Вероника Крашенинникова - Америка-Россия. Холодная война культур

Ознакомительная версия.

Как заметил британский математик и философ Альфред Уайтхед (1861–1947), «только дважды в истории западного мира руководство становящейся империи демонстрировало такую мудрость: впервые это случилось в

Риме при Цезаре, во второй раз – в Америке в конце XVIII века». По словам конгрессмена Самюэля Вильямса (1817–1868), «Америка отстояла правоту Платона: философы стали правителями». Америка конца XVIII века не произвела на свет великих поэтов или писателей – но произвела великих политических мыслителей и практиков, которые сконструировали и реализовали новый политический строй.

Одна из важнейших причин такого успеха поколения лидеров-революционеров, по мнению историка Джозефа Эллиса, состояла в том, что процесс был коллективным предприятием, в котором столкнулось разнообразие личностей и идеологий[20]. Взаимодействие и трения между основателями генерировали динамическое равновесие; их личные несовершенства и ошибочность суждений, эксцентричность и чрезмерность взаимно сдерживали друг друга – подобно тому, как это должно происходить между многочисленными фракциями в республике.

Джефферсона, Франклина и Пэйна часто причисляют к ряду философов эпохи Просвещения. Однако между американскими философами и их европейскими коллегами, с которыми шел активный обмен мыслями, присутствовало существенное различие. Американские философы в отличие от европейских не были чистыми теоретиками, академиками или эстетами – любое теоретическое размышление было предназначено для воплощения в жизнь, причем воплощалось оно самими авторами. Практичность, здравый смысл и прагматизм вошли в фундамент системы. Уникален также стремительный ритм воплощения идей: в то время как европейские нации вырабатывали свою индивидуальность веками, в Америке развернутое, детализированное, кардинально новое видение государственности было создано за одно поколение.

События, которые переживали колонисты североамериканских земель, служили катализатором для исторических экспериментов и тестирования методов государственного строительства. Историк Джозеф Эллис считает, что создание американской нации произошло скорее в революционном, чем эволюционном ритме. Решающие события, которые сформировали политические идеи и институты, происходили с динамичной интенсивностью в течение двух десятилетий второй половины XVIII века, провоцируемые активностью основателей. Каркас американских политических традиций и институтов был возведен во «внезапном спазме усиленного вдохновения и государственного строительства»[21].

Построение новой государственности на основе либеральных ценностей охватывает период Американской революции, который продолжался с 1763 по 1788 год. Американская революция – это не точечное событие, а ряд политических, военных, социальных и культурных процессов, в ходе которых Америка приобрела национальное самосознание, основала нацию на принципах свободы и равенства, декларировала независимость от метрополии, защитила эту независимость в войне и, наконец, построила устойчивое федеральное государство.

«Что мы понимаем под Революцией? – писал Джон Адамс своему другу Томасу Джефферсону в 1815 году. – Войну? – Война не была частью Революции. Она была только результатом и следствием ее. Революция происходила в умах людей».

По мере того как отношения с Великобританией ухудшались из-за вопросов торговли, налогов, безопасности и из-за расширения власти британского парламента над колониями, колониальный характер этих противоречий привел американцев к мысли, что только независимость может разрешить ситуацию. Требование независимости, однако, не могло основываться на типичных для колоний основаниях – незаконности правления одного народа над другим народом – ибо поселенцы и британцы были одним народом. Отцы-основатели находчиво обвинили британское правительство в том, что оно отходит от собственных принципов свободы, законности и управления с согласия управляемых. Бенджамин Франклин блестяще обосновывал независимость колоний от Британии верностью британским традициям: американское сопротивление происходило «в поддержку британской конституции». Это было «сопротивление в поддержку свобод Англии».

Британия послужила первым образцом идеологического врага: американская нация определила себя через отрицание британских черт – монархии, аристократии, тирании, религиозных гонений. Король Георг III был обвинен в попытке установления «абсолютной тирании». Декларация независимости утверждает: «История настоящего Короля Великобритании – это история многократных оскорблений и узурпаций, имеющих целью установить абсолютную Тиранию над американскими штатами». В подтверждение этого обвинения авторы декларации на двух страницах приводят факты – от отказа короля принять «самые благотворные и необходимые для общественного блага законы» до провоцирования им «внутренних вооруженных восстаний среди нас» и набегов «беспощадных Индейских Дикарей». В завершение обвинительного перечня декларация устанавливает: «Таким образом, Принц, чей характер отмечен деяниями, которые могут определять Тирана, непригоден для управления свободным народом».

Во многом обвинения американцев были обоснованны, в остальном – заряжены риторическим накалом. Риторика революционных годов была исполнена религиозным пафосом и впервые сформулировала идеологическую составляющую американской идентичности. Историк Гордон Вуд замечает, что идеи американской революции примечательным образом перекликаются с идеями пуританской революции XVII века и французской революции XVIII века. Все три восстания объединяет «одинаковое общее отвращение к хаотическому и коррумпированному миру, встревоженная и яростная высокопарность, те же самые возбужденные опасения конспираций угнетенных, те же самые утопические надежды о строительстве нового добродетельного мира»[22].

Тем не менее многие серьезные историки приглушают идеологический характер американской политической культуры. Так, историк либеральной традиции Луис Хартц в своем анализе американской революции делает акцент на контрасте «сдержанного характера» революции в Америке с «духом крестовых походов» и «необузданным энтузиазмом» Европы. Схожие аргументы приводит влиятельный историк Даниэль Бурстин, интерпретируя революцию как «решение, продиктованное благоразумием, свободное от догмы и религиозного воодушевления».

Безусловно, здравый смысл и рациональность в большой степени участвовали в построении государственности, но пассионарность, вдохновляемая религиозной энергией, обеспечила революционную воодушевленность в строительстве либерально-демократического государства. Та же самая воодушевленность поднимает американский народ на распространение либерально-демократических идеалов в мире.

Наряду с либерально-демократическим кредо несущим элементом конструкции американской идентичности является иммиграция. Влиятельный гарвардский историк Стэнли Хоффман определяет американскую идентичность как уникальный продукт «материальной особенности» – этнического разнообразия, созданного иммиграцией, и «идеологической особенности» – либерально-демократического кредо. Президент Франклин Рузвельт в своем воззвании к американцам в 1938 году говорил: «Помните, помните всегда, что все мы являемся наследниками иммигрантов и революционеров». Исследователь американской иммиграции Оскар Хэндлин писал, что «иммигранты есть история Америки». Социолог Роберт Белла разделяет это мнение: «Все американцы, за исключением индейцев, – иммигранты или потомки иммигрантов».

Однако, согласно Самюэлю Хантингтону, говорить, что Америка – это нация иммигрантов, значит возвести частичную правду в разряд полной правды. «Для того чтобы иммигранты смогли приехать в Америку, поселенцы должны были ее основать»[23]. Хантингтон подчеркивает разницу между поселенцами и иммигрантами. Поселенцы – группы единомышленников – обосновывались в Америке, вдохновленные общей целью строительства совершенного общества, «города на холме», и жили согласно определенным писаным и неписаным законам. Иммигранты же, в одиночку или семьями, переезжали с целью влиться в уже существующее сообщество, привлекаемые условиями жизни в нем.

Период обоснования континента поселенцами был единственным в истории Америки, когда ее население было сравнительно однородным по этническому признаку и социальному статусу. Как заметил Алексис де Токвилль, обосновавшиеся в Новом Свете колонисты представляли собой «необычный феномен общества, в котором не было ни лордов, ни слуг и, можно сказать, ни богатых, ни бедных». Утверждая, что вся судьба Америки заключалась в руках первых поселенцев, спустившихся на побережье, Токвилль имеет в виду «нестандартный феномен общества, гомогенного по всем своим показателям». Большинство поселенцев принадлежали к среднему слою английского общества – состоятельные фермеры, ремесленники, торговцы. Отсутствие верхних слоев общества – аристократии, дворянства и нижних – слуг и бедняков сделало население Новой Англии фундаментально отличающимся от многоступенчатой и непроницаемой иерархии английского общества.

Ознакомительная версия.