставил он даже след! Только ветер чуть пахнул, Сивый бог его вдохнул… И тотчас как будто лёд бога Сивого обжёг, и огонь заледенил и водою иссушил!
И тотчас Сивый сам сел на троне, словно во гнезде вороньем. И ему Марена служила, злату чашу ему подносила и вином её наполняла — Чёрным богом его величала!
— Трон к тебе перешёл, Сивый бог! Будешь ты теперь — Чернобог! По закону высшему Прави, стал ты Мором — Владыкой Нави! В Нави ты теперь Кащей! Я же буду — Другой твоей! Я — Марена, а ты — Мориан! Я — Ворона, а ты — Вран!
Друга плакала-причитала, в Нави Сивого– бога искала:
— Как во сей сторонушке чёрной грают на дубах чёрны вороны… Нету мне ни сна ни покоя, обмерло сердечко ретивое… Слёзы горькие мои, как обильная роса, словно туча дождит в тёмных небесах… Не убавить мне горя– кручйнушки, так печальна моя судьбинушка… Потеряла я свет из ясных очей, не сыскать мне дролюшку во сторонке сей…
